Грузия. Этнические чистки в отношении осетин - Алексей Маргиев

Джигкаева-Мамиева Кето из Бакуриани, живет в Заводском поселке во Владикавказе: «Я не хотела бежать. Жили мы с сыном очень тихо, никому не мешали, я думала, бандиты не вспомнят о моей семье. Одна дочь была замужем за грузином в Западной Грузии, вторая – за осетином, жила в Ахалцихе. 16 мая 1991 года я поехала вместе с сыном к дочери в Ахалцихе и осталась на месяц, вроде там было спокойней. Пришли как-то грузины и сказали: к вам приходят осетины, собирают оружие и отправляют в Цхинвал! Они посчитали, что четыре осетина вместе – это уже антигрузинское собрание. Дочери и зятя, Анзора, тогда не было дома. Нас избили, особенно моего мальчика, отняли все, что было ценного. Сына забрали с собой и пошли искать Анзора. В этот момент пришли мои внуки из садика, и я задержалась с ними, пока искала соседку, чтобы поручить ей детей, потом побежала босиком за отъехавшей машиной. Они приехали к дому сестры Анзора, вывели его оттуда. Их обоих, Анзора и моего сына Давида, посадили в машину и увезли в лес. Я не знала, что делать, куда бежать, и позвонила в милицию, у кого мне было просить помощи? Пропали мои дети. Их расстреляли. Ночью сына бросили в реку, а зятя повесили мертвого.

Анзора мы нашли сами, а сына нашел рыбак-грузин через две недели. После похорон мы с дочерью уехали в Северную Осетию, жили в гостинице „Дарьял“, потом в общежитии и, наконец, получили домик в Заводском. Хочу забрать теперь и вторую дочь с детьми из Западной Грузии. Муж у нее умер. Кто их защитит, если что? Кто их знает, этих грузин?!»

Разделение беженцев по районам Грузии, из которых они прибыли в Северную Осетию, к сожалению, было сделано Миграционной службой РСО – Алания только в 1997 году, когда картина уже не соответствовала первоначальному положению: многие беженцы смогли приобрести жилье, получили гражданство. Тем не менее можно сделать вывод о том, какой район являлся наиболее неблагоприятным для проживания там осетин в тот период.

Справка Миграционной службы Северной Осетии о количестве беженцев из внутренних районов Грузии, Южной Осетии и Абхазии, зарегистрированных на 01.05.1997

Из таблицы видно, что лидирует по количеству изгнанных осетин столица «демократической» Грузии – Тбилиси. Затем следуют Горийский и Карельский районы. Конечно, учет осложняется тем, что огромное количество беженцев самостоятельно распределялись по родственникам как в Северной Осетии, так и в Южной.

Всего в Южной Осетии в период 1991–1992 годов зарегистрировались более 15 000 беженцев и вынужденных переселенцев, покинувших места прежнего проживания в результате грузино-осетинского конфликта. Из них 10 148 человек прибыли из районов Южной Осетии, остальные же являются беженцами из внутренних районов Грузии.

Кроме того, по данным Южной Осетии, более 35 тысяч жителей сел Южной Осетии выехали в период боевых действий в РСО – Аланию, Россию. Однако далеко не всех ставили на учет: существовала даже негласная договоренность югоосетинского руководства с правительством Северной Осетии не регистрировать беженцев из Южной Осетии. Это объяснялось опасениями, что беженцы закрепятся в Северной Осетии надолго, и, кроме того, власти, конечно, рассчитывали на то, что смогут в короткое время отстроить с помощью советского руководства разрушенные и сожженные дома, покинутые жителями.

В Южной Осетии также менялась демографическая ситуация. С установлением мира миграция не прекратилась, просто покидавшие республику теперь были не беженцами, а мигрантами. Что касается беженцев, они тоже, естественно, старались как-то устроиться. Многие из них смогли приобрести жилье в городе, искали работу, пробовали заняться челночной торговлей, что стало самой популярной стратегией выживания в послевоенных условиях. Югоосетинские села в прошлом со смешанным населением теперь стали чисто грузинскими, собственно, они и образовали так называемый «анклав».

