Старик Хоттабыч (1958, илл. Ротова) - Лазарь Лагин

– Не встану, покуда этот прекрасный и великодушный султан не обещает сохранить вам жизнь, о юные мои друзья!

Азербайджанец пожал могучими плечами:

– Дорогой гражданин, зачем обижаешь? Ну какой я султан? Я нормальный советский человек. – Он приосанился. – Я буровой мастер Джафар Али Мухаммедов. Баку знаешь?

Хоттабыч отрицательно мотнул головой.

– Биби-Эйбат знаешь? – продолжал Мухаммедов.

Хоттабыч снова мотнул головой.

– Газеты читаешь? Ну, чего стоишь на коленях? Стыдно. Ой, как стыдно и неудобно, дорогой!

Мухаммедов насильно поднял старика на ноги, i – Одну минуточку, товарищ! – заговорщически шепнул Волька, отводя Мухаммедова в сторонку. – Вы на старика не обращайте особенно внимания. Он не совсем нормальный… А тут мы ещё так промокли…

– Ва! – обрадовался буровой мастер. – Вы тоже под дождь попали в горах? Я совсем мокрый пришёл, как мышь. Вай, вай, старик простудиться может! Дорогой человек, – подхватил он под руки Хоттабыча, который совсем было собрался снова хлопнуться на колени, – ты мне очень знакомый, ты не из Ганджи будешь? Ты на моего папашу похож. Только мой папаша старше. Моему папаше уже восемьдесят третий год пошёл…

На это Хоттабыч запальчиво ответил:

– Да будет тебе известно, о державный властитель, что мне уже пошёл три тысячи семьсот тридцать третий год!

К чести Мухаммедова, он даже глазом не моргнул, услышав это заявление Хоттабыча. Он только понимающе кивнул Вольке, который ему усиленно подмигивал из-за спины Хоттабыча.

Прижав правую руку к сердцу, буровой мастер учтиво отвечал Хоттабычу:

– Конечно, дорогой, конечно. Но ты чудно сохранился. Пойдём согреемся, покушаем, отдохнём, а то ты ещё, не дай бог, простудишься… Ва, до чего ты мне моего папашу напоминаешь!

– Не смею ослушаться, о державнейший, – льстиво ответствовал Хоттабыч, нет-нет, да и дотрагиваясь до своей бороды. Увы, борода была ещё очень-очень сыра.

Ох как беспокойно было у него на душе! Весь его опыт восставал против того, что владелец дворца может ни с того ни с сего позвать к своему столу безвестного старика с двумя отнюдь не роскошно одетыми отроками. Значит, здесь кроется какой-то подвох. Быть может, этот Джафар Али ибн Мухаммед нарочно заманивает их внутрь своего дворца, чтобы вдоволь над ними посмеяться, а потом, пресытившись издевательствами, велеть отрубить им головы или швырнуть их на растерзание в клетку с хищными зверями. Надо, ох как надо держать ухо востро!

Так размышлял Хоттабыч, подымаясь вместе с его юными друзьями по просторной лестнице в первый спальный корпус.

На лестнице и в коридоре не было ни души, и это только утвердило Хоттабыча в его подозрениях.

Мухаммедов ввёл их в свою палату, заставил Хоттабыча переодеться в пижаму и ушёл, предложив располагаться как дома:

– Я скоро вернусь, только распоряжусь насчёт кой-чего. Я сейчас.

«Понятно! – подумал Хоттабыч. – Знаем мы, насчёт чего и кому ты распорядишься, о коварный и лицемерный властелин. У тебя чёрствое сердце, чуждое состраданию… Отрубить головы таким славным отрокам!..»

А славные отроки тем временем осмотрелись в уютной палате.

– Ого! – обрадовался Волька. – Видишь?

Он поднял и поставил снова на столик заурядный комнатный вентилятор, который, однако, Хоттабыч видел впервые в жизни.

– Это вентилятор, – пояснил Волька. – Сейчас мы тебе подсушим бороду.

И в самом деле, через две минуты борода Хоттабыча была вполне годна к употреблению.

– Сейчас проверим, – промолвил хитрый старик таким тоном, словно он ничего и не задумал.

Он вырвал два волоска. И не успел ещё растаять в воздухе сопутствовавший этому хрустальный звон, как наши друзья вдруг оказались километрах в пяти от санатория имени Орджоникидзе, на ещё не остывшей от дневного зноя гальке. В двух шагах от них чуть слышно плескались тёплые иссиня-чёрные волны ласкового прибоя.

– Вот так будет лучше, – удовлетворённо пробормотал Хоттабыч и, прежде чем ребята успели пикнуть, выдрал ещё три волоска.

В то же мгновение перед нашими путешественниками возник на гальке поднос с дымящейся жареной бараниной и ещё один поднос, поменьше, с фруктами и лепёшками. Затем Хоттабыч щёлкнул пальцами, и рядом с большим подносом оказались два причудливых бронзовых кувшина с шербетом.

