Переписка 1826-1837 - Александр Пушкин

16

Сперва было начато: d'êt[re]

17

Два последних слова густо замараны.

18

Если вы получили мое письмо, во имя неба уничтожьте его! Мне стыдно своего безумия, я никогда не посмею поднять на вас глаза, если опять увижусь с вами. Маменька завтра уезжает, а я остаюсь здесь до лета; по крайней мере так я надеюсь. Если вы не боитесь компрометировать меня перед моей сестрой (что вы делаете, судя по ее письму), то заклинаю вас не делать этого перед маменькой. Сегодня она подтрунивала надо мной в связи с нашим расставаньем в Пскове, которое она находит весьма нежным; [„Они, говорит она, думали, что я ничего не замечаю“], как вам это нравится? — вам нужно лишь казаться тем, что вы есть на самом деле, чтобы разубедить ее и доказать, что вы даже не замечаете моего отсутствия. Какое колдовское очарование увлекло меня? Как вы умеете притворяться в чувствах! Я согласна с кузинами, что вы очень опасный человек, но я постараюсь образумиться.

Во имя неба уничтожьте мое первое письмо и разбейте мою псковскую чашку: такой подарок — плохое предзнаменование, я очень суеверна, а чтобы вознаградить вас за потерю, обещаю вам, когда вернусь, подарить сургуч для писем, который вы просили у меня, когда я уезжала. — Начну заниматься итальянским языком, и хотя я очень сердита на вас, все же думаю, что мое первое письмо будет к вам mio [?] delizie [?]. [1582]

19

Переделано из твоих

20

Вместо для сперва было начато: ко[му]

21

Боже! Какое волнение я испытала, читая ваше письмо, и как я была бы счастлива, если бы письмо сестры не примешало горечи к моей радости. Вчера утром я пила чай, когда с почты принесли книги; я не могла угадать, откуда они ко мне прибыли; когда же, распаковывая, я увидела Лас-Каза, сердце мое забилось, и я не смела продолжать их распаковывать, тем более, что в комнате были посторонние. Я была бы довольна вашим письмом, если бы не помнила, что вы писали такие же, и даже еще более нежные, в моем присутствии к Анете Керн, а также к Нетти. Я не ревнива, поверьте; будь иначе, несомненно моя гордость скоро восторжествовала бы над чувством, и все же не могу удержаться, чтобы не сказать вам, как обижает меня ваше поведение. Как можете вы, получив от меня письмо, воскликнуть: [“Ах, господи], какое письмо, — будто его писала женщина!“ — и тут же бросить его, чтобы читать глупости Нетти; не хватало только, чтобы вы сказали, что считаете его чрезмерно нежным. Неужели надо вам говорить, насколько это меня обижает; достаточно того, что вы скомпрометировали меня, сказав, что письмо было от меня. Сестра моя была очень оскорблена этим и, не желая меня огорчать, пишет обо всем Нетти. Нетти, которая даже не знала, что я писала вам, рассыпается в упреках мне за недостаток дружбы и доверия к ней — вы обвиняете меня в ветренности, а вот что вы сами делаете! Ах, Пушкин, вы не заслуживаете любви, и я вижу, что была бы более счастлива, если бы уехала раньше из Тригорского и если бы последние дни, которые я провела [тут] с вами, могли изгладиться из моей памяти. Как не поняли [вы], почему я не хотела получать от вас писем, вроде тех, которые вы посылали в Ригу? Ведь тон, который тогда уязвлял только мое тщеславие, теперь разорвал бы мне душу, Пушкин того времени был для меня совсем не тем человеком, кому я пишу нынче. Неужели вы не чувствуете разницы? это было бы очень унизительно для меня — боюсь, вы не любите меня так, как должны бы были, — вы разрываете и раните сердце, которому не знаете цены; как я была бы счастлива, если бы была так холодна, как вы это предполагаете! Никогда еще не переживала я такого ужасного времени, как теперь; никогда не испытывала я таких душевных страданий, как нынешние, тем более, что я вынуждена таить в сердце все свои муки. Как проклинаю я поездку сюда! Признаюсь вам, что последнее время после писем Евпраксии я хотела сделать всё, что в моих силах, чтобы попытаться забыть вас, так как очень сердилась на вас. Вам незачем тревожиться относительно кузена, холодность моя его оттолкнула, к тому же появился другой соперник, с которым он не осмеливается мериться силами и которому должен безусловно уступить место: это Анреп, пробывший здесь несколько последних дней; нужно признаться, что он очень хорош собой [он] и очень оригинален — я имела счастье и честь одержать над ним победу — о, этот человек превосходит даже вас, чему я никогда не могла бы поверить, он идет к цели гигантскими шагами; представьте себе, я считаю, что он даже превосходит вас предприимчивостью. Мы много беседовали о вас; он к удивлению моему произнес также некоторые из ваших фраз, напр., что я слишком умна, чтобы иметь предрассудки. Чуть ли не в первый же день он схватил мою руку и заявил, что имеет полное право поцеловать ее, так как я ему очень нравлюсь. При этом, сударь, прошу заметить, — он ни раньше, ни теперь ни за кем здесь и не ухаживал, равно как не повторял мне фраз, сказанных другой женщине; напротив, он ни на кого не обращал внимания [и ходил повсюду за мной следом]; уезжая, он мне сказал, что его возвращение сюда зависит только от меня. Однако не опасайтесь ничего — я не испытываю к нему никакого чувства; он никак не действует на меня, между тем одно воспоминание о вас вызывает во мне такое волнение!