В смысле стабильности уровня населения Южная Осетия никогда не была особенно благополучной. Отток трудоспособного населения в поисках лучшей жизни наблюдался здесь и до войны. Тогда эта беспорядочная миграция никого не волновала, но с введением в обиход таких понятий, как «таможня», «граница» и т. д., количество передвижений возросло и приобрело односторонний характер. По официальным данным, в 1990–1993 годах из республики официально выписались 5349 человек. Тех же, кто уезжал, не выписавшись, но с намерением наладить жизнь в другом месте, было гораздо больше. Процент именно таких неучтенных мигрантов, выехавших в суматохе войны и где-то потом устроившихся, наиболее высок.

«Считалось предательством покидать Южную Осетию во время боевых действий. Казалось, главное – пережить войну, а там мы отстроимся, постепенно вернемся к мирной жизни и, может, даже начнем процветать. Но когда кончились бои, все оказалось не так просто, и, переждав напряженную полосу затишья, люди оказались перед вопросом: как быть дальше? Жизнь на некоторое время как бы потеряла смысл, который во время боев заключался в том, чтобы защищать родину. И вот этой самой родине уже оказались не нужны умеющие стрелять руки. Разбитой родине нужны были строители, готовые работать так же бескорыстно, как и жертвовать жизнью, поскольку платить было нечем, кроме как пустыми гильзами да неистребимым запахом дыма пожарищ.

Вынужденный мигрант, отказавшийся получить статус беженца, Р. А., педагог, выехал с семьей в Россию: „Страшно не хотелось уезжать. Сначала я думал: поеду, подзаработаю и вернусь. Но шла война, двое моих малышей уже кашляли от долгого пребывания в подвале, деньги давно кончились и негде было взять. Школа, в которой я работал, осталась в грузинской зоне, в городе для меня работы не нашлось. Оружия у меня не было, да и если бы даже было, моя сильная близорукость делала меня бесполезным на этой войне. Я уехал в Россию, в провинцию, устроился неплохо – здесь нехватка педагогических кадров, квартиру обещают. Когда еще я вернусь домой, да и вернусь ли?“

В наиболее неблагоприятный первый послевоенный год в Южной Осетии наблюдалась сильная утечка кадров – медицинских, специалистов разного профиля и т. д. Вот официальные данные Комитета по социальной защите правительства РЮО: в июне 1993 года, через год после окончания войны, в республике насчитывалось 6 тысяч безработных, кроме того, 4 тысячи человек фактически не работали, хотя трудовых соглашений не расторгали и числились рабочими неработающих предприятий. Еще 9 тысяч – на полном государственном обеспечении, это беженцы» (Газета «Ард», № 3, июнь, 1993 г.).

Рост уровня миграции объяснялся не только безработицей и экономическими проблемами. Неопределенность политического будущего Южной Осетии, отсутствие перспектив, специфический послевоенный рост преступности – вот сильнейшие факторы, побуждающие людей уезжать.

Имеющиеся законы не гарантировали безопасность бизнеса, поскольку не выполнялись. Оставшееся на руках у вчерашних защитников республики большое количество личного, нигде не учтенного оружия в условиях безработицы и слабости властей неизбежно приводило к вооруженным «разборкам». Часть молодых людей и отцов семейств уезжали в Северную Осетию, в другие российские регионы – на заработки. Большое количество семей оказались временно неполными.

Неожиданно в сентябре 1993 года война напомнила о себе страшным событием: рядом с селом Ередви была обнаружена братская могила 12 осетин, взятых в заложники грузинскими бандитами в марте 1991 года и похороненных заживо.

