Журнал «Вокруг Света» №02 за 2009 год - Вокруг Света

Выводки бывают очень большими, тем более что мамы-еноты могут усыновлять чужих осиротевших детенышей. Фото: AGE/EAST NEWS 

Второе выдающееся «изобретение» енотов — это их лапы. Даже несведущего человека при первом же взгляде поражает их сходство с человеческими (точнее, обезьяньими) руками: длинные, гибкие, широко раздвинутые пальцы и мягкая ладошка. Специалист добавит, что это сходство не только внешнее. У большинства млекопитающих корковые нейроны управляют произвольными движениями через несколько промежуточных переключений в мозгу, что позволяет одной клетке коры приводить в действие множество мышечных волокон. И только у приматов и енотов кисть управляется через единственное переключение: корковые нейроны отдают команды прямо мотонейронам в спинном мозгу, а те — непосредственно мышцам. Это, конечно, требует гораздо большего числа клеток коры, но зато позволяет совершать тонкие и точные движения: ловить на ощупь проворную скользкую рыбу в потоке воды или открывать простенькие задвижки и шпингалеты на дверцах кладовок и мусорных ящиков. (Этим процессам содействуют также пучки чувствительных волосков между пальцами, на внутренней стороне конечностей, морде и брюхе.) Да и в кронах деревьев хваткие лапы очень помогают: когда ветка, по которой идет енот, становится слишком тонкой и гибкой для него, он, не выпуская ее из пальцев, переворачивается и продолжает движение спиной вниз — подобно ленивцу, но гораздо быстрее.

Задние лапы енота снабжены еще одной хитростью: его стопа может выворачиваться почти на 180 градусов. Благодаря этому енот не знает проблемы, знакомой всем кошкам (и их владельцам) — как спуститься оттуда, куда так легко было забраться. Кошка жалобно мяучит, прося, чтобы ее сняли, а если это не помогает, решается на отчаянный прыжок. Енот же разворачивается головой вниз и спокойно спускается: его надежно держат задние лапы, когти которых при спуске направлены вверх. Впрочем, в случае чего он может и прыгнуть, безопасно приземляясь даже с высоты 10—12 метров.

При таких верхолазных способностях любимым убежищем для енота становится дупло в толстом стволе. Его не смущает, если оно находится в 20—30 метрах от земли, главное, чтобы было достаточно вместительным. Если же подходящего жилища не находится, зверек использует нечто подобное: расщелину в камнях, нору барсука или крупного грызуна. Сам он нор не роет, ограничиваясь лишь минимальной «подгонкой» чужих логовищ под себя. Сноровистая лапа енота умеет многое, но для рытья земли малопригодна.

Между тем убежище — важный элемент в его жизни. Обычно зверек проводит в нем весь день, выходя лишь на вечерней заре. Выбравшись из дупла, он сидит рядом, умываясь и расчесывая свою роскошную шубу. И только в полной темноте пускается на промысел.

По точности и совершенству движений «руки» енотов соперничают с обезьяньими и намного превосходят лапы прочих млекопитающих

Хотя еноты при необходимости могут развивать скорость до 24 км/ч, обычно они двигаются медленно, сосредоточенно исследуя все, что попадется на пути. Поэтому зверек редко уходит дальше полутора километров от дома и на рассвете возвращается обратно. Впрочем, у енотов на участке часто есть еще несколько «павильонов» и «флигелей» — временных убежищ для одноразовой ночевки. При этом индивидуальные участки енотов могут сильно перекрываться: встречаясь на тропах, зверьки обычно мирно расходятся. Хотя при этом часто шипят, принимают угрожающие позы и всячески показывают, как хорошо они обошлись бы без этой встречи.

Однако совсем друг без друга раздельнополые существа обходиться не могут: в феврале — марте у енотов начинается гон. Самцы дерутся между собой и добиваются благосклонности самок. Но семейное счастье недолго. Они бросают своих подруг сразу же после наступления у них беременности. Примерно через девять недель после этого самки рожают (конечно, в дуплах и других убежищах) по 3—7 голых, слепых детенышей весом около 80 граммов каждый. На второй неделе жизни они обрастают шерсткой, к концу третьей — прозревают, а в 4—6 недель начинают выходить из гнезда. В три месяца мать перестает кормить их молоком, но они остаются с ней как минимум еще месяц-другой, а часто и до весны.