Маменька обещала прислать за мной в июне месяце, если тетушка не приедет летом. Надо ли вас просить сделать всё от вас зависящее, чтобы это произошло возможно скорее? Я очень боюсь, что у вас совсем нет любви ко мне; вы ощущаете только мимолетные желания, какие испытывают совершенно так же столько других людей. — У нас множество народу, я едва выбрала минуту написать вам, к нам приехал из Новгорода еще один приятный молодой человек, г. Павлищев, большой музыкант; он мне сказал, что знает вас. Сегодня мы отправляемся на обед к одной из моих тетушек, надо кончать письмо, так как пора одеваться, я буду в большом обществе, но буду думать только о вас. Пишите мне совершенно спокойно через Трейера, на Торжок: это надежнее, вам нечего бояться, он не знает, чьи письма передает мне; здесь же ваша рука известна. Уничтожьте мое письмо, когда прочтете его, заклинаю вас, я же сожгу ваше; знаете мне всегда страшно, что письмо мое покажется вам слишком нежным, а я еще не говорю всего, что чувствую. Вы говорите, что письмо ваше глупо, потому что вы меня любите, какой вздор, особенно для поэта, что может сделать красноречивым, как не чувство? Пока прощайте [Если вы чувствуете то же, что я, — я буду довольна]. Боже, могла ли я думать, что напишу когда-нибудь такую фразу мужчине? Нет, вычеркиваю ее! Еще раз прощайте, делаю вам гримасу, так как вы их любите. Когда-то мы увидимся? До той минуты у меня не будет жизни.

20 апреля.

22

Вы пристроили своих детей, — это превосходно. Но пристроили ли вы мужа? а ведь он много стеснительнее.

23

Сперва было начато: э[кзаметры]

24

(или почти что).

25

стихотворствующая моя скотинка.

26

греков и болгар, и т. д.

27

греки и болгары и прочие варвары.

28

Переделано из посадить

29

Лансело.

30

Переделано из в отношении иностранцев

31

г-жей де Сталь.

32

Наконец-то я получила вчера ваше письмо. Трейер сам принес его мне, и, увидев его, я не могла удержаться от восклицания. Как это вы так долго мне не писали? Как будто это нельзя было сделать из Пскова? — Плохи оправдания, которые вы вечно мне приводите. — Всё, что вы мне говорите об Анрепе, в высшей степени мне не нравится и вдвойне обижает меня, во первых — предположение, что он сделал больше, нежели поцеловал мне руку, оскорбительно с вашей стороны, а слова: всё равно — того пуще, они обижают и мучат меня в другом отношении — надеюсь, вы достаточно умны, чтобы почувствовать, что вам угодно было этим сказать, что для вас безразлично, до чего мы с ним дошли. — Нельзя сказать, чтобы это было деликатно. Вовсе не по его поведению со мной одной заметила я, что он превосходит вас смелостью и бесстыдством, но по его манере обходиться со всеми и вообще по его разговору. Итак нет надежды, что маменька пришлет за мной, как это прискорбно! Надежда Гавриловна всё время обещает маменьке приехать в следующем месяце; но на это нельзя полагаться; она-то и портит всё дело; будь иначе, г-жа Трейер приехала бы сюда через две недели, и я могла бы отправиться вместе с ней. Если бы маменька прислала вместе с этой женщиной экипаж, это было бы восхитительно; тогда еще в этом месяце я была бы в Тригорском. — Я рассчитываю, что мой брат устроит всё это: надо лишь убедить маменьку, что Надежда Гавриловна будет вечно отсрочивать с месяца на месяц свою поездку […] — Думаю, что он уже в Тригорском, и напишу ему насчет этого. — Вся эта неизвестность меня очень мучит — я очень болела всё это время, да и теперь еще чувствую себя весьма плохо. Как изумилась я, когда получила недавно [получила] большое послание от вашей сестры, написанное ею совместно с Анетой Керн; обе они очарованы друг другом. Лев пишет мне в том же письме тысячу нежностей, и к великому своему удивлению я нашла также несколько строк от Дельвига, доставивших мне много удовольствия. Мне кажется однако, что вы слегка ревнуете ко Льву. Я нахожу, что Анета Керн очаровательна, несмотря на свой большой живот, — это выражение вашей сестры. Вы знаете, что она осталась в Петербурге, чтобы родить, а потом собирается приехать сюда. Вы хотите на „предмете“ Льва выместить его успех у моей кузины. — Нельзя сказать, чтобы это свидетельствовало о вашем безразличии к ней [однако]. И еще: какая неосторожность с вашей стороны бросать так мое письмо, — как только маменька не увидела его! Ах! какая блестящая мысль: нанять почтовых лошадей и приехать одной; хотела бы я посмотреть, какой любезный прием оказала бы мне маменька — она могла бы совсем не впустить меня, эффект был бы слишком велик. Бог знает, когда-то я опять увижу вас — это ужасно, и это переполняет меня тоской. Прощайте, ti mando un baccio, mio amore, mio delizie! [1583]