Конец белого ордена - Марк Чачко

Дверь распахнулась, и боец с винтовкой сердито крикнул с порога:

— Ты чего хулиганишь? Что надо?

Задыхаясь от волнения, Катя взмолилась:

— Товарищ, помогите! Тут недалеко человека ранили. Ему помочь надо. Немедленно. Вызвать врача. Только скорее, пожалуйста. Позвоните в «Скорую помощь»…

Боец недоверчиво оглядел девушку. Вид у нее был страшный, растерзанный. Платье в грязи, голос охрипший, совсем девчонка не в себе. После некоторого раздумья он спросил:

— Сильно раненный?

— Да, очень. Звоните врачу, прошу вас. Дорога каждая минута. Ведь он может умереть там. Господи!

Она вдруг заплакала. Боец почесал затылок, помялся, вздохнул. Сказал сочувственно:

— Ладно, постой тут. Сейчас дежурного позову.

Вскоре дверь будки снова отворилась. Вышел прыщеватый человек в кожанке и с пистолетом в деревянной кобуре.

Катя и ему горячо повторила свою просьбу. Дежурный хмуро отозвался:

— Хорошо, сейчас пойдем за раненым. У нас свой санитарный пункт.

Вскоре небольшая команда тронулась в путь. Катя шла впереди как проводник. Блуждали недолго. Успокоившись, Катя сориентировалась и привела солдат на ту полянку, где лежал раненый парень, а сама, обессилев, опустилась на землю.

Устюжаев был в глубоком обмороке. Его уложили на носилки и понесли.

Катя могла бы хоть сейчас уйти домой. Все, что нужно было, она сделала. Раненому окажут медицинскую помощь. Но она, с жалостью глядя на покрытое мертвенной бледностью лицо парня, отправилась за носилками. Вместе с ними вошла в ворота. Тяжелые створки медленно закрылись за нею.

Когда проходили мимо каменного одноэтажного домика, из раскрытого окна кто-то крикнул:

— Касаткин, быстро ко мне!

— Слушаюсь, — отозвался человек в кожаной куртке и повернул к крыльцу.

Голос человека, отдавшего это приказание, показался Кате странно знакомым. Она оглянулась, но человек уже отошел от окна.

— Куда мы пришли? — спросила Катя, обращаясь к одному из солдат.

— Измайловские артиллерийские склады…

Придя на Большую Полянку, Баженов не застал Корабельникова. Но в условленном месте лежала записка, наспех набросанная Володей.

— Так вот где прятался царский родич, — проговорил Якубовский, прочитав записку.

— Ценности он не представляет, но упустить нам его нельзя.

— Никак нельзя, — согласился Баженов. — И, видимо, не с пустыми руками улепетывает за границу этот Романов.

— Тоже верно. Неясно только, почему белогвардейцы решили перевести его на новую конспиративную квартиру. Чем им не подходила старая? Или ради безопасности они так часто меняют его местожительство? Да, кстати, сегодня мне передали из отдела письмо. Прислал его санитар той самой Канатчиковой больницы. И подпись есть: Хайбула. По-видимому, татарин. Он пишет, что у доктора Алферова бывают посетители, не похожие на больных, а скорее, пишет он, на «бывших», на «ваше благородие». Доктор Алферов…

Якубовский задумался.

— Нужно ехать в больницу. Познакомимся поближе с этим доктором, — сказал Баженов.

— Не рано ли? Может быть, стоит дождаться вестей от Володи? Как бы нам раньше времени не спугнуть белогвардейцев.

— Познакомимся тихо-благородно. Надо же нам узнать, где сейчас Володя. Быть в курсе его дел и намерений…

— Да, это верно. Едем в больницу.

На стареньком скрипучем автомобильчике Якубовский и Баженов приехали на Канатчикову дачу.

Главный врач больницы познакомил их с доктором Алферовым и попросил провести посетителей по палатам. Осмотр начался с первого корпуса.

— В этой палате, — давал пояснения доктор Алферов, — содержатся безнадежные хроники. Старик, который так стремительно шагает из угла в угол, — параноик, одержимый страхом преследования…

Обошли несколько палат. Алферов нервничал, путался, был явно не в своей тарелке. Когда шли по пустынному коридору, Якубовский, наклонившись к уху доктора, тихо спросил:

— А какой психической болезнью страдал Андрей Кириллович?

Доктор Алферов остановился как вкопанный. Лицо его обвисло, посерело. Он с трудом произнес, положив руку на сердце:

— Я не виноват…

На первом же допросе доктор Алферов признался во всем. Он рассказал, что у него при больнице около трех недель жил великий князь Андрей Романов. Приютил по просьбе подполковника Улыбышева, с которым его, Алферова, связывают узы юношеской дружбу. Они когда-то вместе учились в одной гимназии, даже в одном классе. Сегодня высокого гостя Улыбышев увел.

— Куда именно?

— Этого я не знаю.

— Где живет подполковник Улыбышев?

— На Покровке.

— Где именно?

— Точно не знаю. Я у него в гостях никогда не бывал.

— Но ведь он ваш друг?

— Да, это так. Но сейчас у нас слишком мало общих интересов. Подполковник Улыбышев — военный, а я, как видите, врач.

— И все же его просьбу, хотя она и незаконная, выполнили?

— Из соображений гуманности.

— А может, низкопоклонства?

— Допускаю и это. Все же великокняжеская фамилия… Ударило в глаза, затмение нашло. Сам я, уверяю вас, простого происхождения…

В девять часов утра нашелся Корабельников. Никогда Володя не видел Глеба Илларионовича таким довольным, как в момент встречи.

— Целый, невредимый, — радостно говорил Глеб Илларионович, крепко стискивая руку парию, — и двух крупных щук выудил, привел под конвоем. Ну, говори…

Выслушав рассказ Корабельникова о том, что произошло с ним на квартире у балерины, Якубовский распорядился:

— Этого Севского надо немедленно арестовать. Василий Никитич, действуй. Белогвардейцы встревожены и попытаются скрыться. Севского надо взять в первую очередь. Артиллерийские склады не такое место, где можно оставить хозяйничать врага хоть на одну минуту. А мы с Володей пустимся в погоню за беглецами. Надо перехватить их еще до границы.

Пожелав друг другу удачи, они расстались.

Баженову в помощь выделили красноармейцев из чекистского отряда. На автомашине он помчался в Измайлово.

В контрольно-пропускной будке часовой потребовал от Баженова мандат. Баженов предъявил документы. Часовой вызвал караульного начальника. Это был Касаткин. Увидев мандат Чека, Касаткин побелел и стал что-то лепетать в свое оправдание.

Оставив на контрольно-пропускной будке трех красноармейцев с наказом никого не выпускать, Баженов с остальными бойцами быстро направился к канцелярии.

У складских и служебных построек был обшарпанный вид. В грязных стенах зияли трещины, крыши во многих местах провалились, рамы с выбитыми стеклами вкривь и вкось висели на петлях. На плацу где попало стояли поржавевшие полевые орудия, военные двуколки.