История первая: Письмо Великого Князя - Лента Ососкова

Погасив экран, мальчик вернулся к полковнику в кабинет и молча сел в кресло рядом со столом. Заболотин уже убрал саблю на место и теперь тасовал в руках несколько фотокарточек, вглядываясь в лица на них.

— Кто это? — подал голос Сиф, чтобы только не молчать.

— Это Кром… в смысле, один мой товарищ, — зачем-то поправился Заболотин, — с которым мы вместе заканчивали училище. Потом мы как-то разошлись, потом встретились, потом вновь расстались, к слову, он был с нами… тогда. А теперь он вновь возник на горизонте, — он протянул мальчику одну из фотографий. Он видел, что Сиф в плохом настроении, и старался его не задеть случайной фразой — когда живешь вдвоём, ссоры становятся ну просто самым последним делом. А ещё осторожнее приходилось напоминать о войне — не только оттого, что это был теперь страшный призрак исчезнувшего детства, но и потому что Сиф очень не любил обнаруживать, что что-то забыл, а забывал он многое. Психостимуляторы в своё время сильно исковеркали детскую память, смешивая фантазии и образы прошлого, стирая лица и события…

Пока Сиф разглядывал фотографию, Заболотин взял ещё одну, подошёл к стене и аккуратно заменил на неё ту, старую и потёртую, времен его детства. Так постепенно обновлялась вся «экспозиция» в кабинете, в отличие от большой комнаты. Вернее, не обновлялась, а просто менялась, безо всякой хронологической зависимости. С новой фотографии глядели весёлые молодцеватые вояки — троица лихих друзей стояла, обнявшись, на фоне каких-то старинных руин. Ещё курсанты, о чём свидетельствовала литера на погонах. Портрет среднего как раз Заболотин и дал Сифу — пышно-курчавого и черноволосого, как Пушкин, с широко распахнутыми глазами. Он, как и его два товарища, еле сдерживал перед фотоаппаратом хохот.

«199*. Курсанты Л. Кунев, В. Кром, Н. Костин», — закрепил под фотографией Заболотин бумажку и залюбовался «К-К-Курсантами», как часто эти трое звались единым, ужасающим училище прозвищем. А ещё чаше их звали просто «гусарами» — и трое старались этому прозвищу во всём, не только, увы, в «положительном», соответствовать.

— Думаю его как-нибудь пригласить. Может, даже завтра, если у него планы не поменяются, — сообщил полковник, оборачиваясь к Сифу. — К слову, сегодня вечером у нас будет гость.

— И кто?

— Гавриил Валерьевич Итатин. Тот самый генерал, что сопровождал нас к Великому князю. Мы с ним сейчас переписывались какое-то время, и он решил вечером заглянуть. Вот так вот просто. На чашечку чаю, как говорится.

— Вечер уже наступил, — мальчик сделал вид, что полностью к этому известию равнодушен.

— Ну, значит, скоро приедет, — заключил Заболотин. — А раз так — не сгонять ли тебе за чем-нибудь к чаю?

Сиф со вздохом поднялся и положил фотографию на стол:

— В каком количестве?

— Чтобы хватило, — последовал краткий ответ.

— Хватило на батальон или трёх воробышков? — уточнил мальчик, невольно вспоминая Расту.

— На трёх человек. Самых обычных… Деньги в коридоре, у меня в бумажнике возьми, — во избежание следующих вопросов подробно проинструктировал Заболотин.

— Ладно, — согласился Сиф и пошёл одеваться. Любимой куртке с рыжим пацификом предстояло снова радовать собой мир.

— Да, чаю ещё купи! — крикнул вдогонку полковник. — Просто чёрного, желательно!

— Ладно, куплю… Кстати, так кто мой крёстный?! — иногда у Сифа срабатывал этот трюк, и, не успев спохватиться, командир отвечал.

— Давай уж, иди в магазин! — вместо ответа крикнул Заболотин.

— Ну ладно… — Сиф, ничуть не разочарованный, закрыл за собой дверь и бодро спустился по лестнице на первый этаж — где ногами, где по перилам. Лестница была старая, с отполированными множеством ног ступенями, по краям выкрашенная бледно-зелёной краской в тон стен. Перила, несмотря на возраст, стояли крепко и даже не шатались. «Высотность» дома превращала спуск в увлекательное путешествие по этажам, каждый из которых чем-то старался отличиться, выделиться. На одном мелкая квадратная плитка на полу чередовала бордовые и белые клеточки не в строгом шахматном порядке, а произвольным образом, как на душу легло строителям, на другом, кажется, седьмом или восьмом, жило целое семейство велосипедов: большой спортивный папа, мама — рыжая «кама» — и два четырёхколёсных сыночка. Это семейство заняло почти всю площадку этажа, и Сифу пришлось аккуратно пробираться через велосипедные дебри. Уже ближе к первому этажу кто-то неизвестный принялся старательно подписывать этажи: на третьем «три» готическим шрифтом красовалась точно напротив лифта от пола до потолка, на втором стена была испещрена всевозможными начертаниями соответствующей цифры — «арабская», «римская», «старославянская»… причём в половине случаев цифра получалась вверх ногами. Разглядывая все эти «крики художественной души», Сиф даже задержался на этаже и продолжил путь неохотно минуты через три.

… На улице было холодно и снежно. Снег всё падал и падал безо всякого намёка на возможное отступление, у земли, казалось, ещё более густо, чем это смотрелось с одиннадцатого этажа. Синоптики, которые забыли предупредить горожан об этом снегопаде, суетливо сгребали в кучку кофейную гущу и, смущённо прячась за зонтиками, бочком-бочком расходились по домам, кляня погоду, таинственные фронты и американскую кофейную фирму. Снег равнодушно выслушивал все их жалобы и продолжал всё так же степенно садиться на землю, машины и даже людей, если те по какой-то причине вышли в такой снегопад на улицу. Не успел Сиф дойти до магазина, как уже превратился в небольшой передвижной сугроб.

— Да здравствует первый месяц весны, — отряхиваясь на крыльце, пробормотал мальчик.

А в магазине было тепло и светло, и остатки снега стали быстро таять и стекать за шиворот. А ещё в кондитерский отдел была большая-пребольшая очередь — по ощущениям Сифа, половина Москвы собралась здесь закупить «что-нибудь к чаю». Почувствовав, что судьба делает всё возможное, чтобы он не покупал привычных конфет и привычной же пачки «Чайной империи», Сиф вновь вышел под снег, огляделся по сторонам и зашагал в сторону проспекта.

В подземном переходе неподалёку была ещё одна забегаловка, в которую троица друзей Раста-Каша-Спец любили заглянуть после школы — поболтать с продавцом, «затариться печеньками».

Под землёй дул ужасный сквозняк, зато он-то, наверное, и выдул всех желающих покупать сладкое. У ларька торчала, глубоко засунув руки в карманы, только одна девочка в тёмном пальто и о чем-то болтала с продавцом. Волос под цветастой кепкой видно не было, но Сиф не сомневался, что свитая в узел косичка пестрит яркими шнурами расточек. Вымыв голову и заплетя, если хотелось, расточки обратно — те, которые расплетала, — Раста всегда убирала волосы в узел до вечера. Фена она не признавала и сохнуть предпочитала ночью, лёжа в кровати.