Череп грифона - Гарри Тертлдав

— Но череп грифона… — запротестовал Соклей.

— Нет! — покачал головой Менедем.

Его тень тоже покачала головой, спугнув бабочку с цветка в саду возле дома Лисистрата.

Менедем посмотрел, как она улетает, потом продолжил:

— Череп пролежал в земле с тех пор, как началась Троянская война, и даже дольше. Мы уже говорили об этом. Поэтому попадет ли он в Афины сейчас, в следующем месяце или еще на месяц позже — не так уж важно. Зато смогу ли я раздобыть изумруды — очень даже важно.

— Логично, — признал Соклей.

Менедем уже решил было, что его двоюродный брат наконец прислушался к доводам разума, но тут Соклей добавил:

— И все-таки мне это не нравится.

— Очень жаль, — бессердечно сказал Менедем.

Слишком бессердечно: он дал брату повод завестись по новой.

— Да что такого особенного в этих изумрудах? — вопросил Соклей.

— Это прекрасные драгоценные камни, вот что, — ответил Менедем. — Такие же прекрасные, как рубины, только не красного цвета, а зеленого. Они зеленее, чем незрелые гранаты; зеленые, как… как… — Он не мог подобрать сравнения, пока не сорвал лист с одного из растений в саду. — Как это.

— Это мята моей сестры, и она выскажет тебе все, что думает, если увидит, как ты обрываешь побеги, — ответил Соклей.

— Это будет невежливо с ее стороны, — заметил Менедем.

Если не считать дня ее свадьбы, он не видел Эринну без покрывала с тех пор, как она была маленькой девочкой.

— Будь уверен, сестра выскажет тебе все, что думает, — не без гордости повторил Соклей.

Эринна, вероятно, была сейчас в женских комнатах наверху и слышала каждое слово, которое произносилось в саду. Женщины из хороших семей, может, и не часто выходили из дома, но это еще не значило, что у них не было способов выяснять, что происходит вокруг, и влиять на происходящее.

— Тогда дадим ей такую возможность, — сказал Менедем. — Послушай, пока ты не увидишь сам эти драгоценные камни, ты не поймешь, почему я так из-за них волнуюсь. Имей в виду, Фрасилл и понятия не имеет, что я из-за них сам не свой, так что я буду тебе очень признателен, если ты меня не выдашь и не испортишь мою игру.

— Можно подумать, ты недостаточно хорошо меня знаешь, что обращаешься с такими просьбами, — обиженно ответил Соклей. — Фрасилл — это владелец изумрудов?

— Верно. Он только что привел на Родос большое судно, полное египетской пшеницы.

— Тогда зачем ему изумруды?

— На этот вопрос он не отвечает прямо. Думаю, один из его родичей работает на руднике где-то в пустыне к востоку от Нила.

— То есть это могут быть… контрабандные изумруды?

— Да, такое пришло в голову и мне.

Соклей хитро сощурил глаза.

— На Родос является множество эллинов из Египта, которые могут кое-что шепнуть на ухо Птолемею. Не хочешь напомнить об этом загадочному Фрасиллу?

— Ты сущий демон, а? — восхищенно воскликнул Менедем. — Я и сам должен был до такого додуматься!

Они вышли из дома и двинулись к гавани дорогой, по которой Менедем ходил с тех пор, как достаточно подрос, чтобы семенить за своим отцом. Менедем не хотел вспоминать об этом сейчас; ему не хотелось думать ни о чем, связанном с Филодемом. Но все же путь был ему так же знаком, как и любому родосцу.

Вон кузнец Мнесипол стучит молотом, дым от его горнила поднимается в небо. А вон у лавки сапожника Пифиона толпятся, как всегда, пустозвоны и бездельники…

Соклей отпустил свое обычное замечание:

— Сократ учил возле точно такой же лавки сапожника. В Афинах до сих пор показывают эту лавку, которая раньше принадлежала Симону.

— Пифион может научить тебя насчет обуви всему, что ты захочешь узнать, — сказал Менедем.

— А может ли он объяснить мне, что такое правда, что такое добро, что такое красота?

— Конечно — применительно к обуви.

— От тебя никакого толку, как и от Пифиона.

— Неправда, от него есть толк, если, скажем, у моей сандалии оторвется подошва — хотя я нечасто ношу сандалии.

— А как насчет твоей души?

Вместо того чтобы играть с двоюродным братом в словесные игры, Менедем подобрал камень и швырнул его в двух тощих собак, которые грызлись у стены из-за объедков. Камень с резким звуком ударился о стену. Одна собака убежала, а вторая, заглотив то, из-за чего они дрались, тоже потрусила прочь.

Пекарня Агатиппа дымила так же, как и кузница Мнесипола, но сладкий запах свежего хлеба заставил Менедема снисходительно отнестись к этому дыму. Пучеглазый геккон цеплялся за стену пекарни. Его попыталась склюнуть ворона, но он юркнул в трещину в сделанном из ила кирпиче, и птица улетела очень недовольная.

Возле Великой гавани каждый второй дом казался таверной. Около стены одной из них мочился человек; у стены другой спал пьяный.

Соклей неодобрительно хмыкнул.

— Вон тот, кто не умеет владеть собой.

— С этим не поспоришь, — ответил Менедем. — Выпить много вина — это одно, но напиться до бесчувствия утром? — Он покачал головой. — Нет уж, спасибо!

Чайки и крачки носились над головой, вскрикивая и вопя. Пеликан с размахом крыльев в рост человека величественно пролетел мимо. Береговые птицы сновали здесь и там нервными маленькими шажками, время от времени останавливаясь, чтобы склюнуть жучка или маленького краба.

Менедем показал вперед.

— Вон судно Фрасилла «Дуновение».

— Скажите пожалуйста, «Дуновение», а? — Соклей поджал губы. — Лучше бы он назвал его «Пердеж».

Менедем удивленно захохотал, а его двоюродный брат продолжил:

— Ну сам подумай, откуда у капитана судна, которое так выглядит, могут быть настоящие драгоценные камни? Он, наверное, попытается всучить тебе зеленое стекло.

Судно и впрямь было — смотреть не на что. Нарисованные на носу глаза облупились, из-за чего корабль имел печальный, какой-то подслеповатый вид. Украшение на ахтерштевне в виде гусиной головы тоже давно уже никто не подновлял. Неокрашенное дерево корпуса посерело от старости. И все-таки Менедем сказал:

— А вот увидишь.

И возвысил голос:

— Эйя, Фрасилл! Ты там?

— А где же еще мне быть?

Капитан «Дуновения» вышел на палубу. Это был тощий маленький человечек с загорелой кожей моряка. Его узкое лицо выглядело озабоченным.

— Радуйся, Менедем. А кто твой друг?

— Это мой двоюродный брат, — ответил Менедем и представил Соклея. — Он тоже хочет посмотреть на твои камни.

Это показалось ему более подходящей фразой, чем: «Он думает, что ты обманщик».

— Радуйся, — вежливо сказал Соклей, но в его голосе не было тепла.

— Что ж, поднимайтесь на борт, оба. — Фрасилл тоже не казался особенно счастливым — и не постеснялся объяснить почему: — Чем меньше людей знают о таких делах, тем лучше. Давайте, давайте. Моя команда отправилась на берег пьянствовать и развратничать. Мы сможем спокойно поговорить.