Человечность - Михаил Павлович Маношкин

Ушел из жизни генерал Храпов — сердце у него продержалось до заветного часа, но с последними выстрелами в Берлине затихло, до конца исполнив свой долг. Храпов найдет последнее пристанище в братской могиле, навсегда останется солдатом среди солдат, и вместе с ними навечно останется ротной санитаркой самоотверженная русская девушка Аня Чистова, в последний миг войны павшая на усыпанную битым кирпичом берлинскую мостовую.

Много таких могил разбросала по земле война — и не назвать, не упомнить всех, кто похоронен в них.

На холме у Одера остался лейтенант Саша Лагин, не прожив и трети отведенного ему на земле срока.

У железнодорожной насыпи под Ефремовым навеки уснул честный солдат Костя Настин, не успев даже доехать до фронта.

А далеко-далеко от них, в знойных донских степях сорок второго года, пали хорошие ребята из Покровки — Геннадий Писецкий, Юра Парамонов и Володя Плотников…

Как-то теперь в Покровке? Какая чаша перетянет в конце войны — радости или горести? Кого выпустит в послевоенную жизнь дубовая военкоматовская дверь? Скоро, теперь скоро станет известно и это. А пока в старой Покровке шла своя повседневная жизнь. Подрастали дети, умирали старики.

Тихо и незаметно скончался учитель Григорий Иванович, не дождался победного салюта и покровский военком — ушел вслед за теми, кто уже не вернется домой.

Шура Крылова училась уже в восьмом классе.

У Лиды Суслиной понемногу восстанавливались силы, она хорошела, и только глаза не расставались с затаенной болью. Война заканчивалась, но не оставила ей ни отца, ни брата, ни мужа, ни ребенка, а так хотелось счастья: ведь ей всего-то двадцать один год.

Костина сестра получила еще одну похоронку: под Кенигсбергом погиб ее сын.

Тетя Лиза Лагина рано поседела, мало чем отличалась от нее тетя Катя Крылова. Обе без мужей, сыновья на фронте, а там что ни час — жди беды. Тетя Лиза жила в эти дни охваченная странной рассеянностью, временами забывая, что делала, куда шла.

— Саша не пишет… — говорила замерзшим голосом.

— Что ты, Лизок, — успокаивал ее Савелий. — Последнее письмо от него пришло десять дней назад, вот оно.

— Да-да, последнее. Что ты сказал? Десять дней.

Или чувствовало ее сердце, что Саши уже десять дней не было на свете? Пуля оборвала его светлую жизнь.

А тетя Катя опять отнесла гадалке две десятирублевки и спешила послать сыну на фронт письмо, оберегающее солдата на войне от смерти. Шла и молилась. «Боже! — просила. — Ты взял к себе моего брата и моего мужа, но оставь мне сына, сохрани его, дай ему счастье, а мне радость увидеть его вновь…»

Смецкого, секретаря покровского городского комитета комсомола, вызвал к себе первый секретарь горкома партии. Поджарый, с редко мигающими глазами, Смецкий был весь — внимание.

— Просидел ты, Олег Михайлович, всю войну на комсомоле, — сказал первый секретарь. — Пора теперь и дальше, ты человек проверенный. Мы предложили, а обком утвердил твою кандидатуру, — заведующим отделом пропаганды и агитации горкома. На конференции введем тебя в бюро.

Близилась победа, близилась послевоенная жизнь, а в жизни, как и на войне, у каждого свое место. Автоматными очередями в яростном бою расписался на стенах рейхстага пехотинец Райков, а когда все здесь затихло, свои автографы на стенах рейхстага — кусками штукатурки — оставили другие. Писали здесь штабники, обозники, трофейщики и просто любители оставлять после себя следы.

Но в общем эти штрихи — пустячки, безделки. Кто не радовался, что наступили последние часы войны! Даже страдания были тогда не такими горькими.

* * *

Из Берлина батальон повернул к Эльбе, а раненых танкистов отправили в госпиталь. Грузовик медленно ехал по улицам, запруженным войсками. На лицах — радость: живы, скоро домой! Потом потянулась многокилометровая колонна военнопленных — тысячи, десятки тысяч солдат. Сбоку беззаботно вышагивали конвойные. Курносый парень с автоматом стоял около пленного и ждал, пока тот не переобуется… В этом безыскусственным великодушии бойца отражался главный смысл освободительной войны, которую вел и завершил победой великий многострадальный народ, — уничтожить все, что олицетворял собой гитлеризм.

В последующие дни, уже находясь в госпитале, Крылов видел новые колонны пленных, но образ простого русского парня, по-человечески отнесшегося к бывшему гитлеровскому солдату, волновал его больше, чем бесконечный поток военнопленных.

Это были дни, полные волнующих надежд.

Крылову повезло: жив, отслужил свой срок в армии и вскоре вернется домой…

Теплым майским вечером, когда он лежал на госпитальных нарах и мысленно уносился в будущее, улица взорвалась винтовочными выстрелами и автоматными очередями.

Раненые приподнялись и затихли, вслушиваясь в стрельбу. Не должно быть больше этого, не должно… Или какая-нибудь заблудившаяся, спятившая с ума гитлеровская команда напала на госпиталь? Но почему так весело и беззаботно звенят за окном голоса?

В дверях палаты появился ошалевший от возбуждения солдат:

— Ребята, конец войны!.. Объявили! Конец, ребята…

Сложное, запутанное чувство вдруг налетело на Крылова, застряло в нем, наполнило его странной тяжестью, и стало чего-то жаль. Но чего? Разве можно было сейчас о чем-то жалеть? И все-таки… Человек так уж устроен: плохое забывает быстрее, чем хорошее. А в эти, вдруг ставшие прошлым годы, было немало хорошего. Прежде всего — люди. Разве в иное время Крылов узнал бы столько хороших людей? Потом: общность жизни, действия, цели. Миллионы людей жили на одном дыхании. Отдавали все: силы, молодость, жизнь во имя неведомого завтра, во имя вот этой минуты. Спали у костров, в окопах, в блиндажах, жили под открытым небом, привыкли ко всему. День и ночь шли на запад, и с каждым новым километром праздничнее звучало для всех ликующее слово «победа». А здесь, в Германии, каждый шаг вперед отзывался в сердцах особой радостью: скоро, скоро конец войне! Но если фронтовые будни становились праздничными, то какова же будет победа! Ради нее так много выстрадали, ее так долго ждали. Она вставала перед мысленным взором в своей ослепительной необыкновенности, ее великолепие даже трудно было представить себе. Поэтому обычный майский вечер, беспорядочная стрельба во дворе госпиталя застали солдат врасплох. Неужели правда — конец?..

— Ребята, — задумчиво проговорил кто-то у окна, — а как же мы-то теперь?..

Но в следующий миг разом сдуло, смыло набежавшую вдруг странную грусть: не будет больше окопов, грохота и могил, не будет усталости и подавленности — кончилась война! Кончилась, ребята!.. Живы, победили, дождались этого необыкновенного часа и скоро поедем домой!..

Домой… Далеко-далеко от войны, куда-то в прошлое, куда-то в будущее… Крылов помог Зуеву сесть