История Тома Джонса, найденыша - Генри Филдинг

— Да ну вас к черту! — не выдержал сквайр. — Чего вам от меня надобно? Вы хоть самого дьявола выведете из терпения.

— Ну вот, опять старая песня! Вижу, братец, что с вами не сговоришься. Призываю в свидетели мистера Сапла, он человек рассудительный: сказала я что-нибудь такое, за что можно рассердиться? Но с вашей упрямой башкой…

— Ради бога, сударыня, — взмолился священник, — не раздражайте вашего почтенного братца.

— Да разве я его раздражаю? — возразила миссис Вестерн. — Видно, вы такой же сумасброд, как и он. Ну ладно, братец, раз вы обещали не вмешиваться, я еще раз берусь уладить дело с племянницей. Помилуй господи, когда за что возьмется мужчина! Голова одной женщины стоит тысячи ваших.

И, произнеся эту сентенцию, она позвала служанку, велела проводить ее в комнату Софьи и ушла с ключом в руке.

Только что она скрылась, как сквайр (сначала тщательно затворив дверь) изверг по ее адресу десятка два проклятий и выругал ее площадными словами, не пощадив и себя за то, что вечно ей уступает, помня о наследстве.

— Ну, да если уж так долго унижался, — прибавил он, — так жалко будет упустить его из-за того, что напоследок не хватило терпения. Не вечно жить мерзавке, а завещание, я знаю, сделано на мое имя.

Священник весьма похвалил это рассуждение, и сквайр потребовал еще бутылку вина — средство, к которому он неизменно прибегал и на радостях и с досады. В этой целительной влаге, поглощенной им в изрядной дозе, он окончательно затопил весь гнев, так что миссис Вестерн, возвратясь в столовую с Софьей, застала его в самом кротком и миролюбивом расположении. Софья была в шляпке и накидке, и тетка объявила мистеру Вестерну о своем намерении увезти племянницу к себе на квартиру, «потому что в такой трущобе порядочным людям жить не годится».

— Как вам угодно, сударыня, — отвечал Вестерн. — Дочери нигде лучше не будет, чем у вас; вот и священник может засвидетельствовать, что я все время в ваше отсутствие называл вас умнейшей женщиной на свете.

— О да, — подтвердил священник, — я готов это засвидетельствовать.

— Я тоже всегда считала вас превосходнейшим человеком, братец, — сказала миссис Вестерн. — Вы не станете, конечно, отрицать, что немного вспыльчивы, но когда вы даете себе труд размышлять, то я не знаю человека более рассудительного.

— Ну, если так, сестрица, — сказал сквайр, — то позвольте мне от всего сердца выпить за ваше здоровье. Я иногда горяч, но не злопамятен. Софи, будь же умницей и делай все, что прикажет тебе тетка.

— О, я в этом ни капельки не сомневаюсь, — отвечала миссис Вестерн. — У нее уж был перед глазами пример несчастной кузины Гарриет, которая погубила себя, не послушавшись моего совета. Да, братец, как вам это покажется? Только что вы уехали вчера в Лондон, как явился этот наглец с противной ирландской фамилией — Фитцпатрик. Он ворвался ко мне без доклада, иначе бы я его не приняла, и пустился рассказывать какую-то длинную невразумительную историю о своей жене, силой заставив меня его выслушать; но я вместо ответа подала ему ее письмо и приказала отвечать. Я думаю, эта несчастная Гарриет попытается разыскать нас, но вы, пожалуйста, ее не принимайте, потому что я решила ей отказать.

— Чтоб я ее принял? Нет, на этот счет будьте спокойны. Я таким озорницам не потатчик. Счастье для ее мужа, что меня не было дома, а то я бы его, сукина сына, выкупал в пруду! Видишь, Софи, к чему приводит непослушание? Пример у тебя перед главами.

— Братец, — остановила его тетка, — не оскорбляйте слуха моей племянницы повторением этих мерзостей. Почему вы не хотите предоставить все это дело мне?

— Хорошо, предоставляю, предоставляю, — отвечал сквайр. Тут миссис Вестерн, к счастью для Софи, прекратила этот разговор, распорядившись позвать портшезы. Говорю «к счастью», потому что, продолжись он еще, возник бы, вероятно, новый повод для перепалки между братом и сестрой, которые отличались друг от друга только полом и воспитанием: оба Сычи одинаково вспыльчивы и упрямы, оба горячо любили Софью и оба безгранично презирали друг друга.

