Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве - Генрих Инститорис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Речь идет о деле монаха-капуцина, которого в XVIII веке судил великий инквизитор Агостино Рубин де Севальос. В том, что касается характера и серьезности преступления и бесстыдной изобретательности, с которой защищал себя в суде монах, эта хроника читается словно самая труднопереводимая история из «Декамерона» Боккаччо. Его приговорили к пяти годам пребывания в одном из монастырей его ордена, и этот приговор внушил монаху такой ужас, что он умолял инквизиторов проявить милосердие и позволить ему отбыть наказание в одной из темниц инквизиции. Когда его спросили о причинах столь необычной просьбы, он заявил, что слишком хорошо знает, какое бремя обычно возлагают его братья на монахов, получивших такую же епитимью, как он.
Его просьбу проигнорировали, и великий инквизитор отказался изменить приговор. Льоренте прибавляет, что три года спустя этот монах умер в том монастыре, куда его сослали.
О том, насколько это преступление было распространено, когда инквизиции поручили за него взыскивать, можно судить по статистике, которую приводит Г. Ч. Ли[276]. Из нее видно, что в одном только Толедо в течение первых 35 лет после того, как вопрос перешел в ведение святой палаты, было вынесено 52 приговора священникам, признанным виновными в совращении прихожанок; как проницательно замечает Ли, не стоит предполагать, будто количество жалоб соответствовало числу подобных случаев или что большая часть этих жалоб могла привести к обвинительному приговору, поскольку, всеми силами стараясь избежать скандала, инквизиция не предпринимала никаких действий, за исключением тех случаев, когда доказательства вины были явными.
Это мнение подкрепляется предписанием проявлять осмотрительность и прочими указаниями в руководстве для инквизиторов в части «Causas de Solicitaciones», которую мы уже цитировали. И наконец, приведенная Льоренте статистика показывает, что нарушителями были главным образом монахи; среди обычных священников обвинительный приговор получал лишь один из десяти. Это, однако, не означает, что среди мирских священников было больше целомудрия. Льоренте дает этому очевидное объяснение – слишком очевидное, чтобы повторять его здесь[277].
Еще одно нарушение, которое позже попадет под юрисдикцию святой палаты, – ростовщичество, но во времена Торквемады оно, как и совращение, не являлось заботой инквизиторов.
В своих методах ведения дел суд инквизиции под усердным управлением приора Святого Креста строго придерживался заданных Эймериком направлений. В руководствах, изданных позже для использования инквизиторами (несколько экземпляров дошли до наших дней) правила целиком взяты из «Руководства» Эймерика и внесены в качестве дополнения в кодекс, созданный Торквемадой, – они состоят из уже рассмотренных выше статей и тех, что добавятся позже.
Эти методы мы теперь и рассмотрим.
Обвиняемый представал перед судом, заседавшим в зале для слушаний святой палаты, или в Священном доме (Casa Santa), как стали называть здание, где располагалась инквизиция.
В число судей входил по крайней мере один из инквизиторов, назначенных Торквемадой, священник местной епархии, судебный исполнитель и писец, который должен был записывать все, что могло выясниться в ходе слушаний. Они сидели за столом, на котором стояло высокое распятие между двух свечей и лежало Евангелие – на нем должен был клясться обвиняемый.
После принесения присяги у подсудимого спрашивали его имя, место рождения, сведения о его семье и о том, в какой епархии он живет. Затем ему задавали туманные вопросы, слышал ли он разговоры о тех делах, в которых его обвиняют[278]. Пенья предостерегает инквизиторов от того, чтобы задавать слишком точные вопросы, дабы не подсказывать обвиняемому ответы[279]. Второй причиной для такой неясности было то, что, отвечая на четко поставленные вопросы, обвиняемый может ограничиться сутью этих вопросов, в то время как при допросе в общих и туманных выражениях он в своих ответах может выдать информацию или людей, которых до этого никто не подозревал.
Очевидно, с той же целью схолиаст предлагает спрашивать у обвиняемого, что ему известно о причине его ареста и кого он подозревает в своем обвинении, а в качестве быстрой проверки, соблюдает ли он обязанности католика, инквизиторам рекомендуется спросить, кто его духовник и когда обвиняемый в последний раз был на исповеди. Ответ того, кто втайне является отступником, или даже того, кто пренебрегает исполнением предписанных религиозных обязанностей, должен непременно быть весьма обличающим и может подтвердить уже имеющееся сильное подозрение в ереси, со всеми его последствиями.
Далее Пенья предписывает инквизиторам следить за тем, чтобы не давать обвиняемому никакой возможности уклониться от их вопросов и не поддаваться на протесты или слезы, так как, уверяет он, еретики весьма ловко умеют скрывать свои грехи. Эймерик выделяет десять различных способов, которыми еретики обманывают инквизиторов. Они не представляют большой важности и, конечно же, нисколько не убеждают нас в том, что подобные уловки действительно применялись. Очевидно, что Эймерик основывался скорее на знании хитрости священников, чем на опыте, касавшемся ловкости настоящих еретиков. Коротко говоря, эти уловки описываются такими, какие могли бы применять сами инквизиторы, если бы судьба повернулась против них и еретик оказался бы на месте судьи. Эймерик убеждает инквизиторов отвечать на хитрость хитростью: ut clavus clavo retundatur. Он оправдывает обращение к лицемерию и даже ко лжи, говоря инквизиторам, что таким образом они будут иметь возможность сказать: «Cum essem astutus dolo vos cepi»[280], а десяти способам уклонения, которые, по его утверждению, используют еретики, он предлагает противопоставить десять определенных правил, с помощью которых еретиков можно обмануть и завлечь в ловушку. Эти правила и комментарии Пеньи к ним заслуживают нашего внимания, так как позволяют нам ближе рассмотреть, как мыслили средневековые священники.
Обвиняемый должен подвергаться постоянным допросам, чтобы добиться от него ясных и точных ответов на задаваемые вопросы. Если обвиненный в ереси решил не признавать свою вину, инквизитор должен обращаться с ним очень мягко (blande et mansuete)[281], давая ему понять, что суду уже все известно, и говоря следующее: «Послушай, я сожалею, что ты так заблуждаешься в своей доверчивости и что твоя душа гибнет; ты виноват, но еще большая вина лежит на том, кто обучил тебя этому. А значит, не бери на себя грех другого и не пытайся выглядеть учителем в делах, в которых
