Журнал Наш Современник №6 (2004) - Журнал Наш Современник

“Банкир с атомной бомбой купил всё и всех, Россия пошла с молотка со всеми своими мессианскими затеями. Это — просто давно завоеванная терри­тория, которую хотят разумно колонизировать. Бывшему русскому народу уготована уже роль рабочего слоя, прислуги, исполнителя полицейских и жандармских функций”.

...А случалось нередко и так, что те или иные мысли из “Разных записей”, крепко запавшие в сознание, вдруг живо приходили на память как самая досто­верная и яркая иллюстрация к происходящему в нашей действительности послед­них лет... Не так давно в мой родной Псков заявилась группка моложавых и молодящихся представителей так называемого “союза антифашистов” из Москвы (за точность титула этой организации не ручаюсь, но точно известно, кто ею руководит: отставная кинокритикесса Алла Гербер, лишь немногим уступающая той же Новодворской в “антифашистской” крикливой истеричности). Рекламная кампания этой встречи в местных СМИ проводилась заранее и на широкую ногу, аудитория собралась немалая, преимущественно молодежная. И с самого начала встречи эти столичные посланцы обрушили на нашу несчастную область и ее обитателей целую лавину громогласных обвинений в “рабской психологии и анти­демократизме”. Дескать, за “права человека” у нас почти никто не борется, даже наоборот: в подтверждение сего был приведен список конфликтов местного населения с лицами “кавказской национальности”, а также якобы имевших место “антисемитских выступлений”, ну, само собой, и за цыган вступились приезжие. А им вопрос из публики: ведают ли господа антифашисты о русофобском геноциде в Латвии, о притеснениях русских в других краях Балтии? известна ли им судьба множества русских беженцев, которые вот тут, на Псковщине, поселившись, не могут добиться ни гражданства, ни прочих “прав человека”? В ответ псковичи услышали резкую отповедь, смысл коей сводился к тому, что защита прав круп­нейшей славянской нации вообще не входит в задачу “антифашистского союза”...  Дальше — больше: услыхав от пришедших на встречу, что “оскорбленные и униженные” кавказцы и цыгане являлись наркоторговцами, за что и понесли наказание, впрочем, удивительно легкое, посланцы г-жи Гербер заявили: потреб­ление легких наркотиков является неотъемлемым элементом “демократи­ческой молодежной контркультуры” и не должно караться. Так же как (по мнению “антифашистов”) и активная пропаганда “нетрадиционной секс-ориентации” и вовлечение юных на сей первертный путь. Вот так!..

Когда же из аудитории раздался возмущенный голос одного местного журналиста: “Господа, да вы хоть немного подумали бы о том, как звучат ваши проповеди в крае, что издревле являлся оплотом православной русской нравст­венности!” — столичные гости ответили буквально следующее: Православная цер­ковь вообще является главным препятствием на пути России из царства дремучей тьмы в “цивилизованный мир”. (Тем они почти буквально повторили растиражиро­ванный недавно по всему миру тезис главного “кремленолога” 3. Бжезинского: после уничтожения коммунистического режима в России для правящей американ­ской элиты злейшим врагом стало русское Православие.)

...Скажете: автор этих заметок слишком далеко ушел от темы, от мира Георгия Свиридова? Отнюдь нет — ибо, к чести моих молодых земляков, они дружными рядами начали покидать зал задолго до финала встречи — но тут-то финал и наступил, — ребята сопровождали свой уход весьма раскованными комментариями. Один из их возмущенных возгласов могу привести в смягченном варианте: “Ну, если эти падлы — антифашисты, то на кой хрен мне такой антифашизм!” Сомневаюсь, чтобы сей юный пскович читал свиридовские записи: он, скорее всего, вообще не слышал имени выдающегося художника русской музыки (таковы уж нынешние “плоды просвещения”), однако, видно, сработала “органика” русской натуры, не приемлющая грязной и оскорбительной фальши, — солоновато-озорная реплика паренька по сути совпала с высказыванием на ту же тему, принадлежащим перу Свиридова... Надо думать, классик отечественной музыки, которому в его про-фессиональной деятельности постоянно приходилось иметь дело со средой, крайне далекой от каких бы то ни было гражданственно-патриотических убеж­дений, был движим тем же — натурой своей, ее национальной “генетической па­мятью”, когда еще в начале 80-х годов, еще накануне полосы “катастроечных” бедствий, запи-сывал в дневниковую тетрадь свои тревожные, горестные и гневные предчувствия грядущих испытаний Отчизны:

“Мазать Россию однообразной черной краской пополам с экскрементами, изображать или объявлять ее народ скопищем дремучих хамов и идиотов, коверкать, опошлять и безобразить ее гениев — на это способны лишь люди, глубоко равнодушные или открыто враждебные к нашей Родине и ее народу. Это апостолы злобы, помогающие нравственно разлагать наш народ с целью превра­тить его в стадо и сделать послушным орудием в своих руках. Их точка зрения на Россию не нова. Это точка зрения приезжего маркиза де Кюстина, а также современных де Кюстинов, лишенных дворянского титула. Достоевский гениально обобщил подобные взгляды (свойственные и русским) и вывел их носителя в художественном образе одного из своих литературных героев. Это — Смердяков”.

