Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II - А. Сахаров (редактор)

Осуществляя перестановки должностных лиц и соглашаясь на открытие Государственной Думы, Николай II понимал, что эти шаги мало кого удовлетворят. Думская трибуна давно стала местом поношения высших сановников и почти всех аспектов государственной политики. А уж сколько оттуда неслось на всю страну нападок на Распутина и прозрачных оскорбительных намеков на его связи с царской семьей! Император все это понимал, но хотел сделать примирительный шаг. Однако принять требование ответственного не перед монархом министерства он не мог, чувствуя, что подобная мера будет началом конца самодержавия, той силы, которая являлась всегда основой империи и государственности. Не для того он надел корону и давал коронационную клятву, чтобы разрушить дело своих предков.

Лето 1915 г. — время многих окончательных решений Николая II, время бесповоротного избрания им своей судьбы. Груз проблем нарастал, а изменений к лучшему не происходило. Страну все явственней охватывала волна общественного недовольства. Критические оценки и суждения о положении дел в стране делались как бы общепринятыми; их уже высказывали не только представители думской фронды, нои простые подданные. Эти разговоры и настроения подогревали не только собственные военные неудачи, слухи о «засилье темных сил», но и усугублявшиеся экономические трудности: нехватка сырья и энергии, свертывание производства в ряде отраслей, инфляция, рост дороговизны, расстройство транспорта. Император надеялся на поддержку со стороны общественных деятелей, но поддержки не получил.

Николай II не сомневался, что серьезные реформы, начатые за десять лет до того, надо продолжать и углублять. Но в то же время он был уверен, что проводить их во время войны — безумие!

Он видел, что война обострила все старые проблемы и постоянно рождала новые, срок ее окончания постоянно отодвигался, а с лета 1915 г. стал вообще неразличим. Он постоянно думал о том, что же предпринять, чтобы переломить ход событий и добиться победоносного мира. В конце концов он пришел к решению возглавить руководство армией. Смысл этого поступка был довольно простым и объяснялся традиционными представлениями о безграничной любви народа к царю. Казалось, что если во главе войск встанет помазанник Божий, то простые солдаты, воодушевленные его предводительством, воспрянут духом и сокрушат врага.

Сам факт принятия командования в столь сложное время говорит о большом личном мужестве Николая II, подтверждает его преданность монаршему долгу. Последний император всегда считал, что в дни военных испытаний обязан находиться рядом с армией. Еще в разгар русско-японской войны, в сентябре 1904 г., он писал матери: «Меня по временам сильно мучает совесть, что я сижу здесь, а не нахожусь там, чтобы делить страдания, лишения и трудности похода вместе с армией. Вчера я спросил дядю Алексея, что он думает? Он мне ответил, что не находит мое присутствие там нужным в эту войну. А здесь оставаться в такое время гораздо тяжелее!» Тогда осуществить намерение не удалось. Но вот теперь, «в эту войну», когда опасность еще более велика, жребий был брошен. Император приступил к новым обязанностям. 23 августа 1915 г. был опубликован приказ по армии и флоту, в котором говорилось: «Сего числа я принял на себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий. С твердой верою в милость Божию и с неколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш священный долг защиты Родины до конца и не посрамим земли русской». Ему оставалось править полтора года, и большую часть этого времени он провел в Могилеве.

В первой телеграмме из Ставки Николай II сообщал Александре Федоровне: «Благодарю за вести. Свидание сошло удивительно хорошо и просто. Он уезжает послезавтра, но смена состоялась уже сегодня. Теперь все сделано. Нежно целую тебя и детей. Ники». Расставание с великим князем Николаем Николаевичем выглядело вполне корректно, и окружающие были удивлены самообладанием обоих, хотя некоторая неловкость положения ощущалась. Бывший главнокомандующий великий князь Николай Николаевич с группой офицеров вскоре отбыл к месту нового назначения: он сменял на посту наместника Кавказа и командующего Кавказской армией престарелого графа И. И. Воронцова-Дашкова.

