Журнал «Вокруг Света» №12 за 1992 год - Вокруг Света

На склонах холма Багават

Фарук Талляви принял нас в столице провинции, городе Харга. После громадного, шумного, бестолкового Каира этот городок поразил нас зеленью и покоем. Собственно, города сейчас два — Харга старая и новая. Старая — это двухэтажные домишки из необожженного кирпича, кривые немощеные проулки. Новая — современные многоквартирные дома, прямые заасфальтированные улицы. В хорошей, недорогой гостинице, где мы жили, порхали стайки западных туристов. Они постоянно встречались нам и возле исторических достопримечательностей.

Поскольку оазисы всегда были дальней периферией Египта, здесь нет архитектурных памятников такого масштаба, как, скажем, в Каире, Луксоре или Асуане. И все же каждая эпоха в жизни страны представлена интереснейшими монументами. Со времен фараонов лучше других сохранился храм богини Хибис на окраине Харги. Он был построен в VI веке до нашей эры, а потом его переделывали персы, греки и римляне. Время и люди сильно повредили храм, но вот что поразительно: на его стенах до сих пор не поблекли краски барельефов.

Неподалеку от храма Хибис — следы уже другой эпохи, раннехристианской. По склону холма Багават раскинулось обширное кладбище. В самом начале новой эры, когда христианство еще не стало в Египте официальной религией, его последователи скрывались в оазисах от преследований иноверцев. В Багавате 263 надгробных сооружения из кирпича-сырца — склепов и часовен. Они возведены в III — VII веках.

С хранителем кладбища, Османом, добротно экипированным от палящего солнца — тюрбан, шарф, темные очки,— идем осматривать его владения. Утопая по щиколотки в горячем песке, минуем причудливые сооружения с арками, колоннами, круглыми куполами. Возле одного из них Осман останавливается. Достает из кармана ключ, открывает замок, осторожно распахивает деревянную дверь. Мы входим то ли в часовню, то ли в склеп с круглой крышей. Его глиняные стены побелены, а на них нанесены фрески на библейские темы. Рисунки примитивны, будто созданы рукой ребенка. Я хватаюсь за фотоаппарат, но Осман делает характерное движение рукой,— «нельзя».

— Фотографировать со вспышкой запрещено, — поясняет он. — Это вред но для рисунков.

Я со вздохом убираю фотоаппарат. В полутемном, без окон, помещении снимать с обычной пленкой можно только со вспышкой. Как жаль! Ведь эти фрески — самые древние росписи такого рода в Египте, а может, и во всем мире.

Выходим наружу и двигаемся дальше, к другой стороне холма. Чем ниже спускаемся, тем примитивнее сооружения. Стоп. Осман опять лезет в карман. Открывает другой склеп. На песчаном полу лежат две мумии. Одна — взрослого человека, другая — ребенка. Древняя традиция мумифицировать тела умерших пережила фараонов. Мумии, как и фрески, прекрасно сохранились благодаря чрезвычайно сухому, теплому и ровному климату.

— Здесь тоже нельзя фотографировать? — спрашиваю Османа. Он отрицательно качает головой.

Мы прощаемся с хранителем Багавата и возвращаемся в гостиницу. После обеда нам ехать дальше, на юг.

Париж без Монмартра

— Добро пожаловать в Париж! — улыбаясь, приветствует нас мужчина средних лет в длинной белой рубахе-галабее. — Монмартра у нас нет, но зато есть своя Эйфелева башня. — Жестом руки он показывает на вышку телевизионного ретранслятора. — Есть и поля, правда, не Елисейские, а обычные.

Мы находимся в селе Париж, самом южном населенном пункте оазиса Харга. Название свое это местечко получило отнюдь не в честь французской столицы. Оно значительно старше. Здесь, возле источника, в VI веке до нашей эры разбил свой лагерь один из полководцев персидского царя Дария I — Парис. Поход этот закончился для персов плачевно: вся их армия бесследно сгинула в зыбучих песках между оазисами. А название осталось.

Встречавший нас мужчина оказался мэром Парижа. Зовут его Аббас Адиль. По профессии Адиль — агроном, функции мэра выполняет в свободное от основной работы время.

Поначалу Аббас Адиль немного смущался. Оказалось, он впервые видит людей из России. Но контакт установился быстро. Мы прошлись по селу. Посмотрели добротные беленые дома. Зашли в школу, потом в больницу. Для отдаленного села они выглядели совсем неплохо.

Потом Адиль повел нас домой. На стол накрывал сынишка-подросток. Угощение — вполне традиционное для деревенского египетского дома. Сваренные вкрутую яйца. («Только что из-под курицы», — заметил хозяин.) Солоноватый овечий сыр. Молоко — я так и не понял, чье, если коровье, то разбавленное. Серые лепешки. Патока. Чай. Никаких там мяса или рыбы.

