Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Истинный мессианизм необходим для того, пояснял Н. Бердяев, что «решение социальных вопросов, преодолевающее социальную неправду и бедность, предполагает духовное перерождение человечества»[3333]. И именно русский народ «понесет свою жажду правды на земле, свою часто неосознанную мечту о мировом спасении и свою волю к новой, лучшей жизни для человечества»[3334], поскольку «мессианская идея, заложенная в сердце русского народа, была плодом страдальческой судьбы русского народа, его взысканий Града Грядущего»[3335].
«Неграмотный, он часто обнаруживает более глубокую мудрость, чем его более удачливые братья за рубежом…, — писала в 1917 г. из России американская журналистка Б. Битти, — Мы можем помочь ему со знанием, которое содержится на страницах книг. Но мы так же можем научиться у него — тем истинам, что возникают из несчастий и невзгод, тем истинам, что из глубин лесов и бескрайних молчаливых пространств степей попадают в душу человека»[3336].
«Последние события доказали, — подтверждала в 1917 г. американская журналистка Ф. Харпер, — что, несмотря на идеи, которые Троцкий пытается воплотить в жизнь, несмотря на ужасающую гражданскую войну, идущую в России, другие государства начинают понимать, что в послании, которое Россия пытается донести до них есть нечто большее, что-то более прекрасное и глубокое более далеко идущее, чем мы пока осознали»[3337].
И Европа, по словам Дж. Оруэлла, не осталась глуха к призыву, прозвучавшему из России: в Европе: «в последние годы в силу порожденных войной социальных трений, недовольства наглядной неэффективностью капитализма старого образца и восхищения Советской Россией общественное мнение значительно качнулось влево»[3338]. В Англии же, среди интеллигенции, замечал Оруэлл, «на протяжении десятка последних лет складывается стойкая тенденция к неистовому националистическому обожанию какой-либо чужой страны, чаще всего — Советской России»[3339].
Наглядный пример тому давал британский журналист Ф. Прайс, который в своих воспоминаниях о революции писал: «не будет преувеличением сказать, что на любого сколь-либо интеллигентного наблюдателя Россия действует как духовный плавильный котел. И в этом горниле классовой борьбы выбрасывается бесполезный шлак вымысла и притворства, а остается лишь чистый металл новой идеи. Автор не единственный человек, который, не зная учения Маркса, отправился в Россию и который, исходя из увиденного, готов теперь интерпретировать события в Восточной Европе как первую фазу социальной революции, которая станет мировой»[3340].
Именно это общественное движение, вызванное к жизни Русской революцией, привело к Ренессансу Демократии. Эту данность помимо своей воли констатировала такая либертарианская организация, как Freedom House, по мнению которой в 1900 г. в мире не было ни одной выборной демократии, то уже в 1950 г. их было уже 22 (Гр. 22).
Гр. 22. Число выборных демократий в мире в 1900–2000 гг.[3341]
«Если в Европе есть еще друзья справедливости, — писал в начале 1920-х гг. видный французский писатель А. Франс, — они должны склониться перед этой революцией, которая впервые в истории человечества попыталась учредить народную власть, действующую в интересах народа. Рожденная в лишениях, возросшая среди голода и войны, Советская власть еще не довершила своего грандиозного замысла, не осуществила еще царства справедливости. Но она, по крайней мере, заложила его основы. Она посеяла семена, которые при благоприятном стечении обстоятельств обильно взойдут по всей России и, может быть, когда-нибудь оплодотворят Европу»[3342].
«Какую бы судьбу ни уготовило будущее революции, каким бы коротким ни было пребывание у власти русского народа, — вторил французский представитель в России, эпохи революции, Ж. Садуль, — первое правительство, непосредственно представляющее крестьян и рабочих, разбросает по всему миру семена, которые дадут всходы…»[3343] Даже лидер российских либералов, один из самых яростных и непримиримых противников большевизма П. Милюкова в 1923 г. будет доказывать, что к власти в России пришла не кучка насильников, а новые слои народа: «Интеллигенция должна научиться смотреть на события в России, не как на случайный бунт озверелых рабов, а как на великий исторический поворот…»[3344].
Английская революция дала миру свое видение свободы; Французская — гражданственности, Американская — демократии; Русская революция, своим фактом своего существования, сделала следующий шаг на этом пути, дав миру идею «социальной справедливости». «Коммунистическая революция, которая и была настоящей революцией, была мессианизмом универсальным, — подчеркивал этот факт Н. Бердяев, — она хотела принести всему миру благо и освобождение от угнетения…»[3345].
Эволюция или революция
Призвать лондонский Сити к социальному действию во имя общественного блага — это все равно, что шестьдесят лет назад обсуждать «Происхождение видов» с епископом.
Дж. Кейнс, 1926 г.[3346]
Оставался вопрос — можно ли было достичь подобных результатов не революционным, а эволюционным путем? Отвечая на него, российские либеральные реформаторы 1990-х гг. Е. Гайдар и В. Мау в своей критике ссылаются на исследования известных экономистов[3347], которые «позволили выявить устойчивые…, связи между уровнем производства, структурой занятости, способом расселения, демографическими характеристиками, развитием образования, показателями здоровья нации»[3348], а так же на выводы политологов, которые в свою очередь установили зависимость между уровнем экономического развития и политической организацией общества[3349].
Квинтэссенцией мысли российских реформаторов 1990-х гг. звучит их ссылка на одного из апостолов либерализма Ф. Хайека, который утверждал, что если бы Энгельс и Маркс подождали десять лет — до того времени, когда признаки экономического прогресса и существенного роста реальной заработной платы станут очевидны, трудно предположить, что «Положение рабочего класса в Англии» и «Коммунистический манифест» были бы написаны»[3350].
Если следовать этой мысли и предположить, что развитие человечества однозначно определяется только экономическим прогрессом, то и английскую, и французскую буржуазные революции следует признать либо полной бессмыслицей, либо преступлением. Ведь экономический прогресс, следуя данной логике, должен был сам по себе утвердить новый общественно-политический строй. И тогда если бы противники Карла I или Людовика XVI, подождали несколько десятков лет, то и буржуазные революции были бы не нужны.
Проблема этой точки зрения заключается в том, что экономический прогресс только создает возможности и предпосылки, для социального и политического развития, но не свершает его. Никакое эволюционное движение не способно облегчить положения, отмечал еще в середине XIX в. А. Герцен: «Они воображают, что этот дряхлый мир может… поумнеть, не замечая, что осуществление их республики немедленно убьет его; они не знают, что нет круче противоречия, как между идеалом и существующим порядком,
