Закон оружия - Силлов Дмитрий Олегович sillov

– Некому помогать будет, – ответил Тимоха.

– То-то и оно, – улыбнулся князь. – А пока давай-ка, парень, с дороги в баню – и спать.

– Да я… мне коней чистить, сброю… – попытался воспротивиться витязь.

– Ты мое слово слышал, – жестко сказал Александр. – Со вторыми петухами подымешься, к третьим как раз со сброей поспеешь. О твоих конях мои люди позаботятся. Эй, кто там еще за дверью? Ратмир? Проводи гонца.

И вышел из горницы.

Повязка, покрытая засохшей бурой коркой, прикрывала то место, где совсем недавно было правое ухо. Тяжелый шлем давил на рану, при малейшем неосторожном движении причиняя немалые страдания. Но двигаться было надо. Рабы, питающиеся падалью и неизвестно каким образом выжившие до сих пор, все-таки боялись урусских стрел намного больше бывшего кешиктена Хусы, и потому его бич свистел не переставая. Погонять двуногий скот было лучше, чем собирать лошадиный навоз для кизяков, и потому Хуса хоть и страдал, но старался вовсю.

– Шивились, чиортовы дэти, – шипел он, вытягивая бичом очередную слишком медлительную спину.

Хусе было все равно, из какой страны раб, к которому были обращены его слова. Он знал, что у рабов имеется одна интересная особенность – они намного быстрее самих завоевателей учат язык страны, в которую вторглись их хозяева. И порой очень быстро находят много общего с коренными жителями, при случае вместе с ними с удовольствием взрезая горла и животы хозяев захваченным оружием. Поэтому сейчас Хуса, ничуть не сомневаясь в результате, пользовался небогатым набором известных ему урусских слов – и рабы его понимали.

Под прикрытием самодельных щитов эти оборванные, полуголые, грязные подобия людей стараниями Хусы довольно резво бегали к крепостному рву, постепенно заполняя его мешками с землей, камнями и вязанками хвороста. Еще немного – и через неодолимую преграду, заполненную ледяной весенней водой, будет построен надежный мост, который невозможно будет ни сжечь, ни сломать бревном или камнем, брошенным со стены. И тогда, может быть, Непобедимый вернет Хусе пластинчатые доспехи кешиктена и значок десятника.

Хуса устал махать бичом и присел отдохнуть на плаху для рубки голов, из-за края поставленного на попа и подпертого палкой большого деревянного щита продолжая наблюдать за рабами. На сердце у Хусы было погано.

Проклятый железный воин! Если бы не он, сейчас бы Хуса пил кумыс у костра вместе с воинами своего десятка, давая им мудрые советы по поводу предстоящего штурма. Видимо, бог войны Сульдэ отвернулся от Хусы и отнял у него воинскую удачу. Но кто же думал, что железный воин окажется таким ловким и увернется от стрелы? Сильные же у него были духи-хранители! Вот бы Хусе таких!

Бывший кешиктен поежился, вспоминая страшную рану, оказавшуюся на месте лица убитого рыцаря, когда с него сняли шлем. Ни глаз, ни носа, ни рта – лишь черная, словно выжженная глубокая впадина в черепе, делающая его похожим на чашу, обтянутую с внешней стороны абсолютно неповрежденной человеческой кожей. И ни намека на черный кинжал, который – все ясно это видели – сжимал в руке Непобедимый Субэдэ.

Хуса вздохнул. Субэдэ… Вот уж у кого духи-хранители! Всем духам духи! Не иначе, сам Сульдэ покровительствует великому полководцу и, стоя позади него незримой тенью, советует, что и как делать в жизни.

Бывший кешиктен вздохнул снова. Хоть бы какой-нибудь вшивый мангус сейчас дал совет Хусе, как вернуть все обратно.

Самой важной для всадника части тела, той, что находится пониже спины, стало холодно. Внезапно Хуса вскочил, оттянул сзади свои штаны, после чего разразился потоком страшных ругательств, в которых поминались мать, отец, вся родня и многие поколения предков того раба, которому Хуса самолично отрубил голову этим вечером за то, что вытянутый кнутом раб бросил на землю вязанку хвороста и плюнул в лицо бывшему кешиктену. Проклятые рабы осмелели в последнее время, видя безуспешные попытки Орды взять урусский город, поэтому приходится обходиться с ними строже. Но плаха еще не просохла от крови, и сейчас на штанах Хусы расплывалось большое бурое пятно. И у всякого, кто увидит это пятно поутру, найдется свое предположение относительно того, каким образом оно там появилось.