Разговор за ужином, казалось, никогда не кончится. Адиль рассказывал, как в 60-х годах началось освоение пустыни, как была преодолена изоляция от внешнего мира, что первая сельскохозяйственная техника, появившаяся тогда у местных крестьян — трактора, сеялки, насосы, — была русской. «Мы и сейчас почти не знаем другой», — добавил он. Еще рассказывал о том, что в 400 километрах южнее Парижа, у границы с Суданом, лежат обширные плодородные земли, об освоении которых только начинают задумываться египтяне. «Это наше будущее»,— сказал Адиль.

А потом наступил наш черед рассказывать. Хозяин жадно расспрашивал гостей, проявив при этом немалую эрудицию. Мы не удивились — ведь за столом перед нами сидел не кто-нибудь, а сам мэр Парижа, пусть даже и затерявшегося в бескрайней пустыне.

Подарок господина Зейтуна

Путь из Харги в следующий оазис, Дахля, проходит мимо горы Абу-Тартур, о чьих богатствах говорил губернатор, и мы, конечно, не могли не сделать там остановки. В маленьком поселке под горой, где живут рабочие фосфоритного рудника, познакомились с заместителем министра промышленности Абдель Латыфом Зейтуном. Он приехал из Каира на несколько дней, чтобы посмотреть, как идут дела на руднике. Узнав, кто мы, он первым делом напомнил, что первоначальный проект освоения месторождения в Абу-Тартуре был разработан советскими специалистами еще в середине 70-х годов.

Не буду утомлять читателя рассказом о том, почему Египет полтора десятка лет так фактически и не начал добычу фосфоритов в Абу-Тартуре, почему он сейчас хочет сделать это как можно скорее и почему так рассчитывает на наше содействие в этом деле. Давайте лучше вместе совершим небольшую экскурсию в глубь горы.

Мы пересаживаемся в старенький «газик» Зейтуна и по тряской, пыльной дороге карабкаемся в гору. На небольшую ровную площадку посреди склона выходят три туннеля. Длина каждого из них — два километра. Надеваем каски с фонарями, перекидываем через плечо аккумуляторы — и ныряем в темноту. Рабочий закрывает за нами металлические ворота.

Туннель хорошо проветривается, и все же чем дальше мы идем, тем труднее становится дышать. Метров через четыреста сворачиваем влево. Это аварийный коридор, который должен соединить соседние туннели. Вентиляционная труба кончается, с нас градом течет пот. Все, тупик.

За нами следом подходят двое рабочих. «Взрывники», — поясняет Зейтун. Они раскладывают свои инструменты, что-то колдуют. Косятся на нас. Чувствуется, мы им мешаем. Да и жара и духота становятся просто нестерпимыми. Пора возвращаться.

Пятна света от наших фонарей прыгают по туннелю. Я время от времени нагибаюсь, поднимаю комья фосфоритов. Хочется привезти один в Каир, показать детям. Но комья всякий раз рассыпаются у меня в руке, как кусочки ссохшейся земли.

— Что, зубы ищете? — оглянувшись, спрашивает идущий впереди меня Зейтун.

— Какие зубы?

— Да древних рыб! Фосфориты — породы осадочные. Когда-то здешняя пустыня была дном океана. Останки морских животных и растений превратились в ценное сырье, а вот рыбьи зубы находим до сих пор.

Признаться, я не имел об этом никакого представления, о чем и поведал Зейтуну.

— Ладно, — улыбнулся он в полутьме. — Спустимся — я вам покажу.

В поселке Зейтун забежал в один из домов и, вернувшись, протянул руку, раскрыв ладонь. Там лежала горсть доисторических зубов, сантиметров по пять каждый. Черных, серых, бежевых. Блестящих, будто покрытых лаком, и острых, как наконечник стрелы.

— Возьмите несколько на память, — предложил Зейтун. — Отличный сувенир эпохи мезозоя! Может служить талисманом. Ведь каждому из них — 70 миллионов лет!

Отказаться от этого предложения было просто невозможно.

Купание при луне

В административном центре оазиса Дахля, городке Мут, нас встретили просто по-царски — и в смысле гостеприимства, и буквально: поселили в особняке, принадлежавшем когда-то королю Фаруку. Правда, особняк этот, видимо, ни разу не ремонтировался с тех пор, как в 1952 году Фарука свергли. Но следы прежней роскоши в виде мебели с облупившейся позолотой и помутневших зеркал сохранились.

Бросив критический взгляд на место своего ночлега, мы вновь вышли на улицу.