О Вечном (или нет) - Евгений Викторович Хромов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тихоокеанские скалы
Слёзы закончились. Остались только воспоминания. Да и те, материализованные в письма, догорают в костре — в спасительном огне, словно дар титана Прометея. В конце останемся только мы с тобой… Насколько, конечно, уместно теперь для меня и тебя обозначение «мы». Столь ли спасителен этот огонь?! Раньше мы горели вместе, поддерживая пламя друг в друге, сейчас — догораем по отдельности.
Вернёмся к истокам — истокам нашего дикого мира и безумных чувств. Задолго до Троянской войны, где на полях сражений гибли из-за любви, вздумали влюбиться дети рабов. Он — юноша, что любил засиживаться у океана за лепкой амфор из воздуха. Она — девчушка, чьи волосы на ветру разливались словно волны океана.
Любовь — роскошь, что не была позволена богами для простых смертных. Люди довольствовались мешковатыми тряпками, блестящими камешками и тошнотворными кутежами. Сосудам из плоти, слепленным Афиной и Зевсом, была чужда самоотверженность, чистота и непорочность чувств. Дни и ночи напролёт они разливали слёзы и наполнялись вином. Ветер нёс время, пока они не падали в беспамятстве и разбивались о каменную твердь.
Влюблённая парочка прекрасно знала о высших законах, ведь не раз слушала песни поэтов-скитальцев. Для людей «любить» означало приравнивать себя к богам, а приравнивать себя к богам — отвергать высшее провидение и небесное главенство. Открывая глаза с рассветными лучами — первым, что видели люди после пробуждения, был мрачный силуэт горы Олимп. С этого священного места боги следили за смертными, и за любую провинность легко могли спустить огонь на поселения. Сила богов могла в один миг уничтожить пастбища и города, испепелить долины и выжечь посевы. Люди боялись огня, а по сему даже не думали о высших чувствах.
Дабы защитить смертных от произвола богов, однажды Прометей спустил огонь с Олимпа на землю. Незаметно он пронёс величайший дар и разрушительнейшее проклятье в полой тростниковой палочке. В ту роковую ночь на небе практически не было звёзд. Прометей не хотел, чтобы яркое пламя виднелось среди кромешной тьмы. Боги могли найти и отнять огонь на земле. Не оставалось ничего, кроме как заключить его в «сосуд из плоти и кости». Юноша-созидатель и девушка-хранительница стали первыми носителями огня среди смертных. В дальнейшем сила богов вместе с ветром разнеслась остальным. Так бывший титан сравнял вершину Олимпа с землёй, а вместе с тем поднял деревенские пашни и городские лачуги до высот священной горы. Но вместо того, чтобы использовать огонь для обогрева обители, юноша и девушка обратили огонь на себя. Испепеляли друг друга взглядами. Бросались горячими словами. Выжигали памятные орнаменты на телах. В конце концов огонь вспыхнул на сухой траве — так наступила Троянская война. И сын пошёл против отца, и мать пошла против дочери, и брат пошёл против сестры.
Скромные прислужники богов — сын виноделов и дочь хлеборобов также взялись за оружие. Юноша взялся мастерить мечи из воздуха. Девушка — вить тетивы для луков из некогда прекрасных кудрей. Они воевали друг против друга, как мы с тобой, любимая. Мыслитель Эсхил считал, что все искусства у людей произошли от Прометея. Единственное, что мы научились делать искусно, так это убивать себя в «отношательствах». Спасибо, что не убили!
Юноша преисполнился желанием пойти в поход против Зевса. Он в тайне ненавидел отца, даровавшего кров — под небесным куполом так неспокойно жилось. Большую планету нельзя было обогреть без огня — огромной разрушительной силы. Девушка преисполнилась злобой к владычице Афине, объединившей ремесло и военное дело. Для изготовления земного глобуса было не обойтись без ремесла Афины.
В наказание за непослушание боги запретили ветру нести дождь — ничего кроме огня. Пожары не угасали. Пламя невозможно затушить пламенем: вскоре могущественная Троя обратилась в пепел. Люди верили, что Олимп спустит прощение на землю проливным дождём. Вера слепа: в то жаркое лето небо не пожаловало ни капли. Нам тоже проще было ждать эфемерного героя, полубога-получеловека. Мы ждали, забыв о том, что пророков давно склевали вороны, а останки покоятся в земле. Печень сильнейших не вечна!
Так мы теряем всё великое — пожаром внутри себя. Горячими словами и пламенными действиями. Гори, гори, гори!.. Приходится только надеяться, что ожоги окажутся не смертельными и нам останется что возрождать из пепелища. Хотя, конечно, это будет совсем не то! Уйдёт прежняя атмосфера, былое величие!..
Ты вышла из душа, замотанная в махровое полотенце — единственное, что в данный момент разделяло нас. В глазах твоих сверкал Нотр-Дам-де-Пари, перекрытия которого трескались от огня и звучно сокрушались вниз. В глазах твоих читалось отчётливое «спаси». Этот взгляд красноречивее несметного количества слов. Не нарушая тишины, я просто приобнял твоё полуобнажённое тело… и обнажённую душу. За окном срывались капли дождя, мерно стекая по стеклу. Всё.
Привет, как дела?
Привет, как дела? Детей ещё не родила? Уверена и не родишь: ты еле дышишь, слабо на ногах стоишь. Я лишь хотела спросить, как ты и твой суженый? Не думай, что семью мечты попыткой поговорить разрушила б. Мы ведь родные друг другу люди, близкие подруги — тут не охота на ведьм и не правосудье.
Ты с каждым днём всё мрачней, людей избегаешь. Дважды уверена, этот зверь тебя никуда не пускает. Новые соседи уже всё знают с моей лёгкой руки: я рассказала, что за новым платьем скрыты синяки, за улыбкой — душевная боль и психические дефекты. Я выбью входную дверь, позволь, ведь за ней явно собрание секты! Перестала кушать мои котлеты, зачем забросила университет ты, что-то взгляд подозрительно блеклый… Все эти «выдумки» голову сейчас разрывают, они причина постоянных рыданий в кровати. Я не сплю по ночам и перестала кушать — может быть, так ты будешь маму слушать. И брата родного ты тоже забыла. Ну обещал убить — что было, то было. Удали всё плохое из переписки, я ведь удалила — всю боль в окно отпусти. Письмо это я никогда не отправлю, за это тоже прости. Ведь ты никогда не поймёшь, что я хотела в нём донести.
…
Привет, как дела? Можешь меня «убивать», но отправить письмо решилась твоя «нерадивая мать». Опять и опять — уже