Русско-турецкая война 1686–1700 годов - Андрей Геннадьевич Гуськов

«за Божиим всесилным споможением в самой Крым, которая страна в древних историях Таурикою Херсонскою нарицалась, вступити». А. П. Богданов справедливо соотносит это с известиями европейских курантов, доставленных в Москву, что Россия намеревалась якобы «весь Крым разорить и землю крымскую рускими казаками и верными татарами поселить… И чаем помощию Божию, что хан крымский скоро писатися учнет подданным царским». В царской грамоте валашскому воеводе Шербану Кантакузину в 1688 г. прямо подчеркивалось, что цари организуют новый поход на «Крымский юрт», чтобы «при помощи Божии те их бусурманския жилища юрты разорить» и «бусурманское гнездо… искоренить»[2213]. Подобные декларации, обращенные за границу, резко контрастировали с весьма невнятными в плане представления целей похода царскими манифестами, изданными внутри страны. С одной стороны, они должны были подчеркнуть для заграничных партнеров готовность России деятельно и активно исполнять взятые на себя обязательства по нейтрализации Крымского ханства, а с другой — отчасти прикрывали истинные планы Голицына, рассчитывавшего «покорить» крымского хана не столько силой оружия, сколько путем переговоров.

Тексты «Сказания» были переведены на латынь, немецкий и французский языки, отпечатаны в Амстердаме и розданы находившимся в Голландии резидентам и послам Австрии, Швеции, Испании, Франции, Англии, Дании, Польши и Венеции «и тем случаем разосланы во всю Европу»[2214]. В целом тон и идеология «сказания» схожи с официальной разрядной записью. Донесение информации о военных предприятиях России (в целом неудачных) до европейских дворов через посредство Келлера, как, видимо, полагали в Посольском приказе, должно было вызвать к ней больше доверия. Подобная беспрецедентная, обращенная на Запад информационная кампания подчеркивала то значение, которое со вступлением в Священную лигу придавали в Москве не только дипломатическим отношениям с европейскими державами, но и тому мнению, которое складывалось о действиях и поступках России при дворах западных владетелей.

С этой точки зрения важное место В. В. Голицын отводил переписке с императорским секретарем и переводчиком Адамом Стиллой, много лет (с 1684 г.) служившим при цесарском дворе[2215], переводы писем которого почта неоднократно приносила в лагерь Большого полка. В одном из писем, высланных с берегов Карачекрака 4 мая 1689 г., главнокомандующий специально акцентировал внимание замещавшего его в приказе сына Алексея на необходимости написать Стилле, «что обретаемся в ближних местех от Крыму, а какое благословение Божие будет христианскому оружию, о том явно всему свету будет». Канцлер выражал недовольство слухами о сепаратных турецко-австрийских мирных переговорах: «а цесарскому величеству, не обослався с царским величеством миритца непристойно, потому что к союзу обязателство у всех обще». Тем не менее Стиллу следовало поблагодарить за регулярную корреспонденцию с просьбой продолжать ее впредь. О продвижении русского войска А. В. Голицыну следовало проинформировать и литовского гетмана К. Я. Сапегу[2216]. Переписка Голицына с А. Стиллой имела для главнокомандующего особо важное значение, поскольку его письма к секретарю, несомненно, распространялись последним по официальным и неофициальным каналам в рамках общего регулярного обновления новостной политической повестки европейских дворов. Это давало возможность Голицыну пытаться влиять на нее, хотя степень этого влияния оценить сложно.

О том, что русская кампания по информированию заграницы о Крымских походах в нужном для Москвы свете приносила определенные плоды в виде утверждения в европейском новостном поле элементов российского официального нарратива, свидетельствует реляция о втором Крымском походе побывавшего в России в 1688–1689 гг. бранденбургского дипломата Иоганна Рейера. Он, по мнению публикатора и исследователя реляции К. Квятковского, отразил в ней основное содержание российского пропагандистского нарратива, не подвергнув его какой-либо критике. Сама реляция действительно отражает официальные разрядные записи и дает мало нового для истории событий экспедиции на Перекоп в 1689 г.[2217]

Идеологические кампании времен Азовских походов: старое и новое в правительственной пропаганде

С началом третьего — османского периода войны, ознаменовавшегося резкой активизацией со стороны России боевых действий, голицынский нарратив с объяснением целей и задач противостояния с Турцией и Крымом стал актуальным, хотя прямую связь с ним петровское правительство по понятным причинам старалось не афишировать. В официальном царском указе о походе на Азов 1695 г., как во времена подготовки первого Крымского похода, вновь говорилось о мести крымскому хану за «неправды» и кровопролитие, а также о необходимости освободить из плена православных христиан (их местожительство и национальная принадлежность не уточнялись)[2218].

С 1695 г. положение дел с публичным распространением известий о войне внутри России начинает меняться. Речь идет не столько об идеологических моментах, сколько о фактических сведениях (в первую очередь, победах). Хотя каких-либо указов по этому вопросу найти не удалось, о новшествах можно сделать вывод благодаря тому, что приходившие в Москву через почту официальные письма с описанием хода осады Азова начинают распространяться в рукописных сборниках. Только в «Дневных записках» И. А. Желябужского процитировано или пересказано более десятка таких посланий[2219]. Систематически эти письма еще не изучались. Однако по имеющимся публикациям можно сделать вывод, что их копирование было делом обычным[2220].

В рукописные сборники попадали не только письма азовской почты. Переводы публикаций, присланных по почте из европейских стран, тоже каким-то образом «покидали» Посольский приказ. Так в «Сказание о взятии города Азова» приведена статья из Венеции от 20 августа 1695 г. В ней рассказывается о том, что туркам пришлось посылать корабли на Черное море для борьбы с казаками[2221]. В дневнике Желябужского видим статью из Вены от 5 сентября 1696 г.[2222]

В книжную традицию попали сделанные для курантов переводы описаний решающего сражения Великой турецкой войны — битвы при Зенте, состоявшейся 11 сентября 1697 г.[2223] Австрийская армия под предводительством принца Евгения Савойского наголову разгромила войска султана. После этого удара Турция так и не смогла оправиться. Исследованием этого текста плодотворно занимался Д. К. Уо[2224], опубликовавший тексты о битве[2225], а также Б. Н. Морозов, работавший с копией курантов из архива торговых крестьян Шангиных[2226].

Оказалось, что источником для книжных описаний сражения при Зенте стала сводка предназначенных для царя и бояр курантов от 12 октября 1697 г.[2227] Материал с незначительными изменениями воспроизведен в рукописном сборнике из собрания М. П. Погодина рубежа XVII–XVIII вв.[2228] Судя по составу, его владелец входил в число служилых людей петровского времени. Можно с уверенностью утверждать, что копии со сводки курантов от 12 октября 1697 г. делались в Посольском приказе более одного раза. Это подтверждает иной, но основанный на той же сводке курантов вариант описания сражения под Зентой, который оказался востребован в среде торговых крестьян и духовенства. Об этом свидетельствуют переписанные на столбцах куранты Шангиных, исследованные