А несколькими годами позже, когда смердяковщина стала уже не только захлестывать общественно-культурную жизнь страны, но и властвовать в ней, композитор дает чеканно-емкое определение роли Христианства в России как главного противовеса и противоядия той многообразной нечисти, что словами и действиями множества смердяковых навалилась на страну (достаточно напомнить хотя бы о высшем идейном вдохновителе “катастройки” А. Н. Яковлеве с его “эпохальным” лозунгом: “Мы кладем конец тысячелетнему рабству России!”):

“ Возрождение Христианства в России, а элементы этого возрождения ясно видны, так же как видна и злоба, которую оно вызывает, несомненно приведет и к новому его ощущению, пониманию, к новому чувству этого великого и вечно живого учения. С этим пониманием и чувством будет связано и новое Христианское искусство: и светское, и храмовое”.

И в это же время, в дни разгорающейся новой Смуты, размышляя над той гнусной ролью, которую сыграла в ее устроении столичная творческая псевдо­элита, Свиридов с немалым сарказмом пишет в своем дневнике и о высоких партийных чиновниках а-ля Яковлев, чьи двоедушие и глупость сослужили самую верную службу разрушителям как нашей культуры, так и государственности:

“Весь пафос Любимова и др. — “кукиш в кармане” партийному чиновнику. Самое интересное, что этот партийный чиновник был так туп, так глуп, что более всего на свете любил этот дерьмовый театр. (Имеется в виду любимовская “Таганка”. — С. З. ) Поистине, “русский дурак” — самый монументальный дурак на свете...”.

И многие журнальные страницы с публикациями “Разных записей” своим горьким сарказмом, подчас гневной, выстраданной иронией и непримиримо-жесткими интонациями оскорблённого русского сердца заставили во многом по-новому взглянуть на личность и творческий мир Свиридова даже тех, для кого, подобно автору этих заметок, его музыка далеко не одно лишь “сладкозвучие, мелодий” содержала, но — дышала грозовой Русской Историей.

И, однако же, дохнули на нас те страницы и первозданностью истинной поэзии, волшебством и очарованием русского слова, его прихотливой и вместе с тем хрустально-чистой, как ключевая водица, метафорикой, многоцветьем образности и символики — всем тем, чем отличается творение вдохновенного мастера трудов литературных, высокого профессионала словесности... Тем более ошеломляли подобные строки, что принадлежали они перу мастера совершенно иного искусства, человека, который (в отличие от немалого числа своих коллег по трудам на нотном стане) никогда не позволял себе “баловаться словцом” в газетно-журнальных рубриках. Но — вот Георгий Васильевич даёт своё понимание будущего:

“ Будущее — пехтерь с сеном, привязанный перед мордой запряжённой лошади. Она бежит, бежит, бедная, надрывается из последних сил, но ей не пожрать (вкусить) своего корма: пехтерь с сеном бежит перед нею, и она никогда его не достигнет”.

Не в том дело, согласны ли мы с таким толкованием грядущего или нет, — но с другим согласимся непременно: перед нами — блистательное стихотворение в прозе, самыми зримыми образами насыщенное, написанное в том ключе метафорики и лексики, какой может быть ведом лишь человеку, в среде глубинно-самородного русского языка выросшему... Ведь не случайно же настоящей поэтической миниатюрой, где главенствует музыка сыновней любви к отчей земле, становится под пером Свиридова даже краткая заметка, предназначенная для публикации в Курске:

“Часто я вспоминаю свою Родину — Курский песенный край. Россия была богата песней, Курские края — особенно. До пятидесятых годов (как я знаю) хранились в памяти народных певиц и певцов, передаваемые изустно, из поколения в поколение, дивные старинные напевы. Как они прекрасны, как они оригинальны, какая радость — слушать их. Один из музыкальных ладов, на котором построена моя кантата “Курские песни”, говорит о глубокой древности своего происхождения. Этому ладу, я думаю, сотни лет. Теперь уже так не поют. Жизнь — неумолима! Радио и особенно телевидение вытесняют эту музыку. Будет жаль, если она совсем исчезнет”.