Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты - Макар Бабиков

Катера перебросили десантников через бухту на побережье полуострова Кальма. С ходу выбросившись на берег, разведчики без задержки двинулись к авиационной базе. Расстояние оказалось небольшое, конец взлетной полосы почти упирался в залив. Несколько хороших дорог подходит к береговым батареям, к аэродрому, к прибрежным поселкам, в которых живут японские солдаты и офицеры. Десантники с ходу проскочили взлетно-посадочную полосу и залегли вдоль нее, укрылись в траве, в низкорослом кустарнике. В нескольких местах возле полосы и на поле аэродрома залегли пулеметчики. На прицел взято все поле и аэродромные постройки. Часть разведчиков рассеялась по краям аэродрома, осматривая капониры. Исправных самолетов не оказалось. До десятка машин стояли в кустарнике и в капонирах, но почти все они были полуразобраны.

После того как разведчики заняли летное поле аэродрома, наши офицеры тоже сошли на берег и двинулись по дороге к штабу базы. Не то по привычке, не то чтобы унять волнение, они на ходу раскурили свои трубки и вчетвером — Леонов, Гузненков, Инзарцев и Колюбакин — неторопливо вышагивают по асфальту.

Укрывшимся в траве разведчикам хорошо видно, как навстречу им едет на велосипеде японский офицер. Остановившись от них шагах в пятнадцати, он сошел с велосипеда и стал ждать. Наши подошли к нему вплотную и остановились. Произошел почти такой же разговор, как и накануне. Японский офицер приложил руку к козырьку фуражки и на отчетливом русском языке сказал:

— Приказываю немедленно покинуть территорию аэродрома. Если задержитесь, по вам будет открыт огонь.

— Это что — приказ? — спросил наш командир.

— Да, приказ.

— Приказываем теперь мы, а вы потрудитесь выполнять наши приказы. Следуйте за нами.

После этого наши снова двинулись к штабу воздушной базы. Японец, придерживая рукой велосипед, пошел следом за ними.

Разведчики продолжают наблюдать за аэродромом, за подходами к нему, не упускаем мы из вида и офицеров на дороге. Вот они повернули на аллею, ведущую к высокому трехэтажному каменному дому. Это штаб базы. Подойдя к цветнику перед фасадом дома, они остановились и послали пришедшего с ними японского офицера с велосипедом в штаб. Приказали ему передать командиру базы, чтоб он немедленно вышел на улицу для переговоров. Времени для вызова отвели двадцать минут.

Офицер тут же отправился в штаб, прошел мимо двух солдат-часовых и скрылся в подъезде.

Леонов, Гузненков, Инзарцев и Колюбакин присели на скамейку, продолжая дымить своими трубками. С десяток десантников из моего взвода остановились поодаль от них, как бы оберегая их и показывая, что они туг не одни.

Эти минуты ожидания до того томительны и тревожны, что сердце как бы поскрипывает в груди. Находиться на открытом поле аэродрома, окруженного сотнями, а может, и тысячами людей, которые, наверно, держат всех нас на мушке, — испытание для нервов серьезное. Мы продолжали сосать свои трубки, стараясь унять боль под ложечкой.

Прошло минут пятнадцать. Дверь штаба распахнулась, из нее вышел полковник и, спустившись по ступенькам, двинулся в сторону цветника, к сидящим там офицерам-десантникам. Следом за ним, отступив на шаг, идет тот офицер, что встретил нас у берега, а рядом с ним другой — по погонам в чине лейтенанта, вероятно, адъютант.

Когда японцы подошли шагов на десять, наши поднялись со скамейки и слегка наклонили головы в приветствии. Японцы в ответ тоже поклонились.

— Что вам угодно и чем могу служить? — спросил полковник через переводчика.

— Мы явились требовать капитуляции воздушной базы, — ответил Леонов.

Далее он сказал, что полковнику, бесспорно, известно о заявлении императора. Война Японией окончательно проиграна. Долг полковника и дело его чести — сделать все возможное для своего народа, для подчиненных солдат, чтобы не допустить кровопролития.

— Поэтому мы хотим, чтобы вы отдали приказ по гарнизону — никакого сопротивления десанту не оказывать, немедленно сложить оружие и сдаться в плен. На решение и извещение войск вам дается тридцать минут, — заканчивает Леонов.

Полковник ответил, что ему нужно связаться с его командованием и с командирами подчиненных частей. Он также сослался на отсутствие полномочий для переговоров о капитуляции.

— Не наше дело запрашивать разрешение на сдачу в плен. Вы командир базы, и вы отвечаете за судьбу гарнизона. Не тратьте зря времени — вам дано только тридцать минут.

Полковник слегка поклонился, повернулся и отправился в штаб. Следом зашагал и адъютант. Переводчик остался возле наших офицеров. Ему передали текст условий капитуляции, полученный радиограммой от командующего флотом, объяснили, куда складывать оружие, где выстроить гарнизон.

Еще не прошло назначенных тридцати минут, как из штаба вышел адъютант и сказал, что полковник приглашает советских командиров к себе. Леонов, Гузненков, Инзарцев и Колюбакин пошли вслед за ним. Группа разведчиков осталась у входа дожидаться их возвращения. Перед уходом Леонов успел сказать, чтобы, если в здании случится заваруха, при первом же выстреле отряд немедленно уводить с аэродрома и постараться пробиться в сопки. А там — добираться к своим частям.

Снова потянулось тягостное ожидание.

В штабе переговоры приняли интересный оборот. То ли стараясь оттянуть капитуляцию, то ли желая удостовериться в твердости наших намерений, полковник сказал, что он не может капитулировать перед младшим офицером. Ему пристало вести переговоры только со старшим по званию или хотя бы с равным.

Леонов ответил, что обстановка не позволяет заниматься чинопочитанием и соблюдением каких-то старинных ритуальных условностей. Они должны капитулировать не перед нашими младшими или старшими офицерами, а слагают свое оружие перед Советскими Вооруженными Силами, склоняются перед нашим военным превосходством. Если же приказ о капитуляции немедленно не будет подписан, то по базе будет нанесен массированный удар корабельной артиллерией и авиацией. Тогда уж полковник едва ли сможет вести переговоры, а множество жизней будет погублено.

И тут произошло как в спектакле. В этот момент над базой пролетело звено наших скоростных истребителей, а через бухту к причалам прошли два больших морских охотника. Это была чистейшая случайность. Самолеты были не флотские, а принадлежали армейским воздушным силам, и прилетели они на разведку.

Но полковник и его штаб восприняли все это как угрожающую демонстрацию.

Полковник заявил, что он принужден склониться перед силой.

Трясущимися руками он подписал приказ и акт о сдаче гарнизона авиационной базы в плен, тут же отцепил с портупеи шашку, вынул из кобуры пистолет и положил их на стол. То же сделали остальные офицеры его штаба. Понурив головы, они двинулись к выходу. Несколько матросов вышли сопроводить их на улицу, неся в руках оружие плененных офицеров.