Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы - Михаил Крюков

Тут и пригодилась блестящая чёрная «Волга» младшего Петрова. Когда наша машина подкатила к воротам училища и из нее вывалился внушающий уважение одним своим видом капитан 1 ранга, а потом ещё один военно-морской офицер, то даже сквозь стекла КПП было видно, как вся дежурная служба начала поправлять форму. Когда Балабурда возник в двери, послышалась громкая и по настоящему, а не по-флотски строевая команда «Смирно!».

Балабурда лениво поднеся руку к козырьку, милостиво отреагировал:

– Вольно… Начальник училища в расположении?

Дежурный по КПП, старшина 4–го курса, чётко отрапортовал:

– Так точно, товарищ полковник!!!

Замполит хищно улыбнулся, что было для него очень несвойственно, и с неприкрытой издёвкой ответил.

– Капитан первого ранга, юноша!!! Учите воинские звания!!! Доложите, что к нему капитан 1 ранга Балабурда и капитан-лейтенант Белов! Выполнять!!!

Судя по резвости исполнения команды, каперанги были здесь не очень частые гости. Уже через несколько минут за нами примчался прапорщик с красной повязкой на рукаве, и робко представившись, попросил следовать за ним. Миновав большой плац, мы вошли в штаб училища, и, двигаясь по коридорам в направлении кабинета начальника, ловили на себе удивлённо-заинтересованные взгляды офицеров и курсантов, снующих по коридорам. И когда, наконец, добрались и вошли в кабинет, я сразу понял, что моя миссия тут будет чисто техническая, а всё остальное сделает Балабурда. Дело в том, что, несмотря на фамилию Громадин, начальник училища был очень невысок, если не сказать просто мелок. Когда он здоровался с замполитом, я заметил, что он практически вдвое меньше того, и сильно задирает голову, чтобы рассмотреть за усами Балабурды его лицо. Тут было, конечно, опасение, что, как правило, в жизни невысокие люди, достигшие определённых высот в карьере, очень комплексуют по поводу своего роста, что выражается в их непомерном бонапартизме, но при взгляде на плотоядно улыбающегося зама, я сразу понял, что тут не этот случай. Сразу стало заметно, что полковник Громадин с первых минут стал чувствовать себя довольно неловко рядом с моим огромным каперангом, и, пригласив нас садиться, сразу нырнул на своё место за огромнейшим письменным столом, словно ища за ним защиты. И тут Балабурда включил весь свой богатый замполитовский опыт. Его словно прорвало. У меня вообще создалось впечатление, что зам только и ждал появления на горизонте кого-то, равного себе по званию. Я только молча протянул бумаги, которые полковник машинально прочитал, и так же машинально нажав на кнопку селектора, кого-то вызвал. А зам всё вещал. И про подлёдные походы, и про проклятое НАТО, и про героику будней подводников-североморцев, короче, про все тяготы и лишения воинской службы на страже заполярных рубежей. Полковник только рот не открыл, загипнотизированный переливистой речью моего многоопытного зама. Тем временем в дверь постучали, и на пороге возник капитан, который доложился о прибытии. Полковник ненадолго вернулся на землю и отдал приказание.

– Так, Сергеев, вот ступайте с капитан-лейтенантом и решите все вопросы. Оркестр, караул и всё прочее. Потом доложите.

Капитан, который был намного постарше меня, ответил «Есть!» и мы вышли в коридор. За то, что Балабурда скажет лишнее, я не опасался, так как мы всё обговорили заранее, а за остальное я не боялся, поняв, что полковник Громадин теперь надолго запомнит каперангов с Северного флота.

Капитан оказался очень достойным человеком, и, отведя меня в свой кабинет, быстро и деловито начал решать по телефону наш вопрос. Уже через пятнадцать минут я знал, что ритуал похорон у них отработан, и мне даже не надо напрягаться. Сверившись с картой города и отметив дом Петровых, он быстро обрисовал маршрут движения похоронной процессии, время прибытия оркестра и караула. Затем поинтересовался количеством наград у покойного, и, записав их число, спросил:

– Мичман-то ваш как погиб? В море?

Мне снова стало стыдно, и я постарался ответить коротко, как сам не подозревая того, подсказал нам комендант.

– Погиб при исполнении. Большего сказать не могу. Сам понимаешь, секретность…

Капитан качнул головой.

– Да и не надо. Понятно всё. Не волнуйся, каплей, всё будет правильно.

Потом мы снова пошли к начальнику училища доложиться. Там мы застали картину полного разложения старших офицеров. Расстёгнутые и раскрасневшиеся, они сидели уже не за столом, а за журнальным столиком, да и стоящая на нем бутылка коньяка говорила сама за себя. Последние слова, которые я уловил из уст зама, заходя в кабинет, касались рыбалки, и я понял, что мы здесь ещё задержимся. Так оно и вышло. Рассеянно выслушав наши доклады, начальники как-то единодушно попросили подождать ещё минут сорок, естественно, не в кабинете, а где-нибудь снаружи. Выйди из кабинета, капитан констатировал, что «старик что-то расслабился» и позвал меня обратно к себе. Там я, уже не смущаясь, вытащил из портфеля бутылку и предложил помянуть покойного, да и за содружество родов войск тоже пригубить. Капитан не отказался, и, заперев дверь, быстренько достал из сейфа два стакана.

