Башня - Дмитрий Сафонов

Он схватил мобильный и набрал 02. После короткого разговора повесил трубку, вспоминая, не упустил ли он что-нибудь еще.

Ах да! Конечно! Дубенский покопался в телефонной книжке и нашел номер популярного телеканала, когда-то они крутили рекламные ролики Башни. Набрал номер и стал ждать, глядя в бесстрастный монитор и от нетерпения постукивая пальцами по краю стола.

– Кирилл, есть картинка с вертолета, – прозвучал в наушнике голос режиссера.

– Давай!

Истомин приосанился и повернулся к камере.

– Как мы можем видеть, ситуация действительно странная. Я бы сказал, что это – самая настоящая техногенная катастрофа. У нас есть возможность показать вам сюжет, снятый с борта нашего вертолета. – Он требовал от журналистов, чтобы в репортажах и комментариях как можно чаще звучали слова «нас», «наш», «наше», «нашими», и сам делал это, уже не задумываясь. Истомин повернул голову вправо, будто смотрел на телевизор.

Через секунду во весь экран появилось изображение.

Башня была очень красивой, стены облицованы сине-зелеными панелями, меняющими свой цвет в зависимости от освещения. Толстые стекла снаружи казались зеркальными, если смотреть под косым углом, но если линия взгляда была перпендикулярна поверхности окна, то можно было рассмотреть, что делается внутри.

Вертолет облетал Башню по спирали, постепенно поднимаясь вверх, в дрожащем отражении было хорошо видно, как крутятся лопасти.

Башня казалась безмятежно спокойной, в тех окнах, что выходили на запад, отражалось ярко-оранжевое солнце.

Но Истомин – и миллионы зрителей вместе с ним – видели прильнувших к стеклам людей. Люди что-то пытались сказать и махали руками. Смысл этой жестикуляции был очевиден.

«Не хотел бы я оказаться на их месте», – подумал Истомин. Наверное, никто бы не хотел.

Пользуясь тем, что он исчез с экранов, Истомин дал отмашку: «Отключите звук» и сказал режиссеру:

– Слава, а что там мелькнуло внизу? Когда сюжет только начался? Мне показалось, в одном из окон…

– Да, я тоже заметил, – ответил Плотников. – Сейчас свяжусь с вертолетом…

Истомин кивнул. Снова появился звук.

– Как видите, – комментировал он за кадром скорее для того, чтобы заполнить паузу, – жители Башни заперты в своих квартирах. Впрочем, пока для беспокойства нет никаких оснований. Я думаю, в скором времени…

Вертолет начал снижаться, направляемый режиссером.

– Восточные окна… Где-то там. Откуда начинали.

– Ниже не могу! – ругался пилот. – Мне голову оторвут и лишат лицензии!

– Не волнуйся, трудоустроим, – холодно говорил Плотников.

– Кем, дворником, что ли?

– Если будешь много выступать, то считай, с завтрашнего дня помело в твоем распоряжении. Будешь летать на нем.

– Куда?

– Левее. Еще… Стоп!

Он увидел это и похолодел. Хуже всего было то, что это видели все.

В окне квартиры на девятом этаже, выходящем на восток, метался полуголый человек. На нем были одни трусы, но не это заставило режиссера содрогнуться.

Сначала ему показалось, что он видит подоконник, и на подоконнике лежит… Черт его знает что там лежит – что-то белое.

Оператор дал увеличение, как они говорили, «наехал» – и теперь стало понятно, что это не подоконник. Это – простыня, лежавшая на поверхности воды.

Человек стоял почти по пояс в воде и что-то кричал. Он колотил кулаками в пуленепробиваемое стекло, оператор замешкался и дал крупным планом лицо человека.

Мужчина лет сорока, с длинными волосами и большими залысинами. У него была короткая мефистофельская бородка, но сейчас мужчина выглядел не как грозный и загадочный Князь Тьмы, а просто как очень испуганный… Нет, обезумевший от страха человек.

Черты лица были искажены ужасом, по щекам катились крупные капли. Слезы? Или…

Обоими кулаками он колотил в стекло, и дряблые грудные мышцы обреченно болтались и дергались.

– Уводи! – крикнул режиссер, и вертолет сдвинулся с места.

