Под-Московье - Анна Калинкина

— Ты так и не сказала мне тогда своего имени, — произнес он.

— Мне кажется, ты уже сам его знаешь, — усмехнулась Кошка.

— Я знаю только прозвище. Это не имя, это кличка. Или ты хочешь, чтобы я так и называл тебя?

— Не надо, — быстро сказала она. — Зови лучше Катей.

Он понимающе усмехнулся в ответ:

— Ну что ж, вот и познакомились, наконец. Лучше поздно, чем никогда. А я — Иван.

И так улыбнулся, что Кошка поняла — у него это имя тоже ненастоящее, лишь одно из многих. «Интересные люди собрались здесь», — подумала она и пробормотала:

— Я не думала встретить здесь знакомого. Как ни убегай, а слухи идут следом…

— Я тебе обещаю — от меня никто ничего не узнает, — твердо сказал Иван.

Интересно, поверил он ей или нет? Впрочем, не так уж это важно сейчас. Она по глазам видела — если и не поверил, то будет молчать, не попрекнет и мстить не станет. Интересно, кто ему рассказал про нее? И чего такого рассказал, чтобы во взгляде парня понимание мешалось даже с каким-то восхищением.

— Да, Кастанеда об этом ничего не писал, правда? — протянул он и улыбнулся. Кошка понятия не имела, кто такой Кастанеда и почему он должен был писать про них. Но ей вдруг стало легко и весело. Они с Иваном были теперь как два заговорщика.

Может быть, они в самом деле станут друзьями?

Она махнула ему рукой и вновь подошла к остальным — Сергей уже оглядывался, не понимая, что общего у нее с этим чужаком.

Через несколько дней Кошка поняла — на станции никого особо не волнует, сколько у нее пальцев на руках. Изувеченное ухо тоже не привлекало внимания — здесь чуть ли не у всех были шрамы, и люди гордились ими. Кто-то получил рану в бою с мутантом, кто-то — на строительных работах. И она вовсе не так уж выделялась среди остальных.

Ее предчувствия оправдались: после встречи с Дикой Охотой мертвые перестали беспокоить ее по ночам. Правда, она скучала по маленькому Павлику, но Нюта пообещала ей, что когда малыш подрастет немного, его можно будет тоже взять на Тушинскую. А через некоторое время Кошка обнаружила, что уже начинает забывать про младенцев и свои мучения с ними. Она радовалась тому, что теперь можно спать по ночам спокойно, не боясь, что разбудит назойливый детский плач. Ей уже начинало казаться, что все это ей приснилось.

И все как будто было хорошо. Но вот это-то и было плохо.

Первые дни они с Сергеем не могли наговориться — Кошка рассказывала, как отправилась ради него ночью в музей, как едва не погибла там. Сергей ахал, ужасался и восхищался, его расспросам не было конца. Увы, пока она была в тюрьме на Ганзе, из ее рюкзака выгребли все подчистую и вернули ей его почти пустым. К счастью, одна черная спиральная раковина, самая маленькая, чудом сохранилась, провалившись в дыру в подкладке, и Кошка гордо показала ее ученому в подтверждение своего рассказа.

Но вот прошла неделя, первые переживания улеглись, и Кошка стала замечать, что Сергей как будто начал тяготиться ее обществом. Поначалу она страдала. Винила себя в том, что из-за нее ученому приходится оставаться здесь, не имея возможности побывать в большом Метро, увидеть Полис, как он собирался раньше. То есть, теоретически возможность была, но для этого нужно было часть пути пройти по поверхности. А после того, чего они насмотрелись наверху в прошлый раз, ни у кого из них такого желания не возникало. Правда, Нюта уверяла, что проделывала этот путь неоднократно, но сама признавалась, что ждет с нетерпением, когда разберут завалы в туннелях, и можно будет добираться с Улицы 1905 года до Тушинской под землей. Кошка считала, что это случится не скоро: жители Беговой до сих пор опасались разделить участь Полежаевской.

Из-за этого, как ей казалось, Сергей и тосковал. Вечерами он нередко уходил разговаривать с отцом Кирилла — они оба интересовались растениями и животными нового мира. Кошка пару раз пыталась послушать эти беседы, и они не возражали против этого, но ей было скучно.

