Когда бабочке обрывают крылья… - Светлана Мерцалова

– Что произошло? Вы не должны вставать! Вам запрещено! Вы еще очень слабы, – сказала она и всадила в вену иглу. – Если вам что-нибудь потребуется, то позовите меня. Для этого вам не нужно вставать.

– Что случилось? – спросил заглянувший в палату доктор. Сестра принялась жаловаться на меня, но тот послал ее обедать.

– Вижу, что дело идет на поправку. Вы уже пытаетесь встать на ноги, но еще рановато, – сказал доктор.

– Я ждала ребенка, – спросила я. – Что с ним?

– Ребенка у вас больше нет, – тихо ответил доктор. – Мы сделали все, что было в наших силах.

– Оставьте меня, – попросила я, отвернувшись.

Я долго лежала, тупо уставившись в потолок, и до меня никак не доходил смысл сказанного: «Ребенка у вас больше нет»…

Не могу поверить в это… и никогда не поверю…

Как больно! Ведь я так хотела этого ребенка, так хотела…

Боль усмирила злобу, и я желала сейчас, чтобы рядом были Денис или мать, чтобы кто-нибудь из них сидел рядом и держал за руку…

Было время, когда я меняла ход событий, но теперь не вмешиваюсь. Теперь они меняют мою жизнь, а мне приходится лишь смиряться…

От жалости к себе и потерянному ребенку я заплакала, стараясь это делать как можно тише, чтобы никто не слышал. Вскоре я зарыдала в голос…

Подошла медсестра и, вместо сочувствия, строгим спокойным голосом сказала, что плакать противопоказано, так как мне вредно расстраиваться, и вколола укол. Я впала в бессознательное состояние…

В те моменты, когда я приходила в себя и вспоминала, что ребенка больше нет, мне хотелось дико кричать, бить все вокруг, выброситься из окна. Как только я начинала кричать, ко мне подбегала сестра и вводила транквилизатор. Я тут же проваливалась в спячку.

Сколько это продолжалось, не знаю. Когда все летит к чертям, какое дело до времени?..

Приблизившись к раскрытому окну, я вдохнула полной грудью. Что-то закололо с левой стороны. Я прислушалась к стуку своего сердца. Отлегло…

Смотрю на голубей, что бродят парочками под окнами. Автомобили проносятся, шурша шинами по асфальту. На светофоре они останавливаются, и дорогу переходит женщина с коляской. При виде детской коляски у меня защемило сердце, и слезы хлынули из глаз…

Смогу ли я когда-нибудь жить без боли? Или я обречена?

Смотрю вниз, и земля зовет меня. Хочу прыгнуть из окна, избавившись наконец от бредовых идей, что долбятся в виски… Хочу распластаться на асфальте кровавым плевком, добровольно капитулировав перед жизнью…

Жуткая боль, сковавшая голову, вырвала меня из реальности. Я закричала.

Чьи-то сильные руки схватили меня… Уложили насильно в постель… Запах спирта… Игла вспарывает вену… и тут я уплываю…

Вздох, другой, яркий свет по глазам… В голову медленно возвращаются мысли, воспоминания… и боль, но я больше не кричу. Кусаю руку до крови и молчу, иначе меня заколют так, что превращусь в «овощ».

Я должна сдерживать свои суицидальные порывы. Ведь у меня теперь есть цель, вернее – миссия. Я должна отомстить.

Постепенно я прихожу в себя: двигаюсь, ем, выхожу на улицу и сижу на лавочке. В больнице меня побаиваются. Прошел слушок, что у меня не все дома. Я ни с кем не общаюсь, гляжу на всех исподлобья, молчу…

Вечером в палате, как всегда, сумрачно. С моей психикой явно что-то не в порядке. Кто знает, может, это отец наградил меня какой-нибудь психической болезнью, а может, мое окружение, – ненавидящее и презирающее, сделало свое дело. Разве я виновата, что моя психика не справляется с реальностью этого мира?

Скрываясь от врачей, выкуриваю по пачке сигарет в день, роняя пепел на колени. Глотаю дым, в ожидании спасительницы-ночи, с ее тишиной и отчужденностью. Главное, отмолчаться, отвернувшись к стене.

Все спят. Стоя у окна, я встречаю рассвет. Вижу кусок серого неба с примесью грязи от выхлопных труб.

Мысли путаются в воспаленном мозгу. Я прощаюсь с моим безвозвратным прошлым, пребываю в гнусном настоящем, будущего страшусь.

Сражаюсь с собственной тенью, что причиняет боль, и мне так тяжело ей сопротивляться. Тени прошлого… Ностальгия по несуществующему…

Денис исчез, предав меня. Соскочил. Его больше нет рядом. Учусь жить без него…

Для проведения экспертизы меня перевели в областную психиатрическую клинику.

