Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Борис Парамонов

Почему этот почтенный старец, производящий элементарную торговую операцию, трактован хищником? Почему даже такое его качество, как солидная крестьянская вежливость, считается проявлением какого-то изначального хитрованства? Так и чувствуешь, что у автора на кончике пера висело слово «кулак», но все же Розов, как человек просвещенный и знающий, что за этим словом стоит в советской истории, написать его не решился. Тем не менее, человек, занимающийся товарообменом (по-нынешнему бартером), вызывает у автора чувства скорее негативные.

Рефрен мемуаров Розова: какой я счастливый человек! сколько хороших людей в жизни встретилось! Даже такой по определению зловещий феномен, как коммунальные квартиры, в его случае оборачивается еще одним доказательством людской доброты.

Что может иметь более растленное влияние на нравы, чем имущественное неравенство? После первой же своей пьесы я разбогател, и это заметили все мои соседи. Я купил себе необходимый и хорошие вещи (до этого у меня и стульев не было, сидели на ящиках из-под папирос). Я покупал дорогую еду и даже вскоре приобрел автомашину, да не какую-нибудь, а ЗИМ, стоивший сорок тысяч рублей, - сумма внушительная, а по тем временам баснословная. И никогда ни я, ни жена не видели ни завистливых глаз, ни молчаливого укора. Все радовались со мной и успеху пьесы, и денежному благополучию, и машине ЗИМ. Радовались светло, от души.

При этом Розов, как выясняется из его воспоминаний, - человек, доброжелательно открытый всему миру. Ему не только соседи по коммуналке нравятся или театральные коллеги, но и Америка. Он восхищается Нью-Йорком, придумал прокатиться по Миссисипи на пароходе, уговорив на это спутников поездки в Америку, и даже Лас Вегас ему понравился, и он сыграл там на каком-то автомате. Понятно, что эти части его мемуаров - послесоветского уже написания, но важно ведь то, что ездил он еще при большевиках, и ведь действительно восхищался. Он человек не зажатый, без шор.

И тут вспоминается одна его пьеса, которую я видел на ее премьере в питерском БДТ у Товстоногова. Надо сказать, что премьера, имевшая место, кажется, в начале 70-х годов, была крайне неудачной. Пьеса не была предварительно напечатана, но смотревшим спектакль (мне, по крайней мере) ясно было, что она грубо цензурована, безжалостно обрезана. Это впечатление подтвердилось, когда я недавно посмотрел фильм «С вечера до полудня», который Розов в мемуарах назвал самой удачной своей экранизацией (не считая, конечно, легендарных «Журавлей», этот шедевр советского кино). Выяснилось, что «С вечера до полудня» - та самая пьеса, которую я смотрел чуть ли не тридцать лет назад в урезанном виде. Тогда она называлась «На беговой дорожке».

Вырезана была, как я смутно вспоминаю, вся линия Левы Груздева - преуспевшего умного циника, в которого влюблена героиня. И совершенно искажена была заключительная сцена с визитом матери Альберта - дипломатической дамы, которая хочет увезти его в Англию, а отец, ее муж разведенный, этому противится. Здесь центр пьесы. Ее идея - необходимость выйти в мир, из привычной, по-своему уютной, но неизбежно ограниченной советской жизнишки. При том, что советские люди в пьесе - даже привилегированные, дед - писатель, живущий в хорошей «сталинской» квартир. В спектакле, что я видел, все начиналось и кончалось сожжением его романа, и эта тема как-то неубедительно провисала, у нее не было контекста. В фильме - снятом на телевидении в 1981 году - все это было восстановлено, и мэсседж ощущался. Ясно становилось, что старая жизнь кончается, что ее надо кончать - надо, фигурально говоря, Альберту ехать в Англию. Да сам факт, что пьесу через десять лет восстановили в полном объеме, уже говорил о том, что начинаются новые времена, обозначаются подспудные течения - при самом что ни на есть застое.

Вот ведь какой человек и писатель Виктор Сергеевич Розов: советский-то он советский, но способный на большее, желающий большего, готовый к новым опытам.

Вопрос: что же вышло из этой готовности? Не у Розова только, конечно, а у всей России, несомненно продемонстрировавшей волю к переменам, к выходу на свободу из застойной советской жизни? Вопрос - риторический, ибо всем известно, что вышло.

