Братья Стругацкие - Ант Скаландис

Это про Захара Губаря из «Миллиарда». Степень автобиографичности ниже, но личный опыт АНа ощущается, безусловно. Хотя БН утверждает, что и образ, и вся ситуация списаны с его друга Саши Копылова.

Так вот, то, что совершенно не предосудительно в период юношеских увлечений, начинает входить в конфликт с общепринятой моралью, когда человек делается женатым.

С первым браком АН явно поторопился, вследствие чего супружество это и было столь непродолжительным, тем более что Инна тоже, по-видимому, оказалась девушкой не слишком строгих правил. Зато со второй женой, с Еленой Ильиничной ему повезло уникально. Да, по свидетельству многих (без конкретных примеров и доказательств) она тоже была не ангел. Обладая выигрышной внешностью, сексапильностью, обаянием, недюжинным интеллектом и небывалой по тем временам раскованностью, она тоже могла себе позволить увлечения на стороне, по крайней мере, в отместку за измены мужа, о которых, если и не знала, то догадывалась — женское чутьё не обманешь. Но при всём при этом отношения супругов делались только крепче, серьёзнее, глубже. Это была настоящая любовь, редчайшая и ценная, как крупный алмаз. Это была преданность и нежность, это было умение прощать и взаимопонимание на уровне телепатии. Мы уже вспоминали однажды Ремарка с его прекрасно найденным в «Чёрном обелиске» образом: любовь небесная и любовь земная. В отношениях между Аркадием и Леной присутствовала именно эта небесная любовь, и потому никакие земные страсти не могли ей помешать. То есть не совсем так — мешали, конечно, ещё как мешали! — но с любовью небесной они просто не пересекались и потому заведомо не могли убить её.

Первые лет десять их совместной жизни можно считать сплошным медовым месяцем при всех бытовых сложностях, при всех материальных и творческих проблемах, при всех мимолётных увлечениях на стороне. Потом всё стало сложнее: возраст, здоровье, общее ухудшение ситуации. К концу шестидесятых им всё чаще хочется не столько отдыхать вместе, сколько отдыхать друг от друга.

Но совершенно замечательно в этом контексте признание Елены Ильиничны, сделанное в разговоре с Людмилой Владимировной Абрамовой в 1968 году.

«Одно время мы с Леночкой часто встречались, детей проводим в школу, и я приезжала к ней попить кофе, поговорить. Ещё не было хороших кофейников — кастрюльки какие-то, в чём попало заваривали, но было вкусно и хорошо. Помню, это был конец лета 68-го, и она видела, как я уже предчувствую наш с Володей разрыв, она пыталась меня утешать и говорила:

— Ты пойми, Люся, есть такие мужчины — они уже как общественное достояние, они не могут принадлежать одной женщине, одной семье, ты поверь, я так живу всю жизнь, это неизбежность, ты смирись.

Так она меня утешала. Но нисколько не утешила, скорее наоборот, я только всё сильнее чувствовала, как разверзается эта бездна».

Конечно, она и сама тоже в итоге не смирилась. И строго по Гегелю количество, наконец, перешло в качество, и был 1978 год, который в 1979-м мог закончиться разводом, но закончился сердечным приступом АНа и полным, окончательным пониманием того, что им нельзя друг без друга.

Думаю, чтобы лучше и тоньше разобраться, каким он был в личной жизни, что чувствовал, как относился к женщинам, самое правильное — это послушать именно женщин. Дадим им слово.

«Аркадий был очень влюблён в Лену, по-моему. Изменял ли он ей — не знаю. Ленка могла ему изменить. А вообще до меня всё доходило в последнюю очередь. Не то чтобы я его идеализировала… По отношению ко мне он был всегда идеально хорош, мы были друзья, мне было очень легко с ним работать. И отдыхать было здорово. Мы дружили семьями. Несколько раз в начале 60-х вместе катались на лыжах у нас на даче, в Опалихе. Потом домашние пельмени лопали под водочку. Мой Юра очень любил поговорить с ним. Они часами могли спорить о политике. Юрий Владимирович (фамилия его была не Клюев, а Кривцов) работал в ГРУ техническим сотрудником, он объездил полмира, устанавливая на разных крышах советских резидентур свои хитрые антенны. Он многое видел, многое знал и более трезво оценивал ситуацию, Аркашка же всё время пытался доказывать ему преимущества социализма.

…Но книги у них были совершенно гениальные. И я от каждой рукописи ждала шедевра. Такая изначальная доброжелательность иногда приводила и к разочарованиям.

И женщин они всё-таки не понимали. Мало писали о них. Но я думаю, это от деликатности. Вот не надо близко: притронешься и разрушишь. У них все женщины в книгах очень хрупкие. Так мне кажется.

А Лена была, на мой взгляд, таким человеком, который не очень пускает в свою душу, но она любила его, безусловно, и в последние годы сама говорила мне, что живёт только для Аркадия. И повсюду была с ним. Эти последние годы были очень тяжёлые. Они уже никуда не ходили, и настроение у обоих было жуткое совершенно…»

«Да, женские образы у них проходные. Но мне кажется, что Аркадий не был „кобелём“. Есть такие, что видят красавицу и теряют голову. Это не про него. Он не был бабником в смысле зависимости. Точно так же и с алкоголем. К тому и другому относился играючи. А серьёзными были литература и семья. Семья была цитаделью. Да, ему нравились красивые женщины. Нравилось быть мужчиной рядом с ними. В нём было что-то рыцарственное и гусарское — вот доминанта. И дело не в том, знала я кого-то или нет, но этого же не скрыть! Может быть, потому так туманно обрисованы у них женские образы, а мужские — очень сильные, герои, которые натерпелись, но не сдадутся и не сдадут. А женщины при них — так, декоративный фон.

И вы ещё обязательно учитывайте чудовищное пуританство эпохи.

А в жизни? Была ли Лена только дополнением? Не знаю. Он был к ней очень привязан. Уважение было, даже пиетет. Дополнение, да… но такое, без которого невозможно».

«Я была очарована их книгами, фантастику многие у нас не читали, но это была настоящая литература. Я была настолько ими очарована, что где-то в 70-е решила сама писать фантастику, и меня стали приглашать на секцию фантастики в ЦДЛ. Любимые вещи — „Попытка к бегству“ и „Трудно быть богом“. С Аркашей познакомила меня Мира Салганик. Их произведения и его личность слились и не противоречили друг другу. Наш дом был хлебосольным, он появлялся у меня. Мы нравились друг другу, даже целовались как-то, наши отношения могли бы быть более серьёзными и глубокими, если бы я сама была к этому готова. Но… „А мне чужих стихов не надо. Мне со своими тяжело“. Поэт слишком занят собой, чтобы растрачиваться ещё и на дружбу.