Том 3. Русская поэзия - Михаил Леонович Гаспаров

подкову» перекликается со стихом «Оды нескольким людям» из Дюамеля (тот же 1923 год): стих многочисленных переводов, от «Песни о Роланде» до Бартеля, образует интересный фон для оригинальных экспериментов 1921–1925 годов. Недавняя статья М. Л. Котовой «К вопросу о периодизации творческого пути О. Э. Мандельштама» («Русская филология»: УЗ Смоленского гуманитарного университета. Т. 1. 1994. С. 295–311) посвящена исключительно эволюции его метрики (по 10 признакам, не очень удачно выбранным): здесь стихи 1906–1925 годов оказываются слиты в один период, а стихи 1930–1934 годов разбиты на два периода.

Техника мозаического монтажа у раннего Мандельштама

Текст дается по изданию: Гаспаров М. Л. Техника мозаического монтажа у раннего Мандельштама // Close-up: Историко-теоретический семинар во ВГИКе. Лекции, 1996–1998 годы / Сост. и ред. А. С. Трошин. М., 1999. С. 149–162.

Я предложу вашему вниманию анализ трех стихотворений Осипа Мандельштама: двух менее известных и одного довольно известного. Выбрал я их потому, что в литературоведческих комментариях к ним иногда говорят: «монтажная поэтика», хотя, может быть, лучше было бы говорить «мозаичная поэтика». Тем не менее литературоведы выбрали этот кинематографический термин.

В каком смысле они употребляют применительно к стихам Мандельштама слово «монтаж»? Цель писателя и, насколько я понимаю, кинематографиста в том, чтобы большой, многомерный мир представить в виде линейной цепи слов или картин, из которой читатель-зритель легко бы его реконструировал. Линейная цепь повествования, словесного или зрительного, — это то, что теперь называют модным словом «дискурс». В литературоведении имеется и привычный термин для описания этого выстраивания многомерных образов в линейное повествование — «композиция». Насколько я знаю кино, слово «композиция» у вас употребляется больше в смысле построения кадра, симультанно воспринимаемого изображения, а монтаж — в смысле последовательности кадров, смены изображений. При разборе некоторых стихотворений Мандельштама литературоведы отказываются от слова «композиция» или выделяют в ней частный случай — монтаж. Это оттого, что стихотворение состоит из смены очень мелких, очень дробных образов-картин. Вообще, как знает всякий читатель поэзии, композиции стихов отличны от композиции прозы (лучше сказать — от композиции повествовательного текста) тем, что в повествовательном тексте события излагаются во временно́й последовательности, а в лирическом тексте — в ассоциативной последовательности. А вот как эта ассоциативная последовательность в поэтическом тексте организуется, чтобы она крепко держалась и нельзя было переставить четверостишия без нарушения общей картины, — это область довольно тонких исследований. Разбирая три стихотворения Мандельштама, я и постараюсь вам приблизительно показать, на что наши занятия похожи и чем они сходны и различны с вашими, киноведческими, занятиями.

Перед вами лежат распечатки трех стихотворений 1913 года: «Петербургские строфы» — известное и характерное для раннего Мандельштама стихотворение, а также «Домби и сын» и «Кинематограф», стихотворения проходные, которые он печатал в малосерьезном журнале «Новый Сатирикон». Однако же в свою первую книгу стихов «Камень» (1916 год) он их включил, следовательно, придавал им какое-то значение — экспериментальное или иное, этим мы сейчас интересоваться не будем.

Начнем, я думаю, со стихотворения «Кинематограф», тем более что оно самое простое из трех предложенных. К тому же о нем уже существует несколько страниц профессиональной киноведческой работы — я имею в виду статью Неи Зоркой «Мандельштам и кинематограф», опубликованную в № 3 журнала «Искусство кино» за 1988 год.

Кинематограф

Кинематограф. Три скамейки.

Сантиментальная горячка.

Аристократка и богачка

В сетях соперницы-злодейки.

Не удержать любви полета:

Она ни в чем не виновата!

Самоотверженно, как брата,

Любила лейтенанта флота.

А он скитается в пустыне —

Седого графа сын побочный.

Так начинается лубочный

Роман красавицы-графини.

И в исступленьи, как гитана,

Она заламывает руки.

Разлука. Бешеные звуки

Затравленного фортепьяно.

В груди доверчивой и слабой

Еще достаточно отваги

Похитить важные бумаги

Для неприятельского штаба.

И по каштановой аллее

Чудовищный мотор несется,

Стрекочет лента, сердце бьется

Тревожнее и веселее.

В дорожном платье, с саквояжем,

В автомобиле и в вагоне,

Она боится лишь погони,

Сухим измучена миражем.

Какая горькая нелепость:

Цель не оправдывает средства!

Ему — отцовское наследство,

А ей — пожизненная крепость!

Стихотворение написано в 1913 году. Что представлял собой кинематограф 1913 года, в частности в России, это вы знаете гораздо лучше меня. Каково было отношение к кинематографу в элитарной публике, тоже представляете. Он был как бы символом нового искусства, притом массового искусства, лубочного искусства (само это слово — «лубочный» — будет в стихотворении), и, соответственно, на него смотрели с высокомерием. Но в то же время мыслящие люди чувствовали, что у этого искусства может быть большое и интересное будущее. Дата мандельштамовского стихотворения означает, что оно, может быть, было подсказано вспышкой интереса к кинематографу осенью 1913 года, когда в Россию приехал Макс Линдер и вокруг этого визита было много шума. Мандельштам кинематографом интересовался не то чтобы профессионально, но как критик. Потом в советское время он написал несколько рецензий на кинофильмы, импрессионистических, но очень интересных (в упомянутой мною статье Зоркой они рассматриваются). Может быть, можно сказать, что в 1913 году Мандельштам уловил в тогдашнем примитивном кино возможность поэтического монтажа, игры стыками кадров, образов, вроде бы логически между собой не связанных. Уловил, хотя настоящее царство монтажа в кино, как вы лучше меня знаете, было еще впереди и, в свою очередь, повлияло на литературу.

Как я понял, вы уже знакомы с исследованием на тему «Кузмин и кино» и, вероятно, знаете, что драма Михаила Кузмина «Смерть Нерона», напечатанная лишь недавно, была построена в точности по гриффитовским принципам, где чередовались картины о разных эпохах и разных героях. Но это все впереди, а сейчас перед нами 1913 год и попытка поэта словесно передать синтетические впечатления от нового массового искусства, рассчитанного на эмоции простого человека. Я сказал: синтетическое представление. Это и есть самое интересное в поэтике данного стихотворения.

Пока я говорил мои скучные слова, вы, конечно, успели его прочитать и заметили, что пересказать сюжет описываемого фильма трудно, оттого что Мандельштам, по-видимому, накладывает здесь друг на друга схемы двух сюжетов. Посмотрим, как он это делает. Как он ведет читателя слово за словом, строка за строкой по своему зрительному материалу. Вот начало стихотворения. Исходная ситуация:

Аристократка и богачка