Звездоплаватели-трилогия(изд. 1960) - Георгий Мартынов

В интересах науки люди всё же выходили. Два мешка пыли и несколько десятков метеоритов лежали на полу их жилого помещения. Коржевский добрался до одного из ближайших пиков и отколол от него большой кусок гранита.

Существовала ещё опасность упасть в трещину, — Церера была изрезана ими вдоль и поперёк. В первую же вылазку, в которой участвовали все трое, Коржевский чуть было не провалился в одну из них, покрытую слоем пыли так, что её нельзя было заметить. Хорошо, что они догадались привязаться друг к другу, на манер альпинистов, крепкой верёвкой. Если бы не эта предосторожность, дело могло бы окончиться плохо. Никто не знал глубины этих трещин.

После того как Коржевский, привязанный к кораблю длинной верёвкой, принёс кусок гранита, Белопольский решил не выходить больше.

— Мы должны дождаться помощи все трое, — сказал он. — Или все трое погибнуть. Не следует рисковать без серьёзной причины.

Товарищи согласились с ним.

И трое звездоплавателей заперлись внутри кольцевого корабля на долгие недели, а может быть, и навсегда.

Им было очень скучно. Сутки за сутками проходили, ничем не отличаясь друг от друга. Белопольский занимался наблюдениями, Второв и Коржевский томились бездельем.

Автоматы фаэтонцев с пунктуальной аккуратностью погружали их в сон на восемь часов, через каждые двенадцать. Таков, по видимому, был распорядок дня самих фаэтонцев, и он продолжал соблюдаться на их корабле, независимо от желания новых хозяев. Противиться этому принудительному сну было совершенно невозможно, — он надвигался на людей непреодолимо, и они засыпали.

Белопольский сделал отсюда вывод — сутки погибшего Фаэтона равнялись двадцати часам. А его обитатели спали больше, чем люди Земли, вернее бодрствовали меньше.

Коржевский не соглашался с ним.

— Если бы такой распорядок дня, — говорил он, — был нормален для фаэтонцев, то зачем понадобился бы им искусственный сон? Мне кажется, что это распорядок для космического полёта, и только. Они считали его наиболее полезным в условиях полёта. А у себя дома они могли соблюдать совсем другой режим дня.

Второва эти теоретические споры занимали мало. Он с ужасом думал о предстоящих им трёх месяцах ожидания. Три месяца — девяносто земных суток! Чем занять их?..

Лежавшую на нём обязанность — заснять на плёнку пейзажи Цереры, он выполнил в первые дни. Больше нечего было снимать. Книги были прочитаны по два раза. Спать? Они и так спали больше, чем всегда, по вине фаэтонцев.

Уныло-однообразный вид, открывавшийся сквозь прозрачные стенки, надоел им до смерти. Но даже ночью Второв не осмеливался «закрыть» стены. Белопольский категорически запретил это делать. Он опасался, что и здесь может проявиться истощение неведомой энергии, питавшей загадочные механизмы, управлявшие прозрачностью. Очутиться взаперти, без возможности что-либо видеть снаружи, было слишком страшно. По этой же причине они как можно меньше пользовались и механизмом дверей.

— Мы в тюрьме, — сказал Коржевский. — Осуждены на три месяца заключения.

Три месяца! Все трое говорили только об этом сроке, сознательно закрывая глаза на то, что три месяца всего лишь минимально возможный срок. Помощь могла прийти к ним через три месяца в одном случае — если с Земли вылетели в тот самый день, когда произошла катастрофа с «фаэтонцем».

А если там ждали?.. Несколько дней, неделю?..

Для них это было безразлично. Что неделя, что год, — никакой разницы. Они не могли протянуть больше двенадцати недель.

Когда, в первый день пребывания на Церере, Коржевский говорил о продуктах, он упустил из виду воду. А ведь хорошо известно, что без воды человек погибает быстрее, чем без пищи.

При подготовке «фаэтонца» к рейсу на Цереру наибольшее затруднение возникло именно из-за воды. На «СССР-КС3» она хранилась в огромных цистернах, ни одна из которых не могла пройти через пятиугольные входы кольцевого корабля. Были использованы опустевшие баллоны из-под кислорода. Но их было не так много. Количество воды рассчитали в обрез на четыре месяца. И вот теперь, через двенадцать недель, даже при жесточайшей экономии, запас воды будет исчерпан.

Именно здесь создавалась самая страшная угроза, против которой они были бессильны. Автоматы фаэтонцев, так чудесно «кормившие» и «поившие» Мельникова и Второва в течение нескольких суток, почему-то не действовали больше. Вероятно, их постигла участь двигателей.

Воздух пока был свеж и чист. В этом отношении фаэтонцы оказались более запасливыми. Но нельзя было утверждать, что так будет до самого конца. И воздух мог истощиться.

Мы не должны обольщаться, — говорил Белопольский с неумолимой логикой, когда товарищи спрашивали его об этом. — Разве можно с уверенностью сказать, что помощь придёт именно через три месяца? Правильнее предположить, что на Земле будут ждать, считая, что мы намеренно задержались на Церере. Многое могло заставить нас поступить таким образом. Когда пройдут все мыслимые сроки, когда станет совершенно ясно, что мы в беде, только тогда начнётся подготовка корабля, чтобы лететь на помощь. Но ведь это требует времени. А Земля и Церера всё дальше и дальше расходятся в пространстве. Расстояние между ними увеличивается. Каждый день — это сотни тысяч километров лишнего пути, десятки часов лишнего времени.

И Второву с Коржевским невольно казалось, что чем безнадёжнее были доводы Белопольского, тем яснее и спокойнее становилось его лицо.

— Он хочет умереть, — говорил Второв, оставаясь наедине с Коржевским. — Его страшит возвращение на Землю.

— Может быть, и так, — ответил биолог, — но он говорил правду.

Казалось, что у них не было возможности надеяться, но они всё же надеялись. Таково спасительное свойство человека. Приговорённый к смертной казни на что-то надеется даже стоя на эшафоте. Инстинкт самосохранения всегда властно проявляет свою силу.

Звездоплаватели вели счёт времени по земным часам. Они не обращали внимания на восходы и заходы Солнца на горизонте Цереры. Они жили своими сутками.

И вот на одиннадцатый день их плена появились первые признаки истощения запасов кислорода.

Проснувшийся первым, Второв заметил, что дышать трудно. Кружилась голова, слегка тошнило. Он понял, что воздух насыщен углекислотой — продуктом дыхания. С автоматической подачей свежего воздуха что-то случилось.

Он не испугался. С каким-то удивившим его самого равнодушием он подумал, что это, вероятно, конец. И бессознательно, возможно, по привычке, приобретённой за почти двухмесячное пребывание на фаэтонском корабле, он дал мысленный приказ очистить воздух.