В поисках древних кладов - Уилбур Смит

— У него чистая и благородная душа, и он нашел свое истинное призвание в служении Господу, — горячо возразила Робин. — Ни один из нас не собирается проводить много времени в приличном обществе, можешь быть уверен.

Зуга пожал плечами и улыбнулся:

— Разумеется, это твое дело. По крайней мере он сколотил приличную сумму призовых денег, которые у него никто не отнимет.

— Уверяю тебя, деньги ничуть не повлияли на мое решение.

— Охотно верю. — Улыбка Зуги приводила ее в бешенство, но, прежде чем она успела придумать ответ поязвительнее, он отвернулся, прошел по длинной веранде, увитой плющом, и остановился, сунув руки в карманы и глядя в сад Картрайтов. Вдалеке сквозь дубы и пальмы проглядывали голубые блики залива.

Гнев Робин утих и сменился сожалением. Похоже, им всю жизнь суждено браниться из-за пустяков, их желания и побуждения всегда диаметрально противоположны.

В первый миг она не только обрадовалась, но и облегченно вздохнула, увидев, что с ним все в порядке. Когда Зуга на костлявом муле с продавленной спиной появился в конце тропинки, ведущей к особняку Картрайтов, она с трудом узнала его. Только когда он спешился и приподнял старую грязную шляпу, Робин завизжала от радости, вскочила из-за обеденного стола, сбежала с веранды и повисла у него на шее.

Брат похудел и окреп, кожа стала бронзовой, в нем появилась непривычная властность, целеустремленность, он выглядел представительнее, и она сияла от гордости, слушая, как Зуга рассказывает о своих приключениях, а остальные с жадностью ловят каждое его слово.

— Он красив, как греческий бог! — шепнула ей Алетта Картрайт.

Сравнение не блистало оригинальностью, но Алетта вообще не отличалась самобытным мышлением, хотя Робин не могла не согласиться, что на сей раз она права.

Сестра внимательно выслушала его описание страны матабеле и рассказ о долгом пути на юг, задавая такие проницательные вопросы, что Зуга колко спросил:

— Надеюсь, дорогая, ты не вставишь это в свой отчет?

— Разумеется, нет, — заверила она его, однако между ними пролегла первая трещина, и Зуга больше не рассказывал о своих приключениях, ограничившись тем, что передал приветы и известия от их деда, Роберта Моффата из Курумана.

— Трудно поверить, что в декабре прошлого года ему исполнилось семьдесят пять. Он бодр и полон жизни, сейчас как раз заканчивает перевод Библии на язык сечуана. Дед оказал мне всяческую помощь, нашел и дал повозку с мулами, так что последний участок пути прошел намного легче. Он помнит тебя трехлетней девочкой. Он получил твои письма и дал мне вот этот ответ. — Зуга протянул ей толстый пакет. — Дед говорил, что ты расспрашивала его об организации миссионерской экспедиции в Замбезию, или страну матабеле.

— Это правда.

— Сестренка, я не думаю, чтобы женщина на свой страх и риск… — начал он, но Робин перебила его:

— Я буду не одна. Капитан Клинтон Кодрингтон решил принять духовный сан в качестве миссионера, и я дала согласие стать его женой.

Последовал взрыв негодования, еще сильнее испортивший их отношения. Когда его гнев утих, она предприняла еще одну попытку избежать нового столкновения.

— Зуга. — Робин прошла по веранде и взяла брата под руку. — Буду очень признательна, если ты согласишься быть на свадьбе моим посаженым отцом.

Он немного расслабился, рука стала мягче.

— Когда будет свадьба, сестренка?

— Месяцев через семь, не раньше. Столько осталось Клинтону до конца срока.

Брат покачал головой:

— Меня здесь не будет. Я заказал билет на пароход Пиренейско-Восточной компании, который отправляется домой в начале следующего месяца. — Оба помолчали, и Зуга продолжил: — Желаю тебе радости и счастья… и прости меня за слова, которые я сказал о твоем будущем муже.

— Я понимаю. — Робин пожала ему руку. — Он совсем не такой человек, как ты.

Зуга чуть не выругался, но вовремя прикусил язык и сдержал богохульство. Снова наступило молчание.

Майор размышлял над вопросом, который глубоко тревожил его со дня прибытия в Кейптаун: как выяснить у Робин, что она написала в рукописи, и как, если это возможно, повлиять на нее, чтобы она опустила подробности, которые могут повредить репутации семьи?

Теперь, когда он узнал, что Робин не собирается возвращаться в Англию, такая возможность представилась сама собой.

— Сестренка, если твоя рукопись готова, я мог бы взять ее с собой и в целости и сохранности доставить Оливеру Уиксу.

За время плавания в Англию он успеет не торопясь прочитать работу Робин, и если доставить рукопись в редакцию не сразу, а через месяц-другой после прибытия, то отчет Зуги об экспедиции будет опубликован раньше, и он снимет сливки читательского интереса и внимания литературных критиков.

— Как, разве я тебе не сказала? — Робин подняла голову, и в ее улыбке мелькнуло язвительное наслаждение. — Я отослала рукопись с почтовым пароходом за месяц до твоего возвращения. Она, наверно, уже в Лондоне, и я не удивлюсь, если мистер Уикс уже ее опубликовал. Я жду от него рецензий; должно быть, мы получим их со следующим почтовым пароходом.

Зуга вырвал руку и посмотрел на нее сверху вниз; глаза его сверкнули холодным огнем.

— Мне казалось, я тебе уже говорила, — елейным тоном добавила она.

Его резкий отклик подтвердил ее подозрения, и Робин поняла, что последний малейший шанс наладить отношения, если он и был, окончательно потерян. С этого дня они навсегда станут врагами, и она каким-то шестым чувством догадывалась, что предметом их вражды станет земля и народ той далекой страны меж двух великих рек, которую Зуга назвал Замбезией.

В конце Вудстокской дороги, на берегу реки Лизбек, неподалеку от купола Королевской астрономической обсерватории, стоит склад Картрайтов. Это просторное, довольно странное строение из обожженного кимберлийского кирпича, беленное известкой и крытое рифленой железной крышей.

Возле задней стены основного складского помещения стоят три предмета, оставленных на хранение майором Моррисом Зугой Баллантайном, который в настоящее время находится на борту парохода «Бомбей» Пиренейско-Восточной пароходной компании, идущего из Индии в Лондонский порт. Груды ящиков и тюков, бочек и мешков, громоздящиеся чуть ли не до потолка, заслоняют три массивных предмета от постороннего глаза.

Два огромных слоновьих бивня образуют идеальную раму для третьего тюка. В плетенном футляре из слоновой травы, перевязанном веревкой из коры, хранится изваяние, вырезанное из мыльного камня. Оно стоит на широком тяжелом постаменте и смотрит точно на север. В этом виноват, разумеется, только случай.