Через час мы покинули училище, причём начальник провожал нас до самого КПП, а капитан подарил мне пехотную флягу с чудесным домашним напитком на основе мёда, берёзовых почек и ещё черт знает чего, который творил сам в свободное от службы время у себя на даче. Младший Петров, успевший выспаться в машине, с удивлением наблюдал за нашими проводами, а когда мы забрались в машину, понюхав воздух, сразу констатировал присутствие коньячного и водочного аромата. Приехав, домой, мы застали там Рябуху в фартуке, окружённого женщинами, и руководившего приготовлением пищи. Собрав членов семьи за общим столом, мы пообедали, в процессе чего я подробно рассказал о проделанном и рассказал о планах завтрашнего дня. Дальнейший день прошёл в мелких делах, по большей части связанных с закупками всего необходимого и недостающего.

А назавтра были похороны. Курсанты оказались на высоте. В училище даже нашёлся Военно-морской флаг СССР, который потом на кладбище склонили над могилой. Процессия растянулась на добрую сотню метров, и курсанты чеканили шаг, неся красные шёлковые подушечки с медалями, а оркестр пронзительно выдувал из меди похоронные мелодии. Были залпы из карабинов на кладбище и слезы престарелой матери Петрова, которой братья так и не решились сказать о настоящей причине смерти сына. Были чисто русские поминки, на которых кто-то чуть не подрался, а комендант самолично прибывший проконтролировать весь процесс и пропотевший за несколько часов в новенькой парадной форме, произнёс проникновенный тост за героических подводников. Была куча подвыпивших родственников, которые говорили много хороших слов и стремились чокнуться с нами во что бы то ни стало. А ещё, в самом конце, была мама старшего мичмана Петрова, старенькая, сухонькая и очень аккуратная старушка, с глубокими и усталыми глазами, которая подошла к нам и, поклонившись, сказала: «Спасибо, мальчики»…

Конечно, закон есть закон. И его надо соблюдать. Но всем. И если стреляющихся проворовавшихся генералов хоронят как полководцев, выигрывавших не одну битву, то почему закон не может позволить красиво проводить в последний путь простого и честного мичмана, прослужившего не одно десятилетие и ушедшего из жизни только по собственной слабости, или, может, наоборот, благодаря силе воли…

Павел Ефремов     Простой советский пятак

Куда идёт корабль на боевую службу, из экипажа мало кто знает. На начальной стадии подготовки только командир, затем круг посвящённых в эту страшную тайну постепенно расширяется. Старпомы, штурмана, связисты. Но согласно каких-то секретных директив, да и из-за вечного опасения флотских работников плаща и кинжала, общая масса находится в полном неведении. А те, которые в курсе, помалкивают. И даже когда корабль уже вышел в море, командир, объявляя боевую задачу, всё равно отделывается общими фразами. Идём подо льды, или идём в Атлантику, или идём в Южную или Северную Атлантику. Вот и вся информация. Спросишь у штурмана наши координаты, он посмотрит на тебя как на сумасшедшего и молчит. А что молчит, и самому, наверное, непонятно. Ну, кому я разглашу военную тайну на глубине 150 метров? Только и знаешь, рвём противолодочный рубеж Нордкап-Медвежий, значит, и правда, идём в Атлантику. Прорвали Фареро-Исландский рубеж, значит, уже в океане. Правильно ли, неправильно ли держать экипаж в дураках, судить не мне, но что иногда случается из-за незнания обстановки, почувствовать на себе приходилось.

На очередную боевую службу собирались как всегда. До последних дней доукомплектовывали экипаж, аврально грузили продовольствие и проходили проверку за проверкой. О цели плавания было известно, что бороздить глубины будем где-то в Атлантике, в районе, куда после развала Союза уже много лет наши лодки не ходили. Больше ничего известно не было, да и никому эти сведения не были особо интересны. Вода – она везде вода. Штурмана в условиях строжайшей секретности рисовали карты, ракетчики проводили регламентные проверки ракетного оружия, а механики латали матчасть и носились по складам, выпрашивая лишний ЗиП. Ну, вообще всё как всегда. Ничего нового. Наконец исписали горы документации, проползли все проверки, отстрелялись и вышли в море. Как всегда, командование для перестраховки и пущей важности на борт посадило замкомдива и кучу флагманских. Практика обычная, но для рядовой автономки штабных оказалось многовато. Кроме ЗКД,[28] еще флагманские штурман, связист, механик и РЭБ. Отшвартовались, погрузились, покинули терводы и заслушали боевую задачу. По общекорабельной трансляции ЗКД очень важным голосом довёл до всех, что поход не простой, а очень важный, идём как бы в Южную Атлантику и всё такое про долг, ответственность и дисциплину. Ну и что? Южная так Южная. Впервой что ли? В район Бермуд ходили и раньше, правда, сейчас почти перестали, но ничего страшного в этом нет. Только комдив–раз и турбинист засомневались, ведь чем южней, тем температура воды выше. А наши корабельные холодильные машины могут работать в двух режимах. Основной, точнее, тот, которым пользуются чаще, охлаждает забортной водой. Название простое и доходчивое – РВО, режим водяного охлаждения. Просто и действенно. На севере за бортом и летом максимум плюс три. Хватает на всё. Насосы холодильной машины гоняют забортную воду, и все довольны. Прохладно и приятно. Другой режим – пароэжекторный, он же ПЭЖ. Тут посложнее: и пар от турбины, и эжектора, и регуляторы давления, всего достаточно. Забортная вода здесь не основное. Режим посложнее, но и холодит независимо от того, что за бортом. Но оттого что плаваем-то мы последние годы по большей мере в полярных водах, его и используют раз от раза, чаще для проверки работоспособности. Но флагманский механик всех успокоил. Не надо зря напрягаться, все нормально, сильно на юг не пойдём… наверное… ну будет за бортом плюс пять или семь, справимся…