Подлинная история тамплиеров - Шаран Ньюман

Кто-то в армии — Вильгельм не называет имен — в поисках виновников неудачи обвинил в поражении тамплиеров. Иоанн Солсберийский пишет: «Кто-то возлагал вину на тамплиеров, другие — на тех, кто захотел поскорее вернуться домой, король, однако, неизменно ограждал братьев Ордена Храма от обвинений»[96].

В 1147 году, за год до поражения французского короля и германского императора под Дамаском, английские и фламандские крестоносцы высадились на Пиренейском полуострове и захватили Лиссабон. Храмовники сражались вместе с королем Альфонсо, удостоились почестей и получили все церковное имущество города Сантарем. Немецкие армии успешно двигались на восток, неся крест и меч в земли язычников. Таким образом, два эпизода Второго крестового похода завершились для крестоносцев благополучно, и границы христианского мира были расширены. Однако в памяти людей осталась именно неудача двух великих правителей Европы, которые вернулись со Святой земли, не достигнув поставленной цели.

Поскольку поход закончился печальным провалом, нужно было найти виновного. По мнению Одо Дейльского, королей предали греки. Другие хронисты, в частности Вильгельм Ньюбургский[97], писавшие через много лет после этих событий, полагали, что крестоносцы были слишком обременены грехами, чтобы Господь даровал им победу. Генрих Хантингтонский[98], который также не был очевидцем похода, согласен с этой точкой зрения. Крестоносцы, по его мнению, «погрязли в блуде и прелюбодеяниях… а также повинны в грабежах и иных злодействах»[99].

Однако желание найти виновных на стороне, не покидало неудачливых крестоносцев. Конрад был убежден, что причиной беды была измена. Среди возможных предателей он упоминал тамплиеров, а также Балдвина III и правителей Сирии.

В людской памяти ярче всего запечатлелись как раз тамплиеры. Упреки в их адрес не утихали, несмотря на все их заслуги и успешные действия в Испании. Я думаю, в какой-то степени в этом повинна чересчур активная пропаганда ордена самими тамплиерами и Бернаром Клервоским. Их называли рыцарями Христа, безупречными и непобедимыми. Им надлежало преодолевать любые преграды, в том числе хаос и неурядицы в армии, пришедшей из Европы, и междоусобицы среди правителей латинских королевств.

У героев одна беда — нельзя взять отпуск.

Часть вторая. Годы славы

Глава первая. Великие магистры (1136–1191)

Робера де Краона, преемника Гуго де Пейна, называли также Робером Бургундцем, однако, похоже, ему пришлось немало поездить по свету. Определенно известно, что в 1120-е годы он жил при дворе Фулка Анжуйского, а графство Анжу никогда не было частью Бургундии. Некоторые хронисты утверждают, что Робер был женат, но оставил жену, чтобы вступить в Орден рыцарей Храма. Не исключено, что он какое-то время жил в Бургундии до того, как отправился в Палестину, и вернулся туда в 1133 году, чтобы от имени ордена принять подаренную тамплиерам деревню близ командорства Бур. В то время он значился в документах сенешалем ордена. Великим магистром Робер стал в 1136 году. Какое-то время спустя он все еще находился во Франции, поскольку известно, что он принял в орден несколько человек по рекомендации Бертрана де Бальма.

Как вы могли заметить, жизнь большинства тамплиеров до их вступления в орден редко представляла настолько большой интерес, чтобы о ней сохранились надежные сведения. Источником той малости, которая до нас дошла, как правило, служат грамоты более значительных персон, где будущие тамплиеры оставляли свидетельские подписи.

Робер был на посту магистра в тот период, когда тамплиеры получили от папского престола много важных привилегий, поэтому годы, проведенные им в Европе, можно полагать успешными. В 1139 году папа Иннокентий II в булле «Omne Datum Optimum» поставил в известность епископов, что Орден тамплиеров находится под его защитой. В том же году Робер участвовал «в безрассудном и пагубном налете под Хевроном» — первой известной нам схватке с мусульманами, в которой принимали участие тамплиеры.

Судя по всему, именно Робер в качестве магистра вел согласительные переговоры по завещанию Альфонсо I, короля Арагона и Наварры, который разделил свои владения между тамплиерами, госпитальерами и братьями Храма Гроба Господня в Иерусалиме[100]. Можно сказать, что Робер де Краон, хотя его военные способности и оставляли желать лучшего, был тем руководителем, в котором орден нуждался в первые годы своего роста.