Глава V,

в которой Джонс получает письмо от Софьи и идет в театр с миссис Миллер и Партриджем

Прибытие в Лондон Черного Джорджа и услуги, обещанные этим признательным человеком своему благодетелю, много утешили Джонса посреди его тревог и беспокойства насчет участи Софьи; при посредстве упомянутого Джорджа он получил ответ на свое письмо, написанный Софьей в первый же вечер после освобождения из неволи: вместе со свободой ей возвращено было право пользоваться пером, чернилами и бумагой.

«Сэр!

Так как я не сомневаюсь в искренности вами написанного, то вы, верно, обрадуетесь, узнав, что я отчасти избавилась от своих неприятностей вследствие приезда тетушки Вестерн, у которой теперь живу, пользуясь самой широкой свободой. Тетушка лишь взяла с меня слово, что я ни с кем не буду видеться и сноситься без ее ведома и согласия. Я ей торжественно дала это слово и свято его сдержу. Она, правда, не запретила мне писать, но упущение это было сделано, вероятно, по забывчивости, а может быть, запрет сноситься с кем бы то ни было уже подразумевал запрет писать. Во всяком случае, я не могу смотреть на это иначе, как на злоупотребление ее великодушным доверием ко мне, и потому вам нечего рассчитывать на продолжение переписки со мной без ее ведома. Обещания для меня священны и касаются всего, что под ними подразумевается и что ими выражено; подумайте хорошенько, и взгляд этот, может быть, послужит вам утешением. Но зачем говорю я вам о подобном утешении? Хотя в одном случае я ни за что не уступлю желанию моего отца, но все же я твердо решила не делать ничего ему не угодного и не предпринимать ни одного важного шага без его согласия. Так пусть же непреклонность моего решения отвратит ваши помыслы от того, что (может быть) не суждено нам судьбой. Этого от вас требуют ваши собственные интересы. Это может, я надеюсь, примирить с вами мистера Олверти, а если так, то прямо приказываю вам позаботиться об этом. Я вам очень обязана благодаря случайности и, вероятно, еще больше благодаря вашим добрым намерениям. Может быть, когда-нибудь судьба будет к нам милостивее, чем теперь. Верьте, что я всегда буду думать о вас, как, по-моему, вы того заслуживаете.

Обязанная вам, нижайшая слуга ваша, сэр,

Софья Вестерн.

Прошу вас не писать мне больше — по крайней мере, теперь — и принять прилагаемое, в котором я теперь вовсе не нуждаюсь, между тем как вам оно очень пригодится. Благодарите за эту безделицу[371] только Фортуну, пославшую ее вам в руки».

Ребенок, только что выучивший азбуку, потратил бы на чтение этою письма меньше времени, чем Джонс. Чувство, пробужденное им в нем, было смесью радости и печали; оно несколько напоминало то, которое испытывает добрый человек, читая завещание умершего друга, где ему отказана крупная сумма, очень для него полезная ввиду его стесненных обстоятельств. В общем, однако, Джонс остался скорее доволен, чем опечален. Читатель, может быть, даже придет в недоумение, чем тут вообще быть недовольным; по читатель не влюблен, как бедняга Джонс, а любовь — болезнь, кое в чем, может быть, похожая на чахотку (которую иногда порождает), но во многом ей прямо противоположная, особенно в том, что никогда не обольщается и не изъясняет своих симптомов в благоприятном смысле.

Одно доставило ему полное удовлетворение — именно то, что его возлюбленная получила свободу и живет у тетки, где с ней, по крайней мере, будут пристойно обращаться. Другим утешительным обстоятельством было обещание Софьи не выходить замуж за другого, ибо, как ни бескорыстна казалась ему его любовь, как ни великодушны были все сделанные им в письме уверения, а я сильно сомневаюсь, чтобы что-нибудь могло огорчить его сильнее известия о замужестве Софьи, хотя бы партия была самая блестящая и сулила ей самое безмятежное счастье. Высокая степень платонической любви, вовсе отрешенной от всего плотского и всецело и насквозь духовной, есть дар, посылаемый лишь прекрасной половине рода человеческого; многие женщины, я слышал, изъявляли (и, вероятно, не шутя) величайшую готовность уступить любовника сопернице, если такая жертва необходима для его житейского благополучия. Отсюда я заключаю, что подобная любовь существует в природе, хоть и не могу похвалиться, что видел когда-нибудь пример ее.

Истратив три часа на чтение и целование вышеуказанного письма, мистер Джонс наконец пришел от этих мыслей в прекрасное расположение и согласился исполнить данное ранее обещание пойти с миссис Миллер и ее младшей дочерью в театр, на галерею, взяв с собой также мистера Партриджа. Обладая подлинным чувством юмора, которое у многих лишь притворное, Джонс ожидал много забавного от критических замечаний Партриджа, не изощренного в искусстве, но зато и не испорченного им и потому способного к простым и непосредственным впечатлениям.