Иди куда хочешь - Генри Олди

Ну и что?!

Удача… удача любит… смелых… а-а-а!

Чурбачок накренился, рукоять била отчаянно ткнулась в гонг — последним усилием, падая, мальчишка толкнул колотушку от живота — и медный гул поплыл над ристалищем.

В ответ пролился бесконечный дождь черепков от разнесенного вдребезги кувшина.

Пара глиняных собратьев прожила немногим дольше.

3

СЛЕПЕЦ

Слепой от рождения, он никогда не знал, что значит «видеть». Но с детства помнил о своей ущербности, ощущал ее, смирился как с неизбежностью. И все же внешняя тьма не сумела растворить в себе внутреннего стержня, той сути мужчин Лунной династии, что служила основой для легенд, блеклых перед правдой. Он был кшатрий по рождению. Царь, воин. Слепой царь? Собственно, почему бы и нет? Но слепой воин?!

Чушь!

Вот с этим он смириться не мог.

И однажды, решившись, пригласил в свои покои наставника Крипу — знаменитый Брахман-из-Ларца по имени Дрона тогда еще не явился в Хастинапур.

Разговор проходил с глазу на глаз. Короткий разговор. Очень короткий. Мужской. Вопрос и ответ.

Крипа дал согласие обучать Слепца воинскому искусству.

Нет, он не строил иллюзий на собственный счет. Ему не стать героем, грозой врагов. Никогда он не возглавит военный поход, не устремится на врага, посылая впереди себя оперенную смерть, не станет с высокого холма отдавать приказы, мановением руки перестраивая боевые порядки…

Но УМЕТЬ он должен.

Они занимались поздними вечерами, а затем — ночью. Втайне от досужих глаз. Слепец незряч, значит, и остальным здесь видеть нечего. Никому, кроме них двоих да еще верной супруги, которая лишь после зачатия детей поддалась на уговоры мужа и сняла с глаз повязку — знак своего добровольного ослепления.

Мастерство давалось кровью и потом. Он так толком и не выучился стрелять из лука или орудовать длинной пикой — зато бой на ближней дистанции стал поздней и безраздельной страстью Слепца. Секира, палица, парные кинжалы — здесь многое решала колоссальная сила слепого, а также умение чувствовать и предчувствовать, как не дано зрячему. Носорогом прорываясь вплотную и сбивая наставника наземь, прежде чем тот нанесет удар, он все чаще удостаивался похвалы молчаливого Крипы.

Слепец знал: доброе слово Крипы дорогого стоит.

Он только не знал, что всегда краснеет, выслушивая похвалу.

Иногда он думал, что борьбе и паличному бою сумеет когда-нибудь обучить сыновей или внуков.

В такие минуты он улыбался.

Потихоньку начали осваивать колесницу. Стать полноценным махаратхой Слепец и не мечтал, но намеревался сделать все, что сможет. Мало сохранять равновесие в «гнезде», не цепляясь за бортик при самых лихих разворотах, — учитель, выполняя роль суты, был безжалостен. Он выучился с убийственной меткостью посылать на звук метательную булаву — и не всякий зрячий сумел бы проделать это на всем скаку из подпрыгивающей на ухабах колесницы.

Крипа хвалил его, Слепец тихо гордился, жена искренне радовалась успехам мужа, но в последнее время Слепцу втемяшилась в голову новая, совершенно безумная блажь.

Хотя бы раз продемонстрировать свое искусство на людях! Доказать всем, что он, бельмастый калека, — мужчина, царь по праву и сути, а не только по милости и соизволению Грозного…

Один раз.

Всего один.

Разговоры о больших колесничных ристаниях начались в Городе Слона еще за полгода — и Слепец решился. Он знал, что его учителя (новый наставник Дрона был к тому времени посвящен в тайну) наверняка станут возражать. Потому решил держать все в секрете, раскрыв свой замысел лишь супруге и двоим преданным слугам.

Именно эти слуги и доставили во дворец найденного ими суту. Не местного — последнее было обязательным условием. Как царь, он вполне мог просто приказать оробевшему вознице, но он не приказал.

Он попросил.

И возница оценил жест царя.

Пожилой возница из дальнего городка Чампы в землях ангов, молчаливый человек, спокойно носивший имя Адиратха.

На благородном языке — Первый Колесничий.

Они занимались по ночам (Слепцу было все равно, а сута вскоре привык) на том самом ристалище, где должны были пройти состязания. Раз за разом колесница стремительно выходила на рубеж поражения цели, звучал гонг, в который с десяти шагов бросал гирьку малолетний сын возничего, и раз за разом булава Слепца разносила вдребезги кувшин-мишень.

