Наваждение - Пола Волски

- Что случилось? Почему зеркало мигает? - спросила Элистэ.

- Ничего страшного, дорогая моя, - успокоил ее Кинц. - Меня вызывает дом, только и всего. Должно быть, он хочет мне что-то сказать.

- Дом? Сказать? Дом может разговаривать с вами?

- Разумеется. Я пробудил его лет сорок, если не пятьдесят назад. Разве ты не знала?

- Нет, даже не догадывалась. А о чем дом рассказывает?

- Больше всего о мышах. Еще о прогнившей соломе на кровле, о проржавевших петлях и неисправных водостоках. Entre nous [между нами; говоря по секрету (фр.)], его разговоры не блещут разнообразием, но не будем придираться. Лучше подождем и послушаем.

Дядюшка Кинц оперся ладонями о стену по обе стороны зеркала и, наклонившись, тихо забормотал нечто неразборчивое, с чего, как давно знала Элистэ, у него всегда начиналось чародейство. Сперва ничего не случилось, по крайней мере, ничего существенного. Хлопнула ставня, скрипнула половица, в камине взметнулась зола, и дядюшка Кинц кивнул, словно понял тайный смысл всего этого. Потом он снова что-то сказал, поверхность зеркала прояснилась и появилось изображение - но вовсе не комнаты и их самих. Элистэ увидела знакомую узкую тропинку, что вела по холму к отвесной скале, закрывавшей проход к дому. И, разглядывая крутой неприступный обрыв высотой в сто с лишним футов, она впервые в жизни постигла суть наваждения. Скала оставалась скалой, ее знакомый четкий силуэт нельзя было спутать ни с чем; но скальный гранит приобрел воздушную фактуру густого тумана, сквозь него просматривалось продолжение тропинки, взбегающей по крутому склону реального холма. Вот, стало быть, как это делается. Любопытный пейзаж, но живые люди, вписанные в него, выглядели куда интересней. Ибо у самого подножия отвесной скалы мельтешило с полдюжины вооруженных мужчин в алых нашейных платках и с эмблемой красного ромба на рукавах - дозор местной коммуны экспроприационистов.

Элистэ насторожилась.

- Дядюшка, - шепнула она, - в доме есть оружие?

- Разумеется, нет, дорогая моя. К чему мне держать такие опасные вещи? Неужто ты сомневаешься в скромных дарованиях своего дядюшки?. Этим дозорным отрядам никогда до нас не добраться.

Не успел он, однако, договорить, как один из собратьев подошел к плоскому камню, угнездившемуся меж корней гнилого старого пня, отодвинул его и, обнажив потаенную выемку с бронзовым рычагом, уверенно подергал его в той последовательности, которую Элистэ запомнила еще ребенком. В доме звякнул колокольчик, а в зеркале туманная завеса с изображением скалы-наваждения тем временем стала настолько прозрачной, что оставалось диву даваться, почему братья-экспроприационисты не видят сквозь нее.

- Мы погибли! Откуда он узнал, где искать рычаг и как его нажимать? Дядюшка, вы никому не говорили?

- Нет, дорогая моя. В высшей степени непонятно. - Кинц явно пребывал в растерянности. - А не могло так случиться, дети мои, что за вами шли следом?

- Нет, сударь, - уверенно возразил Дреф. - За нами никто не шел, я ручаюсь.

- Странно, очень странно. Но как интересно! Что ж, вы сами могли убедиться - существует множество разных способов наблюдения. Вероятно, кто-то получил к одному из них доступ, а может быть, и открыл совсем новый - над этим стоит подумать. Весьма занимательно.

- Дядюшка, как вы их остановите?

- Дитя мое, я всегда считал, что наваждения надежно ограждают меня. Если они сдадут, я просто не знаю, что делать. Но не будем думать о худшем. Быть может, нам еще удастся их провести.

