Так называемая личная жизнь - Константин Симонов

А когда снова открыл глаза и надел очки, увидел по сторонам дороги не то, что до этого выбирал глаз, а обыкновенную здешнюю природу: поля и пригорки; кое-где обнажившийся на склонах песок делал эти пригорки похожими на дюны; вдали виднелись перелески и небольшие хутора в несколько построек. На полях лежали вывернутые из песчаной почвы некрупные валуны.

Потом впереди, на фоне росшего на гребне одного из пригорков сосняка, увидел большой каменный дом с длинным кирпичным коровником и таким же длинным рубленым сараем.

- Вот и доехали, - сказал Василий Иванович, сворачивал к дому. Но Лопатин остановил его, заметив в стороне, справа, чуть выше по склону, три молодые сосны, под ними белую пирамидку могилы, а над ней что-то непонятно, ослепительно блестевшее в лучах заходившего солнца.

- Она? - спросил Лопатин.

- Она.

Пирамидка была сложена из старого кирпича - наверное, разобрали для этого какую-нибудь разбитую снарядами стену, - но этот ломаный, поковырянный кирпич снизу и доверху был густо и чисто побелен. В пирамидку был вмазан штык острием вверх, а к нему обнаженным от изоляции медным проводом прикреплена вырезанная из разогнутой снарядной гильзы звезда. Она-то и отсвечивала сейчас на солнце так сильно, что остановила их еще издали.

На пирамидке, под добытой где-то пластинкой плексигласа, на хорошо отшкуренном куске фанеры, густыми лиловыми чернилами по-писарски четко была выведена надпись: "Вечная память погибшим в боях за Родину". И под ней фамилии. Рядом с первой - гвардии капитана Салимова Ю. С. - маленькая, плохо видная под мутным, поцарапанным плексигласом, фотография капитана в фуражке, с гвардейским злаком и тремя орденами на гимнастерке. Остальные фамилии без фотографий: капитан Гурский Б. А., военный корреспондент "Красной звезды"; гвардии старший сержант Лаврик С. С.; гвардии рядовой Самохин С. А.

Вот и все. Одна на четверых война, одна надпись, одна могила.

"Значит, вот сюда она и приедет, если новый редактор сдержит свое обещание", - подумал Лопатин о матери Гурского и услышал у себя за спиной голос Василия Ивановича:

- Товарищ майор!

Это значило, что к ним подошел кто-то еще. Товарищем майором Василий Иванович называл его только при посторонних.

Лопатин повернулся и увидел Беликова, стоявшего с непокрытою головой, держа фуражку в руке.

Велихов неуверенно потянулся и обнял его, сказав что-то про свое сочувствие - Лопатин толком на расслышал - что, потому что вдруг сжало горло от всего, вместе взятого: от смерти Гурского, от молодости Велихова, от резанувшего по сердцу воспоминания о сорок первом годе и от этого внезапного объятия, про которые Гурский зло шутил, что, когда мужские губы касаются его небритых щек, ему кажется, что он уже отдал жизнь за родину и лежит в гробу.

Все так. И отдал, и лежит, а ты стоишь и молчишь, и не можешь проглотить комка в горло.

- Я здесь только второй раз в жизни увидел его. - Но глядя на Велихова, услышал Лопатин его голос. - Но мне ваша Нина говорила о нем, что вы его очень любите, и вообще высоко о нем отзывалась, как о самом лучшем вашем друге.

"Нина... высоко отзывалась..." - все это было так странно и далеко от случившегося здесь, что Лопатин в первую секунду не понял. Ошалело подумал какая Нина? Словно речь шла не о его собственной дочери.

- Да, да, все так, - сказал он. И еще несколько раз повторил: - Все так, все так, - никак не мог отцепиться от этих слои и найти какие-то другие.

- Вы одни приехали? - спросил Велихов. - Начальник Политотдела не приедет? Он хотел с вами вместе.

- Не приедет, - сказал Лопатин.

- Не переживайте, Василий Николаевич. Я уже сам тут переживал - и за него, и за капитана Салимова и за Лаврика. Солдата не знал, он новый был, а с ними два года в одном полку. Особенно за Юсуфа Салимова. Когда в сорок втором, зимой, с политработы на строевую переходили, вместе курсы кончали. Так что вы не переживайте, - повторил Велихов.

И за его неумелыми словами утешения, стремлением: облегчить твое горе, напомнив о собственном, стояло что-то глубоко справедливое.

- Я не переживаю, - сказал Лопатин. - Просто стою, как дурак, и не могу привыкнуть, хотя пора бы.

- А я дежурному велел за дорогой следить, - сказал Велихов. - Он доложил, и я сразу выскочил и - сюда. Сначала думал, вы не один, а потом вижу - один. Как, постоим еще или поедем? Наверное, вам поужинать надо.

- Наверное, надо. Только не поедем, а пойдем. Вторые сутки все еду и еду.

- Поезжайте, водитель, - другим, не тем, каким он разговаривал с Лопатиным, а привычным командным тоном обратился Велихов к Василию Ивановичу. - Покушайте и отдыхайте, солдаты вам укажут. - И когда тот отъехал, снова повернулся к Лопатину: - Долго вы тут стояли. Стою за вашей спиной, жду, а вы все молчите и смотрите.

- Неужели долго?

Лопатину, наоборот, казалось, что нее было очень коротко: подошел, посмотрел на фамилии и сразу услышал оклик Василия Ивановича "товарищ майор!". "А оказывается, этот мальчик стоял за спиной и ждал", - подумал он о Велихове. Так и подумал: мальчик.

С тех пор как война окончательно переломилась и пошла на запад и где-то уже мерещился конец ее, ему все тревожней бросалась в глаза молодость продолжавших жить и воевать людей. Она казалась опасной и хотелось защитить ее от смерти - неизвестно чем и как, но все равно хотелось. Это чувство он испытывал и сейчас, глядя на Велихова.

- Вот что, Михаил... - Лопатин сделал паузу - ждал, чтобы Велихов подсказал отчество.

- Но надо, Василий Николаевич. Михаил - и все.

- Хорошо. Так вот, сейчас мы, конечно, пойдем к вам в штаб полка и поужинаем, и вы расскажете мне, как все произошло; но сейчас, пока мы стоим с вами здесь вдвоем, прошу меня понять и заранее обещать сделать то, о чем я попрошу.

- Конечно, Василий Николаевич, сделаю для вас все, что смогу, - сказал Велихов, и на лицо его не выразилось ни малейшей тревоги.

- Мне нужно будет дописать для нашей газеты то, что он начал, но не закончил.

Велихов с готовностью кивнул. В связи с предстоящим приездом Лопатина он уже слышал об этом: от начальника Политотдела.

- А для этого - составить обо всем свое собственное представление, продолжил Лопатин. - А для этого - расспросить и как выходили к государственной границе, и как переправлялись через нее. Поговорить не только с вами, но и с вашими подчиненными.

Велихов снова с готовностью кивнул.

- И не только здесь, но и там. - Ночью - туда и ночью же - обратно, добавил Лопатин, глядя в изменившееся лицо Велихова. - Пусть накоротке, но без этого не смогу написать.

- Вы без этого не сможете, а я этого не смогу вам разрешить, - сказал Велихов.

- Почему не сможете разрешить? Разве вам запретили это?