– Вот это здорово! – воскликнул Женя. – А наша одежда?

– Увы, я стал не по годам рассеян! – покритиковал себя Хоттабыч, вырвал ещё волосок – и одежда и обувь наших путешественников мгновенно высохли.

Больше того: одежда выглядела теперь так, словно её только что хорошенько отутюжили, а обувь наших юных друзей не только заблестела, но даже запахла самым дорогим сапожным кремом.

– И пусть теперь этот коварный властелин Джафар Али ибн Мухаммед приводит за нами в свой дворец сколько угодно стражи! – удовлетворённо промолвил старик, наливая себе чашку душистого ледяного шербета. – Птички улетели прямо из-под ножа!

– Ну какой он властелин! – возмутился Волька. – Обыкновенный хороший человек. И пошёл он ни за какой ни за стражей, а принести нам покушать, если хочешь знать.

– Не учи меня, о Волька! – огрызнулся Хоттабыч, не на шутку огорчённый тем, что его юные спутники и не думают благодарить его за спасение от смертельной опасности. – Мне ли не знать, как выглядят властелины и как они себя ведут! Знай, что нет более коварных людей, чем султаны!

– Да не султан он, а мастер, понимаешь, бу-ро-вой мас-тер!

– Не будем спорить, о Волька, – хмуро отвечал старик. – Не пора ли нам перейти к трапезе?

– А пижама? – злорадно воскликнул Женя, поняв, что старика в этом споре не переспоришь. – Ты унёс на себе казённую пижаму.

– Аллах! – огорчился Хоттабыч. – Я никогда не осквернял себя воровством.

Если бы отдыхающие санатория имени Орджоникидзе не находились в этот миг в залитой светом просторной столовой за ужином, они, возможно, увидели бы, как из тёмного неба, откуда-то со стороны Мацесты, вдруг промчались примерно на высоте третьего этажа самые заурядные полосатые пижама и пижамные брюки, влетели через раскрытый балкон в комнату Мухаммедова и сами по себе аккуратно повисли на той самой спинке стула, с которой совсем недавно снял их наш славный буровой мастер, чтобы переодеть продрогшего Хоттабыча.

Что же до Мухаммедова, то он, ещё не добравшись до столовой, начисто и навсегда забыл о старике и двух мальчиках, которых он только что оставил.

– Нашёл, – сказал он своему соседу по комнате. – Оба полотенца нашёл. Мы их оставили на скамеечке, когда отдыхали.

Засим он поудобней уселся за стол и воздал должное ужину…

XX. Волька Костыльков – племянник аллаха

Мухаммедов ещё и не дотронулся до сладкого, когда облака, оставленные нашими путешественниками где-то между Туапсе и Сочи, доплыли наконец до города-курорта и разразились над ним стремительной, очень гулкой и весьма многоводной субтропической грозой.

Мгновенно опустели и улицы, и парки, и пляжи.

Вскоре гроза доползла и до того места, где, по милости Хоттабыча, предстояло провести ночь под открытым небом на берегу расшумевшегося Чёрного моря немногочисленному экипажу затонувшего в санаторном бассейне ковра-самолёта.

Хорошо ещё, что они вовремя заметили приближение грозы. Конечно, им нисколько не улыбалось снова промокнуть до костей. Но в первую очередь надо было сохранить в сухом состоянии старикову бороду.

Проще всего было бы, разумеется, перелететь куда-нибудь подальше на юг, но в густом мраке южной ночи легко можно было со всего лёту разбиться о горы.

Они покуда что перешли под кусты и стали размышлять, куда деваться.

– Придумал! – возбуждённо вскочил на ноги Женя, – ей-богу, придумал!.. Нужно смазать бороду каким-нибудь жиром.

– Ну и что тогда? – пожал плечами старик.

– Тогда она не промокнет даже под всемирным потопом, вот что тогда!

– Женя прав, – согласился Волька, несколько досадуя, что не ему пришла в голову такая прекрасная, научно вполне обоснованная мысль. – Хоттабыч, действуй!

Хоттабыч выдернул несколько волосков, порвал один из них на две части, и борода его покрылась тонким слоем превосходного пальмового масла.

Затем он порвал на две части другой волосок, и наши герои оказались в только что возникшей в обрывистом берегу вполне благоустроенной и выложенной изнутри мрамором пещере. И, покуда над Кавказским побережьем весело грохотала тёплая июньская гроза, они, сидя на пышных коврах, насладились обильным ужином, а затем сладко, без снов уснули до утра.

Их разбудило тихое посапывание ласкового, прозрачного, как хрусталь, прибоя.

Давно рассвело.

Сладко потягиваясь и позёвывая, они вышли на залитый косыми солнечными лучами и ещё совсем пустынный пляж, и сразу, словно её и вовсе никогда не было, бесследно исчезла приютившая их на ночь пещера.