Мир приключений 1964 - Кубанский Г.

Придет счастье к земле —

Сна цветет, зеленеет.

Придет счастье к человеку —

Он, как пес, наглеет.

Придет счастье к зеленому лесу —

Его ветки цветут и шумят.

Придет счастье к глупому человеку —

У него два самовара кипят.

Все смеются, хохочут, один лишь музыкант спокоен, за сжатыми губами точно прячется обида.

И в пору удачи Джоомарта, и в пору несчастья Темиркул оставался другом семьи, навещал его мать, утешал ее скорбь.

Беда поразила киргизский народ. Десять лет отбирали у него землю, теснили к горам, к бесплодным ущельям. И грозой грянул царский указ призвать киргизов в военно-тыловое ополчение, угнать с родной земли на север и запад, где третий год идет война. Не было этого раньше, и поднялся возмущенный народ, восстал. Он поднялся на защиту земли и джайлау, мазаров, родных и друзей, против байских и манапских насильников. Прискакали казацкие сотни. Они сжигали аулы, уводили и резали скот. Сорок тысяч кибиток, сорок тысяч киргизов с женами и детьми покинули страну своих предков. Молодежь уходила в изгнанье, старики умирали у родных пепелищ, киргизские девушки в праздничных платьях бросались в пропасть со скал…

Род ушел за кордон. Труден был путь через великий Тянь-Шань, за людьми следом шли метели и болезни. Голодные овцы стонали, как дети, верблюды и кони валились с ног.

“Будь проклят царь русских шакалов, — говорили джигиты. — Мы найдем себе родину, где нет казаков, — одни мусульмане, братья киргизы”.

В новой отчизне не стало лучше: весною и осенью с хозяйств собирали налог для манапа. Те же десять овец и десять рублей, что на родине у русских, всем платить без отказа.

У бедняка отбирали жену, возвращали ее в родное семейство и из калыма покрывали налог. Тс же порядки, то же насилие, и везде и во всем рука Мурзабека. Придут ли враги мириться к нему — за труд ему дай баранов и денег. Угонит ли скот один у другого — опять суд манапа, снова плати. А что он творил с матерями и женами! Отберет у одного и другому продаст, за чужую жену получит кобылу.

Джигиты манапа жили разбоем. Хозяйства оставляли на батраков, сами уходили к русской границе обирать караваны, нападать на заставы, тайком провозили опиум в страну.

Джоомарт попросился у матери!

“Уедем отсюда, я не в силах терпеть манапскую милость”.

Мать говорила:

“От себя и от рода никуда не уйдешь. На чужбине ты будешь “керме” — инородец, для каждого и всякого чужим”.

Сын стоял на своем: лучше уехать, он чует несчастье, чует беду.

“Я буду малаем — батраком богача. У меня много сил, я крепче скалы”.

“Ты не знаешь, Джоомарт, долю малая. Малай должен молчать, терпеть унижения и на людях бая хвалить. Покорную шею меч не берет, — покорись Мурзабеку, оставайся в роду”.

“Позволь мне уехать, — твердил сын, — эта пустыня — не моя родина”.

“И пустынную родину надо любить. Сурок не уйдет из своего темного царства, его родина мрачна, как могила”.

Где им было друг друга понять.

Прошло лето, зима. Мать вдруг заболела и умерла. На руках у Джоомарта осталось хозяйство и шестилетняя крошка сестра. И еще одна забота была у него — помочь бедной Алиле, дочери земляка-пастуха. Ее сосватали в детстве за трехлетнего сына соседа. Он вырос больным и горбатым, с изъеденным оспой лицом и с душой, как у ядовитой змеи. Она отказалась стать женой горбуна. Ее отцу отомстили барымтй — угнали его лошадей. Бедняк поспешил к Мурзабеку. Манап положил: с отца ослушницы дочери взыскать трех коней и пятнадцать баранов. Суровое решение! Отдать все добро за свободу Алили! Бедняжка пришла к музыканту, просила слово замолвить манапу. Джоомарт попытался заговорить с Мурзабеком, но тот отказался слушать его. Музыкант снова решил попросить: манап — тщеславный ханжа, при гостях он уступит.

Подоспела пора, собрались гости, Джоомарт пред манапом спел и сыграл:

Стало мне жаль, когда тучи затмили

Сиявшую в небе луну.

Стало мне жаль, когда в жены отдали

Красавицу горбуну.

Стало мне жаль, когда погубили

В горах цветок молодой.

Стало мне жаль, что достался Алиле

Муж-калека, глухой и больной.

Мурзабек улыбнулся:

“Ты прав, Джоомарт, жаль бедную Алилю. Я просил уже аллаха меня вразумить”.

Он издевался над музыкантом.

“И что аллах вам сказал?”

“До сих пор ничего, я еще раз ему помолюсь”.

Джоомарт не смолчал, посмеялся при людях над Мурзабеком.

“Я расскажу вам преданье, великий манап, о созвездии на северном небе. Жили на свете семь грешных душ, семь жестоких разбойников. Днем они воровали, душили людей, а ночью изводили аллаха раскаяньем. После их смерти аллах обратил лицемеров в созвездие, и на северном небе засверкали семь звезд. Да простят мне за вольность: боюсь, что в тот день, когда великий манап покинет землю, в том созвездии вспыхнет восьмая”.

Кто мог ждать от Джоомарта подобных слов? Он был дерзок, и многое прощалось ему, но так оскорбить главу рода! Манап побелел и гневно взглянул на джигитов. Витая камча тяжело опустилась на спину Джоомарта. Он вздрогнул, упал, и голова его словно ушла с тех пор в плечи.

“Узнаю в нем Кутона, — злобно бросил манап. — Что вошло с молоком, изойдет лишь со смертью”.

Бедняжку Алилю отдали калеке, а с Джоомартом поступили, как с отцом его, Кутоном: обвинили в конокрадстве и отдали под суд.

В новой отчизне судили не мягче, с людьми обходились хуже зверей. Били нещадно тяжелым суюлм — палкой с корневищем на конце — и легким бамбуком. Спину изломают, руки отрубят — и все на виду у людей. Где нет тюрем, человека, как пса, прикуют на цепи. Просидит так несчастный неделю и месяц, и отошлют его, бросят в вонючую яму, сырую и скользкую дыру, кормить будут редко — сухарем и водою. После суда наденут на шею колодку и пустят по свету страдать. Доска на плечах хуже пытки и смерти. Она не даст ему лечь, и он спать будет сидя, рука не достанет ни носа, ни рта. Добрые люди ему пищу в рот сунут, вытрут нос и умоют лицо. Сколько их на базарах с колодками на шее! Сколько их по белому свету! Страшно подумать, лучше умереть.

Поздней ночью Джоомарт бежал из аула. На руках у него была сестренка Сабиля, за плечами комуз и сухая лепешка.

Ни гор, где он родился, ни страны, где он жил, Джоомарт не узнал. Царя давно не было, не осталось его слуг, правил в Пишпек киргизский народ. Все, кто любили новый порядок, ушли воевать с басмачами. Еще он узнал, что отец его, Кутон, вернулся из Сибири. Два года пел он свои дерзкие песни и умер на руках Темиркула.

Джоомарт оставил сестру и с отрядом ушел воевать.