Проходя экспертизу, я узнала о себе столько интересного: у меня склонность к саморазрушению, суицидальные наклонности, вытекающие из желания саму себя наказать за какой-то вымышленный проступок.

За что я хочу себя наказать, мне известно. Все детство мать ставила мне в вину мое уродство, и эта вина глубоко въелась в сознание, в память, в кровь, в душу.

От этого агрессия, отчужденность, замкнутость, садизм. И по сей день мне никак не избавиться от комплекса неполноценности.

Мое сердце – цветок, что пророс в расщелине асфальта, пинаемый прохожими и никому не нужный, но не так легко его уничтожить, он живет без любви, без участия, питаясь человеческой ненавистью и равнодушием. Что еще, кроме садизма и агрессии могло в нем расцвести?

Каждый день жду сама не знаю чего? Возвращения к прошлой жизни нет, и я вычеркнула из памяти всех.

Странно, что скучаю и волнуюсь только за кота. Где он? Наверное, его выкинули на улицу. Мать никогда не заберет этого урода – слишком он похож на меня. Денис всегда его боялся, да и зачем ему память обо мне?..

Сегодня мне сообщили:

– На днях будет собрана комиссия, где удостоверят ваше состояние официально. Если все присутствующие психиатры придут к единому мнению, что вы нуждаетесь в лечении, то вас поместят в клинику.

Экспертиза определила диагноз: шизофрения, гебоидная симптоматика, садизм, сексуальные аберрации, психопатия, уход от реальности. Не слишком ли много для одного человека?

И я представляю опасность для окружающих. Как мне объяснили: у болезни слишком глубокие корни, уходящие в раннее детство. Я нуждаюсь в интенсивном курсе лечения.

Мне даже и имитировать не пришлось, и без этого целый букет неврозов.

Поначалу я была удивлена – клиника совсем не походила на психушку, какой она была в моем представлении, составленном по фильмам. Да и пациенты внешне выглядели не менее нормальными, чем сотрудницы нашего офиса.

Наш офис – это, точно, сборище психов. Не мешало бы проверить их всех на диагноз. Уверена, что их бы отсюда не выпустили.

При более пристальном рассмотрении я заметила, что не такие уж они и нормальные, какими показались вначале.

Одна женщина, с усталым понурым лицом, целый день говорит сама с собой. Иногда она начинает ругаться, тоже сама с собой, разговаривая на два голоса: один голос – жалостливый, постоянно оправдывающийся, а другой – жесткий, грубый, упрекающий.

В такой момент я старалась подойти ближе и узнать, о чем тут спор? О чем не могут договориться две личности, находящиеся в ней? Но санитары уводили ее в палату.

Другая – полная кретинка с большой квадратной головой на слабом чахоточном теле, с рыбьими пустыми глазами и слюнявой пастью. Она совсем не умеет говорить, лишь мычит.

Еще одна – молодая и красивая, молча сидит всегда одна, склонив голову. Так она сидит до тех пор, пока ее не уведут. У нее затяжная депрессия, и здесь она уже два года.

Всюду не люди, а тени. Психиатрическая клиника – это мир теней.

Мне страшно, что однажды стану одной из них, угасающей тенью…

Я делаю все, чтобы не пошатнуться. Предписала себе правила и не отступаю ни от одного из них. Никому не смотрю в глаза, в особенности персоналу. Ведь в глазах можно прочесть так много. Однако, и не опускаю их, научилась смотреть в лицо, но не в глаза – на переносицу или лоб, это срабатывает. Не улыбаюсь, но делаю дружелюбное лицо. Молчу, потому что так легче. Когда молчишь, к тебе нет вопросов. Чувство заточения угнетает меня, а я не поддаюсь.

Внушаю себе, что все временно. Как призывник, зачеркиваю каждый день в календаре. Только в отличие от него я не знаю свой срок.

Беседа с психиатром. Напротив сидит маленький, тщедушный мужчина, с бегающими глазками. Левый уголок рта у него слегка дергается. Такое ощущение, что ему самому нужна помощь психиатра.

– Расскажите, пожалуйста, о своих родителях, – просит он.

– Зачем? Вы уже мне поставили диагноз. Что изменится, если я расскажу о них?

– Мы не только ставим диагноз, но и должны вас лечить. Для этого нам важно знать: с чего все началось? Где, в каком месте произошла поломка? Лишь после этого мы сможем назначить правильное лечение.

– Отца я своего и в глаза не видела. Он присутствовал лишь при зачатии. Не знаю, когда он свалил от нас: сразу же, в момент моего рождения, или после Я пыталась выведать сей секрет у матери, но увы, не удалось.

Когда я говорила, то он все записывал. Мне следует не раз подумать прежде, чем что-то сказать. Ведь каждое мое слово может обернуться против меня.

– Какие у вас отношения с матерью?

– Никаких.