Если на юге ареала, в субтропиках и тропиках жизнь, енотов мало зависит от времени года (вплоть до того, что там может не быть определенного сезона размножения), то на севере США, в Канаде и странах, где енот был акклиматизирован, она подчинена календарю. Енот-полоскун — единственный из енотов, кто умеет впадать в спячку, и подходит к этому делу со всей ответственностью: накануне залегания он может весить вдвое больше обычного, а толщина слоя сала на его спине достигать почти трех сантиметров. Взрослые самцы зимуют обычно в одиночку, самки же — с подросшими детенышами. Иногда, если размеры логова позволяют, несколько семей зимуют вместе. Поэтому на одной зимовке можно обнаружить по полтора-два десятка зверьков. Впрочем, спячка у енотов неглубокая: дыхание и ритм сердца замедляются мало, температура не снижается. В оттепель они иногда просыпаются, бродят некоторое время вокруг гнезда, а потом засыпают снова.

После выхода с зимовки выводки распадаются. У молодых енотов наступает половая зрелость. Но если молодые самки вступают в размножение почти сразу, то енотам-юношам приходится ждать до следующей весны: в первый год взрослые самцы практически не оставляют им шанса на успех в любви.

Борис Жуков

Музей на набережной

Во Франции, более чем где-либо, судьбы искусства часто вершили политики. За примерами далеко ходить не надо. В 1960-е годы в центре Парижа вырос сомнительный архитектурный шедевр, коим увековечил свое имя президент Жорж Помпиду. Его преемнику Жискар д"Эстену пришла более счастливая идея — превратить в музей классического модерна находящийся под угрозой сноса вокзал д"Орсе. В начале XXI века достойным продолжателем этой традиции стал президент Жак Ширак: его стараниями на набережной Бранли открылся этнографический музей «нового поколения». 

Если вы ориентируетесь в центре Парижа (к счастью, такое предположение сегодня уже не звучит издевательством), то представьте себе, что вы находитесь на левом берегу Сены и двигаетесь по набережной от центра в сторону Эйфелевой башни . Вы проходите упомянутый уже музей Орсе, затем площадь Инвалидов с ее помпезными монументами имперских эпох. Не доходя лишь метров двести до Эйфелевой башни, которая уже выглядывает из-за домов, отведите взор от неторопливых волн Сены и посмотрите налево. Глазам вашим предстанет удивительное зрелище: за стеклянной стеной прямо посреди города расположился изрядный участок джунглей.

Причем джунгли не прячутся внутрь, как пальмы в оранжерею, а так и норовят выбраться наружу: фасад рядом стоящего дома уже густо порос растениями. А там, за стеклянной стеной, среди цветов и деревьев призывно вьется тропинка...

Зрелище это производит впечатление странное и отрадное. Тем, чье детство прошло в компании героев Туве Янссон, на ум приходит приключение семейства Муми-троллей, когда из пары сухих листиков, оказавшихся в волшебной шляпе, вырастают целые джунгли. «Лианы проросли сквозь печную трубу, оплели крышу и окутали весь муми-дом пышным зеленым ковром». А в шкафу, как сейчас помню, Муми-мама нашла куст ежевики.

Примерно такие же, давно забытые, почти детские чувства, щекочущее предчувствие приключения вызывает первый взгляд на новейший репрезентативный объект парижского ландшафта: музей на набережной Бранли.

Таково официальное название. Но, конечно, все говорят просто «музей Бранли». При этом французский физик и пионер радиотехники Эдуард Бранли ни разу в жизни не бывал ни в Африке, ни в Азии, ни в Океании, ни в Северной или Южной Америке — словом, ни в одном из тех регионов, откуда родом 300 000 экспонатов коллекции. Возможно, правильнее было бы назвать музей, по аналогии с тем же центром Помпиду , именем Жака Ширака.

«Этот музей не роскошь, но необходимость», — провозгласил он в 1996 году, через год после своего избрания президентом. «Мы должны срочно улучшить отношения с неевропейским миром». За политическими резонами стояли плохо скрытые побуждения личного характера: еще в 1980-е годы Ширак, будучи мэром Парижа, начал собирать коллекцию азиатского искусства. В 1990-м он познакомился с Жаком Кершачем — большим знатоком неевропейского искусства. Свою страсть к «африканщине» и «азиатчине» Кершач умело конвертировал в звонкую монету, став влиятельнейшим парижским маршаном, то есть арт-дилером. Именно он ввел в свое время термин art premier, «первоначальное искусство», призванный, по его мнению, заменить неполиткорректное «примитивное искусство».