Тинкер - Уэн Спенсер

— Мы не равны.

— Что? Посмотрите, я спасла вас! Я рисковала жизнью, руку себе покалечила. — Она подняла руку, показывая ему перевязку. — Дом свой сломала, чтобы вас повезти в этом драндулете. Мы разрушили в саду Лейн все клумбы, погубили цветы, ям во дворе понаделали своим тягачом, и я даже обещала ей отправиться в колледж — только чтобы утешить ее! Я угрожала пистолетом пограничникам, которые, впрочем, оказались не пограничниками, но это к делу не относится. Все для спасения вашей жизни! Вы бы уже давно померли! Если бы я не помогла вам сражаться с паскудными Фу-псами, а потом не перетащила ваш тощий эльфийский зад на эту сторону Края, вы уже давно отправились бы к своим предкам, и не один раз!

Он выхватил нож, отчего Тинкер вскрикнула и отскочила назад. Вспышка света на серебряном лезвии — и бинты были разрезаны.

«Не спорь с эльфом! Да, сэр. Нет, сэр. Или убирайся прочь с его пути!»

Он взглянул на израненную руку, а потом вдруг порывисто притянул к себе голову Тинкер. Его губы коснулись ее лба в том же месте, где когда-то давным-давно он нарисовал тот символ.

«Что за черт? Что это значит?»

Ветроволк подошел к двери и отворил ее. А потом вернулся и поднял девушку на руки как ребенка.

Тинкер запищала:

— Что вы делаете, черт побери? Опустите меня!

— Нет.

Он вынес ее из трейлера и зашагал в сторону хосписа. К нему тут же бросилось несколько эльфов, низко кланяясь и тараторя на высокоэльфийском. Ветроволк, не удостаивая их взглядом, отдавал короткие распоряжения, которые всегда встречали быстрый поклон и послушное: «Шия, зэ дому».

Ветроволк внес Тинкер в здание и двинулся по бесконечному лабиринту коридоров. Вокруг продолжал бушевать шторм высокой эльфийской речи, слишком быстрой для того, чтобы девушка могла хоть что-нибудь понять.

— Пожалуйста, говорите медленнее, пожалуйста!

Она ненавидела высокий эльфийский язык за его нарочитую вежливость. Но сколько ни просила она говорить медленней, на нее никто не обращал внимания.

Наконец Ветроволк зашел в маленькую, типичную для хосписа комнатку. Пол теплого синего цвета, стены — желто-медовые, свет мягко льется откуда-то с потолка. Ветроволк положил Тинкер на высокую кровать. Ее изголовье из светлой березы выглядело настоящим произведением искусства, но, несомненно, служило той же самой цели, что и утилитарная конструкция в любой человеческой больнице.

Тинкер села, бранясь на смеси разговорного эльфийского и английского.

— Ответьте же мне, черт побери! Что вы себе позволяете?

Среброволосая эльфийка достала из березового шкафчика какую-то банку и передала Ветроволку. Тот открутил широкую крышку. Внутри оказался большой золотой цветок.

— Нюхай! — скомандовал Ветроволк.

Тинкер осторожно понюхала. Запах напомнил жимолость, с ее теплым усыпляющим ароматом, с мягким жужжанием пчел и покачиванием зеленых ветвей; летний ветерок, голубое небо, нежные, сверкающие белизной облака, пушистые и мягкие; дрема, наваливающаяся, вздымающаяся, легкая, как дымка, и острая, словно лезвие…

Тинкер поняла, что откидывается назад, и подскочила. Раненой рукой попыталась отодвинуть цветок. Балансируя на пороге сна, она не отдавала себе отчета, к чему это может привести, и от вспышки боли заскулила как щенок.

Ветроволк подхватил ее голову сзади и, крепко обняв правой рукой, левой поднес цветок к самому ее носу.

— Просто вдыхай.

Но она сопротивлялась, не понимая, что именно происходит, и не желая утратить над собой контроль. Почувствовав на лице сладкие шелковые лепестки, Тинкер ударила своего недавнего подопечного. Причем метила в пах, но он повернулся, и удар пришелся на бедро.

— Не воюй, маленькая дикарка! — Зажав подбородок Тинкер большим пальцем и мизинцем так, что ее лицо оказалось словно в тисках, Ветроволк удерживал цветок остальными пальцами. Потом, отпустив ее голову, он перехватил запястья, заставив девушку лечь на спину, пришпилив ее к постели. — А то будет больно.

Тинкер задержала дыхание и рванулась, стараясь попасть в цель ногой. Тогда Ветроволк просто навалился на нижнюю часть ее тела всем своим весом. Тинкер прекратила сопротивление и сделала вдох. И теплая сладость, нагоняющая сон так же, как чистые простыни на мягкой, как перышки, постели в комнате, наполненной утренним солнцем, белым светом, проникающим сквозь тонкие занавески, и ветром, доносящимся из сада сквозь открытое окно, охватила ее…

Эльфийка пересекла комнату, заливаясь музыкальным смехом — так смеяться умеют только эльфы, — держа в руке серебряный нож. Воздух вокруг стал ослепительно белым. И все впечатления потонули в нем, теплом и текучем, словно мед, и таком же сладком…

Фу-псы гнались за Тинкер в кошмарных снах. Только они менялись. Иногда это были огромные кошки. Иногда — громадные собаки. В другой раз — китайские драконы, скользившие по свалке, словно гигантские ядовитые змеи. Тинкер бежала, но ноги не слушались ее, словно она двигалась по пояс в густой грязи. Но внезапно этот сон сменился другим: Ветроволк баюкал ее, и его руки были теплыми и мягкими, как у дедушки. Его голос ласковым шепотом лился ей в ухо.

— Фу-псы! Фу-псы! — задыхаясь, кричала она, дико оглядываясь кругом. Но в той комнате, где она спала, не обнаруживалось ничего более опасного, чем тени, которые отбрасывали стул рядом с кроватью, низкий столик с кувшином воды и стаканами.

— Все они сдохли, — бормотал Ветроволк, гладя ее по голове, и она откидывалась назад на подушку.

Она прижималась к нему, потому что сон опять уносил ее к страшным чудовищам на свалке, и очертания комнаты превращались в горы металла.

— Не уходи!

— Не уйду.

Она заставляла себя сфокусироваться на Ветроволке. Ей показалось, что она слышит звук, похожий на скольжение чешуи по стали, и Тинкер тихонько заскулила, цепляясь за его волосы.

— Успокойся. Ты в безопасности, — спокойно говорил Ветроволк. — Я не дам тебя в обиду.

«Подумай о Ветроволке». Ее пальцы пробежали по его волосам, нашли уши и принялись исследовать их очертания. Она изучала их форму и текстуру, ощущала легкую податливость хряща, мягкость мочки и замысловатый изгиб внутренней части… Спустя несколько минут эльф тихо застонал и остановил ее любопытную руку. Поднеся ее ко рту, принялся целовать кончики пальцев, потом ладонь, а затем пробежал легким как перышко языком до той точки на запястье, где прощупывался пульс.

Кто бы мог подумать, что это так приятно? Когда-нибудь надо будет повторить это наяву. Тинкер смотрела на него, и красота его глаз снова ошеломляла ее.

— Кажется, я никогда не видела ничего синее. Может, кобальт?