Невезучему Эверару де Барру случилось быть магистром парижских тамплиеров в 1147 году, когда Людовик VII решил отправиться во Второй крестовый поход. О том, что он там пережил, вы уже прочитали в четырнадцатой главе первой части.

Эверара избрали магистром, поскольку он безупречно выполнял свой долг по защите паломников, в том числе короля Людовика и королевы Алиеноры. В военном деле, в дипломатии, в усердном служении Господу он проявил себя образцовым тамплиером.

Став магистром, он вместе с Людовиком вернулся во Францию. Однако вскоре Эверар понял, что не создан для жизни тамплиера. Возможно, ему надоела политика. Мы нигде не нашли изложения мотивов, которые понудили Эверара вскоре после прибытия в Париж покинуть орден. По слухам, он со временем стал цистерцианцем, но я не смогла найти этому подтверждения.

Имя Эверара неожиданно всплыло на страницах эпического произведения, написанного через триста лет после его смерти. В поэме «Саладин», появившейся в середине пятнадцатого века, Вильгельм де Барр, сын Эверара, в 1191 году едет в Иерусалим с королем Филиппом II и там встречается с отцом, магистром Ордена тамплиеров. Тут следует иметь в виду два обстоятельства: во-первых, к указанному времени Эверар давно лежал в могиле, а во-вторых, нет сведений о том, что у него был сын по имени Вильгельм. Однако сам факт появления в литературном сочинении весьма загадочной фигуры Великого магистра довольно интересен.

Бернар де Тремле, по всей видимости, был родом из Бургундии, точнее, из Доля. Этим исчерпываются сведения о его происхождении. Когда Эверар де Барр решил покинуть орден, Бернара избрали Великим магистром. Нам неведома точная дата его избрания, как неизвестно, находился ли он в это время на Святой земле. Однако к битве при Аскалоне он приехать туда успел, хотя лучше бы этого не случилось[101]. Ночью 15 августа 1153 года король Иерусалима попытался отбить крепость Аскалон у египтян. Его воинам удалось проделать брешь в стене, и Бернар увлек своих храмовников через этот пролом в город.

Вильгельм Тирский пишет, что ворвавшиеся в Аскалон рыцари ордена не позволили другим воинам последовать за ними, чтобы ни с кем не делить добычу. Этим воспользовались мусульмане, чтобы отрезать тамплиерам обратный путь к пролому. Оказавшихся в ловушке рыцарей перебили, и на следующий день их тела висели на башнях города. Вильгельм не был очевидцем этого эпизода, а Ибн аль-Каланиси, который излагал точку зрения защитников Аскалона, упоминает только о бреши в стене: «Наконец путь для них открылся, и христиане смогли нанести удар в этом месте городской стены. Обрушив ее, они ворвались в город, и великое множество воинов пало с обеих сторон»[102]. Разумеется, аль-Каланиси также не видел этих событий собственными глазами. Поэтому единственным достоверным для нас фактом является смерть Бернара в этом бою. Так тамплиеры снова остались без Великого магистра.

Пятый Великий магистр тамплиеров славен не так своими свершениями, как родственной связью с одним из самых известных людей двенадцатого столетия.

У нас нет точных сведений о месте рождения Андре де Монбара, но мы знаем, что он был шестым ребенком Бернара де Монбара и его супруги Гумберги. Два его старших брата, Миль и Годри, ушли в обитель, которую основал их племянник Бернар Клервоский. Не исключено, что Андре был моложе своего знаменитого племянника.

Вызывает удивление, каким образом Андре удавалось так долго сопротивляться давлению семьи и не уходить в монастырь. Бернар убедил стать монахами своего монастыря в Клерво всех его братьев, за исключением одного, и большую часть дядьев и кузенов. Со временем тягу к религиозной жизни ощутил и Андре, но монастырскому уединению и дням, проведенным в молитвах, он предпочел Орден рыцарей Храма. Принял ли он такое решение самостоятельно, или в этом ему помог Бернар, остается тайной. Однако мы знаем, что между ними были близкие отношения и что Бернар одобрил выбор своего дяди[103].