Царь обживался на новом месте. Вставал он обычно около восьми часов. После утреннего туалета и легкого завтрака шел в штаб, где принимал доклады, продолжавшиеся полтора — два часа. Затем был завтрак, после которого опять были доклады и совещания. Во второй половине дня, ближе к вечеру, Николай II обязательно или совершал прогулку в парке рядом со Ставкой, или выезжал за город. Затем опять были доклады, приемы министров и иных лиц. В программу вечернего времяпрепровождения обязательно входило чтение, которому царь уделял время перед сном. Текущую оперативную работу в Ставке осуществлял генерал М. В. Алексеев, которого царь заслуженно считал крупным военным авторитетом. Выпускник Николаевской академии Генерального штаба, он посвящал все свое время разработке планов военных операций. Маленький заштатный Могилев стал на несколько месяцев главным центром страны, ее армии и тыла. Со второй половины 1915 г. положение на основных фронтах стабилизировалось, однако в тылу ситуация ухудшалась.

К 1916 г. патриотические восторги уже были позади и в обществе царило глухое брожение, прорывавшееся наружу в повседневных разговорах о шпионах и предательстве. Но кто же мог быть виноват во всех бедах и неудачах? Конечно же только агенты Германии, засевшие на ключевых постах в государстве и стремившиеся погубить Россию! В разных кругах общества постоянно говорили о шпионах, и многие верили в их страшную и роковую силу. Под подозрение попадали профессора университетов, министры, генералы и даже члены правящей династии, особенно императрица Александра Федоровна. Распутина же вообще порой изображали главой некой шпионской шайки. Государственная администрация все больше и больше погружалась в состояние оцепенения. Последний царский министр внутренних дел А. Д. Протопопов, говоря о заключительном периоде существования монархии, заметил: «Всюду было будто бы начальство, которое распоряжалось, и этого начальства было много, но общей воли, плана, системы не было и быть не могло при общей розни среди исполнительной власти и при отсутствии законодательной работы и действительного контроля за работой министров».

В начале 1916 г. на посту премьера И. Г. Горемыкина сменил Б. В. Штюрмер, бывший ранее губернатором в Новгороде и Ярославле, а затем занимавший много лет пост директора Департамента общих дел Министерства внутренних дел. Вслед за этим была назначена сессия Государственной Думы, на которой 9 февраля 1916 г. в первый и последний раз перед депутатами в Таврическом дворце выступил с кратким обращением император. Он призвал думцев к совместной работе на благо отечества, и эти слова были встречены громом аплодисментов. Царь был удовлетворен и записал в дневнике: «удачный и оригинальный день». Овации в Думе отгремели, и все осталось по-старому: Николай II в Ставке в кругу военно-политических проблем, Александра Федоровна в царском Селе со своими страхами, сомнениями и «дорогим Григорием», а общественные деятели в своих гостиных и салонах продолжали распалять собственное воображение разговорами о «темных силах» и грядущих потрясениях, утверждая, что положение может спасти лишь «министерство общественного доверия».

Но был еще один, молчавший до поры, грозный и могучий мир, о котором все знали, от имени которого управляли и выступали. Эта страна с многомиллионным населением, Россия деревень, фабрик и заводов, в недрах которой черпались силы для ведения войны. Миллионы солдат, главным образом бывших крестьян, были брошены на фронт и разметаны на огромных пространствах от Балтийского моря до Закавказья. К концу 1916 г. общее число мобилизованных достигало почти 13 млн. человек. Оторванные от привычного уклада жизни, загнанные в сырые окопы и холодные землянки, они мучились и погибали за цели, которые были от них весьма далеки. Многие из них почитали Бога и Царя, знали урядника в своем уезде, земского начальника, может быть, губернатора, но ни о каких «радетелях» и «спасателях» слыхом не слыхивали, да и мало интересовались «забавами господ». Постепенно эти миллионы превращались в огромную асоциальную массу, где зрели страшные «зерна гнева», давшие такие разрушительные плоды в 1917-м и последующих годах.

Разговоры о предательстве высших должностных лиц проникали на фронт, вызывали возмущение и вражду ко всем «столичным сытым хлыщам». Ненависть умело подогревали различные группировки, особенно радикально-социалистической ориентации, популяризировавшие мысль о насильственном свержении существующего строя. Либеральные же политики идею о насильственной акции в общем-то так и не приняли, хотя своими нападками и откровенными инсинуациями способствовали разрушению традиционного миропорядка. В последний период существования монархии власть предоставила массу поводов для ярких и эффектных выступлений против себя. Совет министров больше походил на героев крыловской басни о лебеде, раке и щуке, чем на центральный административно-координирующий орган. Чуть не каждый министр вел «свою линию», интригуя против других, а некоторые искали популярности в либеральной среде, согласовывали там свою деятельность, хотя клятвенно обязались служить государю.