Изредка он промахивался и тогда заставлял суту повторять все вновь и вновь, пока промахи не прекратились.

Тогда он попробовал поразить два кувшина подряд.

Затем — три.

А дальше настал день ристаний.

Его сута, оправдав собственное имя, выиграл первый тур, и Слепец в очередной раз порадовался удачному выбору слуг.

Теперь его очередь.

…Все было как всегда — и одновременно по-другому. Рядом грохотали колесницы соперников (Слепец слышал, как они отстают одна за другой), неистово визжали суты, взрывались криками трибуны. В какой-то момент Слепец испугался, что не услышит гонга, что все — зря, что…

Отчаянным усилием он взял себя в руки.

Второй круг.

Третий.

Все. Теперь — выход на дистанцию броска.

Слепец опустил ладони на рукояти метательных булав — и почти сразу ощутил беспокойство. Его ноздри чутко затрепетали, ловя резкий запах конского и человеческого пота, о боги! — от его суты исходил запах страха! Возница видел что-то, чего не мог видеть Слепец, видел, боялся, боялся до одури и все-таки продолжал гнать упряжку вперед, не сбавляя темпа!

Что случилось?

Но времени на раздумья уже не оставалось. Слева впереди раздался неожиданно смазанный удар гонга, а дальше руки Слепца действовали сами.

Он услышал, как разлетелся на куски первый кувшин, второй… третий!

И звук осыпающихся черепков заглушил радостный, звериный вопль его возницы, в котором слышалось невыразимое облегчение.

Слепец не сознавал, что сам он тоже кричит, что восторг души рвется наружу громовым кличем:

— Победа-а-а!!!

Постепенно замедляя бег, их колесница подъехала к царской ложе и остановилась. Под неистовые овации трибун Слепец медленно стащил с головы глухой шлем.

И почувствовал на себе восхищенный взгляд Деда.

Гангеи Грозного.

4

ПИР

— Во здравие победителя, Стойкого Государя из рода Куру, да продлятся его годы вечно, и да не изменит ему вовеки твердость руки!

Восседавший во главе стола победитель ощутил, как чаша в его руке (уже не столь твердой) вновь наполняется. И тяжело вздохнул. Здравиц произносилось множество, а пить он не любил и не умел.

Увы, пиршество было в самом разгаре, и конца-краю ему не предвиделось.

Что ж, придется терпеть. Таково бремя славы. Хотел оправдать имя Стойкого Государя — изволь быть стойким!

Слепец в очередной раз вспомнил потрясенное молчание трибун, когда зрители увидели его лицо, лицо слепого — победителя зрячих. И потом искренние поздравления довольного донельзя Грозного, незлое ворчание наставника Крипы, тоже гордого своим учеником, безмолвное обожание, исходящее от прижавшейся к нему супруги…

Она и сейчас рядом, по левую руку — волна тепла и нежности, нечаянный подарок судьбы.

А по правую руку сидел его сута, тот человек, которому он был обязан нынешней победой.

Вообще-то ни женщинам, ни возницам не полагалось присутствовать на пиршествах царей и знати, но кто осмелился бы перечить сегодняшней воле Слепца?!

— А я в ответ поднимаю эту чашу за моего возницу, чьи руки держали поводья нашего общего триумфа! Отныне он будет всегда вести вперед колесницу Стойкого Государя! Да благословят тебя боги, тебя и твое непревзойденное искусство, о Первый Колесничий! — громко провозгласил Слепец, поворачивая бельмастое лицо к герою здравицы.

Застолье одобрительно зашумело, почтив смущенного возницу очередным возлиянием. Все были уже изрядно навеселе и мало вникали в смысл произносимых здравиц. Предлагают еще за что-то выпить? Отлично! Наливай!

Тем временем Слепец наклонился к сидевшему рядом суте и шепотом поинтересовался:

— Я почувствовал твой испуг перед самым финишем. Что там случилось?

— Я испугался за своего сына, господин. Помнишь, обычно он бросал в гонг гирьки с десяти шагов?

— Помню, — кивнул Слепец. — Я иногда слышал, где он стоит.

Такое можно услыхать только от незрячего: «слышал, где стоит».

Но сута привык.

— А сегодня в самый последний момент стражник поймал его возле мишеней, отобрал гирьки и прогнал взашей.

Раскаленная игла пронзила сердце: победы могло и не быть! Из-за бдительного стража, из-за самой мелкой из мелочей…