Военная история Римской империи от Марка Аврелия до Марка Макрина, 161–218 гг. - Николай Анатольевич Савин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В основном же лагере под Эдессой воины на четвёртый день, то есть, 11 апреля, остановили выбор на Марке Опеллии Макрине и он был торжественно провозглашён императором. В отличие от Адвента, Макрин не отказался. День провозглашения Макрина совпал с днем рождения Септимия Севера. Самому Макрину тогда было 53 года. Его история нами уже рассказана и повторять её мы не будем. По мнению Геродиана, Макрин стал государем не столько по расположению и доверию к нему войска, сколько под влиянием необходимости и момента. Дело в том, что к границе уже подходил Артабан с большим и сильным войском. Когда донесли, что он совсем близко, Макрин созвал воинов на сходку и выступил перед ними с «длинной достойной речью», в которой воздал должное убиенному Каракалле, зная хорошее отношение к нему воинов. Затем Макрин обратился к военно-политической ситуации, которую оценил, как сложную, причём согласился, что парфяне имеют все основания для мести, ведь это римляне нарушили договор и вероломно начали войну. И теперь Артабан хочет отомстить за невинно погубленных римлянами женщин и детей. Прямо-таки речь либерала нашего времени. Такое впечатление, что Макрин закладывал в головы своих воинов мысль о несправедливости и ненужности войны, которую они вели. А с такой мыслью победы не видать. Вот её и не оказалось. А то, что он потом призвал воинов стойко сражаться — это уже никакой роли не играло [Геродиан. История императорской власти после Марка IV 14,1; Дион Кассий, Римская история LXXVIII, 8,1;11,6].
Дион Кассий утверждает, что в той же речи Макрин объявил о многочисленных реформах. Нам кажется, что в речи перед боем никто не рассуждает о политических переменах, амнистиях и тому подобном, а значит, Дион, скорее всего, объединяет послевоенные реформы нового императора с предвоенной речью для пущего драматизма. Хотя, на 100 % утверждать это невозможно. Чего только на свете не бывает.
Так вот, Макрин отменил приговор тем, кто был пожизненно осужден за любое оскорбление императорского достоинства, а также снял обвинение с подозреваемых в подобных преступлениях; кроме того, он отменил указы Каракаллы, повышающие налоги на наследственное имущество и по поводу отпуска рабов на волю. Ну, вот какое дело было воинам до всех этих проблем?
А вот то, что действительно могло произойти на той сходке, так это дело Аврелиана. К сожалению, текст Диона в этом месте сильно испорчен и мы можем понять лишь то, что солдаты потребовали от нового императора выдать им на расправу сенатора и проконсула Тита Квир Аврелиана, который внушил воинам великую ненависть к себе за время многих прежних походов. Аврелиан был комесом Восточного похода, нелюбимым солдатами за суровость и требовательность. Дело весьма обычное. И Макрин тут не пошёл на поводу у толпы. Ссылаясь на то, что негоже приговаривать сенатора к смерти, он упросил солдат пощадить Аврелиана. Возможно, что солдат убедили в том, что перед сражением казнить опытного полководца неправильно.
Важнейшей заслугой Макрина Дион считает то, что он жалованье преторианцев ограничил суммой, установленной Септимием Севером (1700 денариев в год вместо 2500). И опять же, очень сомнительно, чтобы Макрин делал такие заявления прямо перед решающим сражением.
Зато, конечно, по поводу восшествия на престол, Макрин немедленно выплатил и легионерам, и преторианцам жалование выше обычного. Это тоже сообщение Капитолина, хотя мы не знаем, сколько же он выплатил конкретно.
А в общем, Макрин объявил себя идейным преемником Каракаллы. Это значит, что только так он мог рассчитывать на успех, а это значит, что Каракалла был весьма популярен, по крайней мере, в армии.
А вот что Макрин должен был обязательно сделать перед боем, так это утвердить своё единоначалие. Ведь у него оставался потенциальный конкурент — второй префект претория Марк Оклатиний Адвент. Напомним, что воины первому предложили императорскую корону именно Адвенту. Надо отдать должное Макрину, он не хотел убивать Адвента и даже, видимо, относился к нему с симпатией и уважением. Но перед сражением надо было убрать Адвента из армии, чтобы солдаты не вернулись к своей мысли, особенно, если битва закончится не в пользу Рима. Поэтому Макрин утвердил Адвента на должности префекта претория, но срочно отправил его в Рим с прахом Каракаллы и с новой должностью префекта Города. Должность была почётная и важная, и к тому же, Макрину надо было срочно менять верного Каракалле Флавия Матерниана. Вот Адвент и уехал, а Макрин остался при армии один.
Напомним, что первым пунктом назначения Адвента с прахом Каракаллы была Антиохия, где он сообщил Юлии Домне о смерти сына. Она была столь потрясена известием, что с ней тотчас случился удар, чуть оправившись от которого Юлия нанесла себе кинжалом тяжелую рану в грудь. Она долго и грубо бранила Макрина, очевидно, подозревая его в смерти сына, о чём ему, конечно, доложили. Однако, Макрин написал ей благожелательное письмо и оставил при Домне её прежнюю свиту и отряд преторианцев для охраны. Он явно не хотел портить отношения с армией и семьёй Северов. Постепенно Юлия начала приходить в себя, воспряв духом и забыв о желании покончить с собой. Она вовсе не простила Макрина, не отправила ему никакого ответа на письмо и стала плести интриги среди воинов, подговаривая их убить узурпатора. Похоже, что именно Домна первой выдвинула против Макрина обвинение в убийстве Каракаллы. Она знала многое и часть материалов о Макрине, ещё при жизни сына, до неё, несомненно, доходила. Сложить дважды два для Юлии не составило труда. Вероятно, именно от неё дошли все раскладки заговора, которые до нас донесли римские историки. Не Макрин же их рассказал. Он в то время уже находился в Антиохии. Узнав о деятельности Домны, Макрин приказал ей покинуть Антиохию в кратчайший срок и отправляться, куда пожелает на правах простой гражданки и без императорских почестей. Убивать её он не стал. То ли боялся реакции армии и общества, то ли, зная о болезни бывшей императрицы, надеялся на её скорую смерть, а может, не был настолько кровожаден. Домна отправилась в Рим, но не доехала, поскольку, будучи уже смертельно больной раком груди, вскоре умерла, отказавшись от еды. Ее прах был доставлен