История № 7. Пропавшие без вести

Тедеева Зарина Викторовна, председатель благотворительного фонда «Память» Комитета семей погибших, без вести пропавших и раненых: «Прапорщик Ушанг Гиголаев, служивший в саперной части в Цхинвале, 18 марта 1991 года нанял военный „Урал“, собираясь в Чере проведать родителей. К нему собрались попутчики, сели в машину. Гиголаев, двое русских военнослужащих и шофер были вооружены. Машина направилась мимо Ередви через Ксуис в Чере. В Ередви стоял грузинский пикет, но их не остановили. В Дменисе и Сатикаре с машины сошли тамошние жители. Те, кто собирался поехать обратно в город, должны были ждать машину после ее возвращения из Чере. У села Дменис стояло много народу, велись тревожные разговоры о том, что происходило в эти два дня. „Разве можно сейчас ехать через Ередви!“ – говорили люди пассажирам. Накануне четверо грузин, ехавших на бензовозе, были убиты, причем они были сожжены, в том числе некий Миндиашвили Мераб по кличке Виро (по грузински – „ишак“. – И. К.), отличавшийся особой жестокостью и зверствами: это он добил учителя Дмитрия Кочиева, которого, избитого, с переломом позвоночника, „скорая“ везла из Курта. Он застрелил его прямо в машине, а его 15-летнего сына, ехавшего с отцом в больницу, заставил глотать осколки выбитого стекла. Бандиты рвались отомстить за своего Виро, ехать было опасно. Но мужчины вернулись в машину, боясь показаться трусами. В машине было 25 человек. У села Ередви, там, где есть переход через мост в сторону с. Берула, поперек дороги стоял трактор. Машина не успела отъехать назад, к ней подскочили грузинские бандиты, сорвали тент, ворвались в кузов и, избивая железными прутьями всех подряд, скинули их на землю. Ивану Догузову, который крикнул русским: „Стреляйте! Стреляйте!“, нанесли смертельный удар, он скончался сразу. Через некоторое время женщин с детьми зашвырнули обратно в кузов и отпустили машину. Оставшихся мужчин продолжали избивать. Машина приехала на турбазу, где стояли внутренние войска. Спасшиеся женщины в истерике требовали помощи задержанным мужчинам, но военные отказались что-либо предпринимать. Из мужчин спаслись водитель, двое русских и Гиголаев, сидевшие в кабине. Они даже не пытались стрелять. Никаких срочных мер по спасению задержанных не было принято. Лишь программа „Время“ вечером того же дня сообщила, что в Ередви были задержаны 12 осетин и уведены в неизвестном направлении. В сообщениях об этом случае подчеркивалось, что люди были задержаны в рейсовом автобусе – чтобы отвести недовольство от военных, которые не приняли мер по недопущению расправы над людьми. Пленных возили по грузинским селам и кричали: „Эй, кто хочет осетинской крови?“ Но люди закрывали двери и окна. В Мегврекиси их отвезли в штаб, потом вернули обратно и повезли к отцу того самого Виро, но он не захотел принимать участия в убийстве, сказав, что не знает, кто убил его сына. И тогда их отвезли обратно в Ередви, сбросили в яму, засыпали ее и разровняли трактором. На второй день, 19 марта, скончался от инфаркта Дмитрий Гагиев, отец братьев Гиви и Таймураза, попавших к грузинам в числе тех двенадцати. Родственники вели поиски, как могли, находили пути для розысков по тюрьмам всей Грузии, получив информацию, что в числе бандитов были бывшие уголовники. Поиски вела и следственная группа прокуратуры СССР. Захоронение нашли 26 сентября 1993 года. В первый день были найдены останки пяти человек. Место другого общего захоронения было указано грузином, жителем Ередви, который издали наблюдал за происходящим. Когда останки уже увозили, он незаметно быстро спустился вниз и обозначил место общей могилы камнями. Там и были найдены останки других семи человек 28 сентября. У всех убитых были сломаны ребра, у некоторых – позвоночники, тела были полуобожжены, там же в яме нашли оплавившуюся канистру из-под бензина. Руки и ноги убитых были связаны проволокой».