Нюта как будто тоже сторонилась ее — или ей так только казалось? Во всяком случае, общаться они стали куда реже: Нюта почти все вечера проводила с Кириллом и словно целиком погрузилась в ожидание предстоящего события — рождение первенца. А если даже муж ненадолго отпускал ее, Победительница Зверя предпочитала общество женщин постарше, которые могли дать совет, и шила под их руководством крошечные распашонки. А у Кошки при одном взгляде на эти тряпочки сжималось сердце. «Своего ребенка у меня не будет», — то и дело думала она. Нет, она вовсе не завидовала Нюте, но уж очень тяжело ей было от таких мыслей. Потому Кошка предпочитала коротать вечера у костра, подружилась с одним из местных сталкеров, здоровенным мужиком по кличке Викинг, и выспрашивала у него про поверхность. Часто к ним присоединялся Иван, иногда с ним вместе приходил голубоглазый подросток, которого звали Женей. Иван обращался с ним, как с собственным ребенком, хотя, по соображениям Кошки, возраст Жени такую возможность исключал. Мальчик нравился Кошке — задумчивый и замкнутый, он не похож был на своих шумливых сверстников. Наверное, несмотря на юный возраст, тоже успел пережить немало. Видно было, что он очень привязан к Ивану. Вскоре обнаружилось, что он любит животных, и Кошка еще больше подружилась с ним — в конце концов, она была ненамного его старше. Женя однажды даже рассказал ей по секрету, как его спасали, выдавая за девочку. Они посмеялись от души, но от кого ему пришлось скрываться и по какой причине, Кошка тактично предпочла не спрашивать. Она подумала, что если мальчик будет доверять ей, то когда-нибудь, возможно, расскажет сам — если захочет.

Они в который уже раз обсуждали слухи и байки, ходившие по метро. Викинг рассказывал о легендарном отшельнике Тушинского оврага Павле Ивановиче, который приручил шестиногого мутанта. Кошку больше всего насмешило то, что ручного мутанта звали Марусей — как и монстра, которого она видела в музее. Поведав, что сталкерам Сходненской мерещится иногда сияющее огнями здание кинотеатра «Балтика», снесенного еще до Катастрофы, Викинг шепотом добавил, что, по его мнению, там открылся портал в другое измерение. Кошка понятия не имела, что такое портал, но на всякий случай соглашалась, чтобы не выглядеть глупо. Она, в свою очередь, порадовала их рассказом о мутанте на Шаболовке.

Иван заявил, что однажды испытывал что-то подобное при вылазке на поверхность на Цветном бульваре. Они тогда забрели случайно в здание бывшего театра кукол, и начались у них такие глюки, что они чуть не остались там навсегда. Но у Викинга было, как всегда, свое мнение.

— Я так думаю — не мутант это был, а такое невидимое… поле, что ли? Там сохранилась память о прежних временах, — он неопределенно покрутил рукой в воздухе. — Ну, вроде, завихрение такое в пространстве. Не зря же говорят, что мысли в воздухе носятся… А может, там какой-то излучатель остался, а после взрыва все это нарушилось. Так что не ломай себе голову, не кори себя и никого не слушай — ученые и раньше не все могли объяснить, а теперь и вовсе растерялись.

Сергей, конечно, сказал, что все это ерунда. Не было ни мутанта, ни поселения, ни завихрения. Был просто допившийся до зеленых чертиков начальник Шаболовской, которому неизвестно что мерещилось, и хорошо, что Кошка с Нютой в этой передряге уцелели. Ему самому на Красной Линии случалось слышать и более бессмысленные приказы. И вообще ему иногда кажется, что он этого Ивана видел в свое время опять же на Красной Линии — только тогда парень, вроде, выглядел получше. И ей не стоило бы так быстро сходиться с незнакомыми людьми и верить всяким глупостям — народ тут собрался разный, жизнью побитый, и чуть ли не у каждого своя история за плечами — у кого печальная, у кого страшная. И что у кого на душе, лучше иной раз и вовсе не знать. Кошка при этих словах вздрогнула, но Сергей не обратил на это внимания. Видимо, он рассуждал без всякой задней мысли.

Одним словом, Кошка чувствовала себя неуютно. Но что делать, она не знала. Получалось, что она испортила Сергею жизнь, что ему плохо из-за нее. И ей из-за этого тоже тяжело, а исправить ничего нельзя.

Она считала себя обманщицей. Ведь он не знает, какая она на самом деле. Ей казалось, что если ложь так и будет стоять между ними, то этот барьер не удастся перешагнуть никогда.

«Нельзя ему дальше врать насчет прошлого, — думала она. — Наверное, ему и так уже черт знает что наговорили, и он просто слишком порядочный, чтобы спрашивать напрямую. А если даже никто пока и не раскололся, надолго ли это? Допустим, Иван обещал молчать. Но ведь не он один знает. Однажды на станции появится какой-нибудь гость из прошлого и опознает меня — как Леха тогда…»

Вспомнив про Леху, Кошка всхлипнула. Она же не может всех убивать. Она вообще не хочет больше убивать!