Русская Прага - Наталья Командорова

Почитание Суворова пражанами в полной мере разделили и его солдаты. Унтер-офицер суворовского войска Яков Старков вспоминал впоследствии о том, какой заботой и вниманием окружали жители Праги простых русских солдат: «Квартиры наши у соплеменников были роскошны. Жители принимали нас как родных своих, как дорогих гостей. Многим из ратников жители насильно, так сказать, втерли от себя белье, чулки, платки и прочее, что только нужно было ратнику: а кормили истинно на славу…».

«Мы все донкихотствуем…»

В ответ на спектакли и торжества в честь великого полководца Суворова русские отвечали тем же. Князь Петр Иванович Багратион, любимец фельдмаршала, генерал от инфантерии, будущий герой Отечественной войны 1812 года, устроил шикарный бал в гостинице «В Лазнех» на Малой стороне. Граф Милорадович, перед отбытием русской армии на родину, организовал в Праге прощальный прием, на котором Суворов своей непринужденностью и меткими остротами покорил гостей. «В Праге меня очень любили…» — так написал впоследствии Александр Васильевич в одном из писем.

25 января 1799 года Суворов получил от русского государя Павла I указание «идти домой непременно».

Как свидетельствует русский историк и писатель О. Н. Михайлов, уже по дороге в Краков фельдмаршал Суворов начал испытывать сильные недомогания: общая слабость, озноб, мучительный кашель, водянистые высыпания на коже, особенно на изгибах тела… Отрешенность от мирских забот все чаще овладевала Александром Васильевичем.

Однажды в разговоре Суворов сказал: «Мы все донкихотствуем… И над нашими глупостями, горе-богатырством, сражениями с ветряными мельницами тоже будут подшучивать…».

Как это ни печально, но и Дон-Кихоты умирают…

Он дал указание, и русская армия начала возвращаться в Россию.

Армия возвращалась в Отечество победительницей, а ее предводитель Суворов — триумфатором, но — сломленным физически, необычайно страдающим от «огневицы» и гнойных опухолей. Генералиссимус, да и его приближенные, прекрасно знали, что все его болезни зависят от душевного состояния пациента.

Не свершилось — при жизни Суворова русский царский двор так и не признал в нем Дон-Кихота. Жаль…

Суворов со своей армией выдвинулся в Краков, по пути на родину, и там почувствовал себя плохо. А вскоре в Петербурге, в 1800 году, на смертном одре, Суворов отдал отчет Богу — просветвленным и спокойным, «хорошея лицом», как отмечал русский историк и писатель О. Н. Михайлов…

ТАКИЕ РАЗНЫЕ «ТРАНЗИТНЫЕ» РУССКИЕ…

«Мне помог Суворов…»

Он родился в год смерти великого полководца Суворова — в 1800-м. Погодин Михаил Петрович был родом из крепостных. Закончив Московский университет, стал известным историком, археологом, журналистом. Обладая от природы проницательным и пытливым умом, он несколько раз пытался добиться разрешения для выезда за границу — в Европу, однако в течение нескольких лет получал от государственных властей отказы.

Наконец, в 1835 году ему удалось посетить ряд европейских городов, в том числе Прагу, где он познакомился с видными представителями чешской науки — приверженцами европейского славянского единения Павлом Шафариком, Вацлавом Ганкой, Франтишеком Палацким. Кстати, ученик Погодина Сергей Михайлович Соловьев, в будущем знаменитый русский историк, несколько лет спустя тоже побывал в Праге и по рекомендации учителя встречался там с чешскими учеными и просветителями.

Это близкое знакомство, несомненно, способствовало дальнейшему сближению русского ученого мира со славянским. Были еще живы свидетели посещения Суворовым Праги в конце XVIII века и незабываемого впечатления от встреч с этим великим русским полководцем. Память пражан, восхищенная неординарностью суворовской личности, во многом помогла Погодину не только в общении с коллегами по науке, но и открыла сердца простых горожан к общению и взаимопониманию.

Потом, составив и опубликовав отчет о своем путешествии, который вызвал много положительных и хвалебных отзывов не только в научном мире, но и в широких общественных кругах, Погодин часто вынужден был отвечать на вопрос, как ему удалось так глубоко, за такой короткий срок постичь историю и современные проблемы ведущих европейских стран, в первую очередь Чехии.

Михаил Петрович отвечал, не задумываясь:

— Мне помог Суворов… Его слава, пришедшая в Прагу на переломе столетий, заложила в душах пражан крепкий фундамент для взаимопонимания наших стран. Один великий русский воин сделал больше для России, чем многочисленные деловые и дипломатические миссии… Мы долго еще будем пользоваться плодами его короткого посещения Праги…

Изучив дружественную Чехию начала XIX века и вникнув в ее проблемы, Погодин написал впоследствии в своем дорожном дневнике, с болью отмечая зависимость славян-чехов от засилья немцев: «Страна плодоносная и богатая всеми произведениями природы. Промышленность процветает. Все города с четвероугольными площадями посредине, как в Силезии, Галиции, Моравии.

Славянство, зато чистое, остается только в деревнях. Города тем больше и значительнее, чем менее заключают в себе славянского, и тем сильнее подчиняются началу немецкому.

Столичный город Прага есть уже немецкий город. По-чешски говорят одни простолюдины. Дворянство онемечилось совершенно и живет летом в поместьях, а зимой в Вене, где и веселится на привезенные деньги. Оно пренебрегает даже природным языком, носит, по большей части, немецкие имена.

Среднее состояние, купечество, глядя на него, также подделывается под немецкий лад, старается закрыть свое происхождение и говорить по-чешски. Притом в городах везде множество немецких поселенцев, купцов и ремесленников, большая часть чиновников — немцы. Только образованный класс, ученое сословие, несколько духовных лиц преданы своему древнему отечеству, своему родному языку. Нечего говорить уже о том, что язык правительственный, судебный есть язык немецкий.

В университете все науки преподаются по-немецки. Для чешской литературы одна кафедра, и та всегда в руках посредственностей. В гимназиях также язык немецкий. Даже в самых низших училищах поселяне принуждены учиться по-немецки, несмотря на свое отвращение от совершенно для них чуждого языка.