За темными лесами. Старые сказки на новый лад - Стив Даффи

– Есть что еще на сегодня, миссис Пауэлл? С мытьем посуды я закончила.

Вышедшая из дома Глория остановилась перед Беатрис, вытирая передником заскорузлые натруженные руки.

При мысли о том, что ей нужно отдавать приказания женщине намного старше нее самой, Беатрис, как всегда, охватил стыд. Ведь Глория была даже старше ее матери…

– Э-э… нет, Глория, по-моему, на сегодня все.

Глория подняла бровь, отчего ее лицо сморщилось, точно патока под зубьями вилки.

Беатрис прерывисто, смущенно захихикала. Конечно, Глория, родившая стольких малышей, поняла все сразу. И теперь ей не терпелось сообщить эту новость Сэмюэлу. Но вчера Беатрис уже решила сообщить ему обо всем сама. Ну, почти решила, и теперь была раздосадована, точно ребенок, чья хитрость не удалась. Но досаде не стоило давать воли.

– Думаю, ты права, Глория, – сказала она, стараясь сохранять перед старухой достоинство. – Может… может, я приготовлю сегодня на ужин что-нибудь особенное, накормлю его как следует, а потом обо всем и расскажу.

– Я бы сказала, давно пора. Детишки – благословение для семьи.

– Истинная правда, – как можно увереннее согласилась Беатрис.

– Тогда до свиданьица, миссис Пауэлл.

Получив нежданный выходной, Глория без лишних «разрешите-позвольте» отправилась в комнату прислуги возле черного хода, переоделась в уличное платье и уже через несколько минут вышла через садовую калитку.

– Не сложновата ли эта книга для юной леди столь нежного возраста?

– Простите?

Насторожившись, Беатрис вскинула на подошедшего язвительный взгляд. От нее не укрылось, что он поглядывал на нее с той самой минуты, как она вошла в книжный магазин, и все же ему удалось застать ее врасплох.

– Вы что-то хотите сказать? – продолжала она, по-хозяйски взяв «Анатомию» Грея под мышку, ценником к себе.

Еще два месяца экономии, и она сможет позволить себе этот учебник.

– Простите, если я чем-то обидел вас, мисс, – застенчиво ответил он. – Меня зовут Сэмюэл.

А он был бы симпатичен, если бы держался раскованнее…

Настороженность Беатрис немного оттаяла. Подумать только: жаркий солнечный день в самом разгаре, а на нем черный шерстяной пиджак и брюки! И крахмальная белая рубашка под изящно завязанным скучным галстуком застегнута до последней пуговки. Господи Иисусе, какой правильный. А ведь не намного старше нее…

– Просто… вы так симпатичны, но мне не пришло в голову ничего другого, чтоб завести разговор.

Еще более смягчившись, Беатрис улыбнулась ему и игриво поправила воротничок блузки. Казалось, он вовсе не так уж плох, если не обращать внимания на его чудаковатую чопорность.

Беатрис с сомнением погладила слегка набухший живот. Четыре месяца… Она ужасно стеснялась сообщить Сэмюэлу эту новость, но теперь-то только слепой не заметит. Глупо откладывать дальше, верно? Поэтому сегодня она собиралась порадовать мужа на славу и наконец-то разбить тонкую скорлупу скорби, до сих пор отделявшую его от нее. Нет, он не говорил об этом ни слова, но Беатрис-то знала, что он никак не может забыть трагической гибели жен – первой, а за ней, что еще ужаснее, и второй. Как ей хотелось вновь отогреть его и вернуть к жизни!

Солнечный луч блеснул в листве гуавы на дворе. Беатрис с наслаждением вдохнула аромат согретых солнцем плодов. Ветви гуавы гнулись под тяжестью бледно-желтых шариков, гладких и круглых, как яйца. Отблески света заиграли на двух синих бутылках, висевших на ветках, среди листвы заплясали кобальтовые зайчики.

Впервые придя в дом Сэмми, Беатрис озадаченно уставилась на пару бутылок, насаженных на ветки гуавы.

– Просто суеверие, дорогая, – пояснил он. – Разве ты никогда не слышала? Старики говорят: если кто-то умрет, повесь на дерево бутылку, чтоб заключить в ней дух покойного, не то его призрак вернется и не отвяжется. А бутылка должна быть синей, чтобы держать дух в прохладе: тогда он не набросится на тебя, разгоряченный яростью оттого, что мертв.

И вправду, Беатрис приходилось слышать что-то подобное, но уж от Сэмми подобных суеверий она никак не ожидала. Для этого он был слишком сдержан и рассудителен. Впрочем, скорбь часто толкает людей к самым странным поступкам. Может, с этими бутылками ему уютнее? Может, они внушают ему ощущение, будто частица души покойных жен – здесь, рядом?

– А этот Сэмюэл – просто прелесть. Приличный такой, трудолюбивый. Не как те голоштанники, с которыми ты все гуляла до него.