В связи с этим хочется поговорить еще об одном фильме. Я узнал о нем из интернета, набредя на кинообозрения Дмитрия Быкова в прошлогоднем «Новом Мире». Это «Нежный возраст» Сергея Соловьева - о нынешних молодых людях, живущих в послесоветском ералаше. Приведу несколько высказываний Быкова из статьи, не без остроумия названной «Геморрой нашего времени» (как понятно из заглавия, статья резко критическая):

Смысл, достоверность, жизнеподобие ... - все улетело в бездну. ... Настроения нет, однако есть какое-то странное, не отпускающее ощущение. Почти физическое - да, в общем и впрямь физическое. Как будто соблазнили провести ночь с чахлой, болезненной, испорченной и несчастной девочкой лет шестнадцати.

Лейтмотивом картины, символом ее остается в итоге бледное, длинное, голое и почти бесполое полудетское тело - такого тела в «Нежном возрасте» очень много, больше чем надо... Трудно понять, где тут кончается нежность и жалость и начинается похоть - похоть, впрочем, отнюдь не юношеская, а угасающая, скорее ностальгическая. Ни тебе полноценного Эроса, ни стопроцентного Танатоса, а так - нечто червеобразное. ...

Соловьев, заставляющий своего героя постоянно задаваться вопросом: «Что такое элизиум?»,- представляет себе рай именно так: как обитель бледной немочи... То-то и обидно, что и соловьевский растяпа, и большинство блистательных авантюристов, и интеллектуалы, и манипуляторы, и даже «новые русские» - все к началу нового века пришли примерно к одному результату. Иллюзии лопнули у всех, все разочарованы, всем смешно и плакать хочется. Катастрофически не попав в героя, в эмоцию Соловьев попал.

Я согласен с рецензентом: фильм неудачный. Исполнение подкачало, но замысел все-таки был интересный. Девочки и мальчики в фильме - не совсем мальчики и девочки, это метафора. Они, как мне кажется, долженствуют изображать собой советских людей как таковых - выброшенных из прежней убогой, но привычной и, повторяю, в чем-то уютной жизни в безжалостный белый - а, скорее, черный - день. Младенцы в джунглях - вот мысль фильма, которой подчинены все его сюжетные и режиссерские решения. Как пример одного из них: Соловьев совершенно неправдоподобно, но в то же время вполне сознательно омолодил своих героев, они у него пионерские галстуки носят, а между тем предаются самому разнузданному сексу, даже пользуют молодых учителок. Это фильм ностальгический, и ностальгия его - по советской жизни. Мораль его: этим детям не совокупляться надо, а участвовать в игре «Зарница» - той самой, из которой Аркадий Гайдар сделал милую литературу. Им не чернуха нужна, а сказки, с добрыми феями и злыми волшебниками, - те сказки, в которых зло неизменно побеждается добром.

Какую же мы мораль должны извлечь из всей этой ситуации: трагического инфантилизма хороших советских людей? Да очень простую: научиться не добра в жизни искать, не торжества идеалов, а элементарного порядка и права: такого социально-культурного строя, в котором даже подростковый секс выступает не метафорой конца, а иронически принимается как деталь меняющейся реальности.

Любовь Орлова в СССР и в Америке

Исполняется сто лет со дня рождения Любови Орловой - советской кинозвезды довоенных и первых послевоенных, короче сказать - сталинских лет. Сколько нам известно, в России этот юбилей широко отмечается. Даже не наблюдая специально за характером этих торжеств, можно не сомневаться, что в нынешней ситуации им придадут некий идеологический оттенок. Модный идеологический мотив сейчас - единство русско-советской истории, с намеком на то, что в 1991 году ничего особенного не произошло. Да и в самом деле, - произошло ли что-то очень уж существенное, переменившее радикально ход российской истории? Не возникает ли чаще и чаще ощущение, что все идет так, как шло столетия? Французская пословица кажется вполне уместной: чем больше все меняется, тем больше все остается по-старому. Или, как уже в новое время сказал некий госдеятель: хотели как лучше, а получилось как всегда. А многое, прямо сказать, и хуже стало. В подробности уходить не будем, но вот кино нынешнее не в пример хуже того, что было в советские годы. Сейчас ведь кино, строго говоря, вообще нет, оно если и существует, то на уровне так называемых артхаузов. Кино как массового зрелища нет, в кино люди больше не ходят. Но как раз при Сталине, до войны, оно и было весьма своеобразным культурным феноменом - не только в смысле общедоступности, массовости, но и в некоем эстетическом качестве. И речь не о всем известных гениях двадцатых годов, а как раз о позднейшем, предвоенном кино. Тогда и стал едва ли не главным советским кинорежиссером Григорий Александров, а звездой его фильмов была жена его Любовь Орлова.