О Великое Небо! Гнусный раб сумел отомстить своему палачу и после смерти. Где среди ночи Хуса найдет себе другие штаны? Проклятые рабы, проклятая земля, проклятый город!

В отчаянии Хуса плюнул в сторону высокой стены урусского города, возвышавшейся в ночи темной громадой на фоне полной луны.

Но что это? В одно мгновение Хуса забыл и о своих штанах, и о рабах, и обо всех бедах, случившихся с ним за последнее время.

Вот оно! Ленивые бараны, которых Непобедимый поставил следить за воротами крепости на случай, если враг решит предпринять вылазку, наверно, и сейчас тупо смотрят на те ворота, забывая время от времени поглядывать и на стену.

А со стены города спускались воины. Вернее, самих воинов было не видно на фоне темной стены, но что еще могут стравливать ночью на веревках черные силуэты, шевелящиеся сейчас над крепостным тыном? Спасибо светлому лику богини Сар[155], взошедшему над урусской стеной этой ночью. Возможно, завтра Хуса зарежет в ее честь молодого ягненка, омыв его кровью вернувшиеся к Хусе пластинчатые доспехи кешиктена и значок десятника. Или… пайцзу сотника?

Но это будет завтра. А сейчас…

Хуса бегом бросился к кострам передней линии охранения, вопя во все горло. Рабы тут же побросали камни и хворост и бегом ринулись прочь от крепости, разноязыко понося спятившего надсмотрщика и прикрывая головы в ожидании ливня урусских стрел.

Но со стены не стреляли. Беда пришла с другой стороны.

Ордынцы умели быстро реагировать на неожиданные маневры врага. Навстречу рабам послышался приближающийся тяжелый стук копыт. Бронированные нагрудники коней сшибли с ног, а подкованные копыта вбили в землю с десяток несчастных. Остальные с воплями разбежались. В сторону крепостной стены полетели горящие стрелы – на этот раз не поджечь, а осветить невидимую опасность.

– Это я, это я их увидел первым! – вопил подоспевший Хуса.

Хитрые урусы предприняли вылазку. Около шести десятков воинов, спущенных на веревках, были уже почти у подножия стены. Сейчас урусы спешно тащили их обратно – но поздно! Стена была слишком высока.

Воины, висящие на веревках, тоже все поняли. Один из них, в белом плаще за спиной, вскинул руки с привязанными к ним самострелами и послал два тяжелых болта в толпу подоспевших всадников. Один из кешиктенов свалился с коня – болт вошел ему точно под шлем. Второй еле слышно застонал. На таком расстоянии даже пластинчатая броня не спасала – древко торчало из плеча воина, все гуще окрашиваемое струйкой крови, толчками бьющей из раны.

Кешиктены яростно взвыли. Туча стрел взвилась в воздух. В мгновение ока опустели колчаны. Но любой воин Орды прежде всего стрелок. И не найдись на воинском смотре даже у самого лучшего кешиктена второго колчана, полного стрел, – тут же на месте станет тот кешиктен ниже ростом ровно на голову.

Отработанным движением воины отправили за спину пустые колчаны, сменив их на полные, – и сотни крылатых смертей вновь распороли прохладный ночной воздух. Сзади слышались голоса и мелькали десятки факелов. Это и конны, и пеши спешили к месту ночной атаки воины, услышавшие шум. И, отчетливо видя цели, освещенные горящими стрелами, тоже хватались за луки.

На породистом мощном скакуне, отбитом у урусов под Суздалью, прискакал тысячник в богатых латах с пером беркута на шлеме. И, поддавшись общему настроению, закричал, дрожа от азарта:

– Стрелять! Не останавливаться! Пробить доспехи урусов! Целиться в шею!

Колчаны вновь опустели. Одна стрела перебила веревку, и утыканный стрелами словно лесной еж урусский воин упал к подножию стены. Скрываясь за тыном, защитники крепости спешно затаскивали на стену остальных.