Подхватив мясницкий нож, мамуля принялась ловко рубить на кубики козлятину для карри. Беатрис помолчала, глядя на красные комья мяса, рассекаемого ножом. По разделочной доске растеклась багровая лужица.

– Мамуля, – со вздохом сказала она, – но Сэмюэл такой скучный! Вот Майкл с Клифтоном – эти умеют развлекаться. А Сэмюэл, кроме загородных покатушек, и знать ничего не желает. Постоянно старается увести меня от людей.

– Тебе не развлекаться надо, а за учебниками сидеть, – сердито буркнула мать.

– Мамуля, – взмолилась Беатрис, – ты же прекрасно знаешь: у меня одно другому не мешает.

Мать только раздраженно хмыкнула в ответ.

Однако Беатрис говорила сущую правду. За ней постоянно ухаживало множество парней. Точно птицы, вились они вокруг, всегда готовые сводить ее потанцевать или выпить. И все же ей как-то удавалось успевать в учебе, хотя для этого частенько приходилось, несмотря на тошноту и гудящую с похмелья голову, сидеть за учебниками ночь напролет, пока рядом, в ее постели, храпит какой-то мужчина. Что делать: если не учиться на медицинском на круглые «Эй»[22], мамуля убьет.

– Придется тебе, Беатрис, учиться содержать себя самой. Мужчина за тебя этого не сделает. Этим бы только свое получить – тут-то ты их и видела.

– Пару котлет и кинг-колу, пожалуйста.

Книзу широкая грудь парня, сделавшего заказ, плавно переходила в тонкую талию. И лицом миловиден… Беатрис лучезарно улыбнулась, склонилась вперед и нежно провела пальцами по его запястью, передавая ему сдачу.

– Ди, ди, кес-кель ди?! – злобно заверещала с ветвей гуавы крохотная питанга.

Небольшая змейка, обвившаяся вокруг одной из верхних веток, подняла голову из птичьего гнезда. В широко разинутой змеиной пасти белело краденое яйцо. Змея заглотила яйцо целиком, горло ее страшно вздулось. Хозяйка разоренного гнезда порхала над ее головой все с тем же жалобным:

– Ска-жи, ска-жи, что он говорит?!

– Пошла прочь! – прикрикнула Беатрис на змею.

Змея оглянулась на звук, но даже не подумала убираться. Она сомкнула челюсти, проталкивая яйцо глубже. Беатрис передернуло от отвращения, а змея, будто и не замечая мечущейся над ней птицы-матери, снова выгнула шею и потянулась к гнезду. Беатрис вскочила и выбежала на двор.

– Кыш! П-шла! Убирайся отсюда!

Но змея, как ни в чем не бывало, вытащила из гнезда второе яйцо.

Сэмми оставил у ствола дерева длинный шест с крюком на конце, чтобы собирать плоды. Схватив этот шест, Беатрис просунула его сквозь листву – так близко к птице и ее гнезду, как только осмелилась.

– П-шла вон! П-шла вон, тварь ненасытная!

Крюк зацепил пару веток. Бутылки, висевшие на дереве, упали на землю и с громким звоном разлетелись вдребезги. Дунул раскаленный ветер. Змея с вздувшимся от двух яиц зобом поспешно ускользнула прочь. Бедная птица с плачем закружилась над гуавой.

Беатрис прислонила шест к стволу дерева. Больше помочь было нечем. Когда Сэмюэл вернется домой, она попросит его отыскать эту противную змею и убить.

Казалось бы, налетевший бриз должен принести с собой хоть чуточку прохлады, но вместо этого от него день стал еще жарче. Два крохотных смерчика закружились у ног Беатрис, пронеслись по двору и рассыпались в прах, разбившись о ставни на окне третьей спальни.

Беатрис поспешила вернуться на веранду и надеть сандалии. Сэмми вовсе не понравится, если она наступит на битое стекло. Вооружившись прислоненной к стене дома метлой, она принялась подметать осколки. Оставалось надеяться, что Сэмми не очень рассердится на нее. Он был из тех, кого лучше не сердить – попадись под горячую руку, становился суров и неумолим, как отец.

По большей части, этим-то и запомнился ей папка – характером, вспыльчивым, но отходчивым. Таким он и был, пока не бросил семью – Беатрис тогда едва исполнилось пять. Единственной светлой памятью о нем осталось вот что: отец раскачивает Беатрис в воздухе – взад-вперед, вверх-вниз, обе ее ручки зажаты в его ладони, а обе ноги – в другой, надежно, крепко. Качает ее отец и поет песенку из старой сказки:

– Глянь, Юн-Кьюм-Пьюн, ай да милая корзинка!Маргрит-Пауэлл-Элон, ай да милая корзинка!Глянь и ты, Эгги-Ло: ай да милая корзинка![23]

А потом он прижал заливающуюся беззвучным смехом Беатрис к груди – да так крепко, что она едва не задохнулась. Ну и задала ему мамуля за этакие игры!