- Быть может... - протянул Дреф, глядя в зеркало: собратья суетились у скалы, пробуя ее прочность прикладами мушкетов и кулаками. - Похоже, они знают, в чем тут хитрость. Мастер Кинц, какой натиск способны выдержать ваши наваждения?

- Иной раз их может развеять легкое дуновение, но большей частью они сильны, как страх, непроницаемы, как тщеславие, и устойчивы, как надежда. Все зависит от тех, кто их видит, юноша.

- В таком случае эти бандиты окажутся здесь через несколько минут, сказала Элистэ. - Нам лучше покинуть этот дом, и как можно скорей. Надеюсь, с глупыми разговорами, чтобы я осталась здесь, покончено?

Неожиданное нападение на неприкосновенное убежище дядюшки Кинца тысячекратно увеличило угрозу ее собственной жизни, но как же Элистэ обрадовалась этому - вопреки здравому смыслу! С большим трудом ей удалось подавить довольную улыбку.

- Ох, мое дорогое дитя, - искренне сокрушался дядюшка Кинц, - мне так жаль...

- Оставим сожаления на потом, сударь, - оборвал его Дреф. - Нам всем еще, может, придется жалеть. Когда шар будет готов к полету?

- Очень скоро, но точно не берусь сказать. Давайте посмотрим.

Они так и сделали, вернувшись на лужайку. В свете луны и двух фонарей перед ними возник огромный пузырь, темный, как закатное небо, и так же расписанный золотыми полосами и блестками. Элистэ замерла в восхищении. Удивительное зрелище, но не менее удивительной была скорость, с какою этот пузырь распухал. Он нависал над ними, рос на глазах, но шелковая его оболочка все еще обвисала многочисленными складками.

- Понадобится еще минут пятнадцать, - заметил Кинц. - Правда, он чудо?

- Нельзя ли побыстрее, сударь?

- Не думаю. Терпение, юноша. А фонари, пожалуй, возьмем с собой Глориэль любит свет.

Следующие четверть часа они загружали корзину продуктами, топливом, фонарным маслом, кувшинами с водой и балластом. Всем распоряжался Дреф, который позаботился даже о равномерном распределении груза, о чем Кинц не подумал. Когда они с этим покончили, шар был готов к полету и рвался вверх, натягивая державшие его канаты, как струны. Глориэль, судя по всему, тоже полностью пробудилась - мигала огоньками, вибрировала своим металлическим корпусом и издавала напряженный пронзительный гул.

Под самой горловиной шара висела на цепях жаровня из стальной проволоки. Кинц во Дерриваль, стоя в корзине, то подбрасывал солому в отверстие жаровни, находящейся прямо под горловиной, то раздувал огонь. Элистэ с минуту понаблюдала за дядей, а потом, с тревогой и в то же время с любопытством, вернулась к зеркалу: чем там заняты дозорные?

На ее глазах один из собратьев прорвался сквозь скалу-наваждение, пробежал по инерции с десяток шагов, споткнулся и упал на руки. Потом сел, огляделся, и глаза у него полезли на лоб. Его товарищи, что остались внизу, словно с ума посходили - тыкались и изо всех сил стучали в скалу, которая представлялась им и на взгляд, и на ощупь твердым камнем. При этом они что-то кричали: Элистэ видела их широко открытые рты, хотя, понятно, не могла их услышать. Прорвавшийся дозорный встал на ноги, повернулся лицом к тому месту, где должны были находиться его собратья, и принялся звать их. При этом он размахивал фонарем, подавая сигналы. По ту сторону скалы все замерли, словно прислушиваясь. Конечно же, они слышали голос сгинувшего собрата; другое дело - доходил ли до них свет его фонаря. Тогда он спустился вниз, протягивая руку, и легко преодолел скалу-наваждение изнутри. Товарищам его наверняка показалось, что рука выступила из камня. И так, одного за другим, ом протащил остальных сквозь завесу наваждения.