Теперь окно выглядело зеркальным, но все же можно было разобрать горизонтальную качающуюся линию – уровень воды.

– Э-э-э… – Истомин замешкался. Комментировать такое было трудно. – Э-э-э… Видимо, мы несколько недооценивали ситуацию… Похоже, она принимает совсем другой оборот. – Истомин махнул рукой – картинка исчезла. Он повернулся к камере в студии. – Мы… будем продолжать следить за развитием событий вокруг Башни. Оставайтесь с нами.

Снова зеленая заставка, потом реклама.

– Вертолет МЧС в воздухе! Он уже близко! Скоро нас попрут оттуда! – кричал в наушник режиссер.

– Вертолету, что бы ни случилось, оставаться рядом с Башней! Будут выгонять – просить аварийную посадку на берегу канала, но ни в коем случае не уходить! Вторую машину – на выезд! Я хочу, чтобы они были на крыше одного из стоящих рядом домов. И не спать, ребята! Пошевеливайтесь, это прямой эфир! Назимову – не отходить от мэра. Что говорит МЧС? И вот еще что! Кто строил эту Башню? Кому она принадлежит?

– Концерн «Север», – ответил Плотников.

– Отлично! Кого-нибудь из концерна! Интервью по телефону!

– Уже работаем.

– Молодцы! Что РТР?

– В полной заднице – у них же нет вертолета!

– У них много чего нет, – удовлетворенно сказал Истомин.

Молодой женский голос по селекторной связи сказал:

– Кирилл Александрович! Звонит ваша жена. По-моему, у нее что-то срочное…

– Пусть перезвонит через пятнадцать минут.

– Но она… – девушка робко пыталась возразить.

Истомин вскипел.

– Сейчас же положите трубку! И соедините меня с ней через пятнадцать минут!

Девушка коротко ойкнула.

– Кирилл Александрович! Еще один звонок, – на этот раз ее голос звучал испуганно. – Дубенский, главный управляющий Башни…

– Боже мой! – разозлился Истомин. – Слава! – обратился он к режиссеру. – Может, хоть ты объяснишь своим помощникам, что на самом деле важно, а что может подождать? Переведи Дубенского на меня и включи запись: он наверняка хочет сделать какое-то заявление. И вообще, ребята… Если кто-то еще не понял, то я объясню. Мы работаем в прямом эфире, то есть все это происходит здесь и сейчас. Это специфика нашей работы, и прошу ее учитывать, – «а кто не хочет – может выметаться!» – подтекст у последней фразы был именно такой, – поэтому, пожалуйста, побыстрее.

– Кирилл, все работают, – голос Плотникова звучал обиженно.

– Кирилл Александрович, с вашего позволения, – язвительно сказал Истомин и приподнял невидимую шляпу. – Сейчас главное – работа, обиды – после эфира!

Он не знал, что довольно скоро изменит свое мнение о том, что главное, а что – не очень. Но сейчас главным действительно была работа.

– Мама, когда мы пойдем за мороженым?

Марина с трудом открыла глаза и перевернулась на другой бок.

– Сейчас… – сонно сказала она. – Сейчас пойдем…

Глаза снова закрылись, и она почувствовала, как проваливается в сладкую дрему.

Дневной сон – это такая коварная вещь… Стоит ему только позволить, и он засосет тебя, как зыбучий песок. Но… это так странно – чем больше спишь, тем больше хочется. После какого-то момента бывает очень трудно остановиться и снова вернуться к бодрствованию.

Она заставила себя открыть глаза и посмотреть в окно. Небо над Серебряным Бором было окрашено оранжевыми сполохами заката.

«Еще немного – и наступят сумерки, а я все валяюсь… – подумала она. – Надо собраться и встать, а то…»

А то это может превратиться в проблему: ночью она не уснет, а завтра утром очень рано вставать, Марина хотела перед первым уроком отвезти сына обратно на дачу, к бабушке, где он проводил два из трех летних месяцев.

Работа… Эта странная жизнь, напоминавшая «американские горки». Когда-то она с удовольствием ходила на работу – Марина преподавала английский язык в техническом вузе, – потом, когда муж стал зарабатывать достаточно, чтобы она могла себе позволить сидеть дома, Марина уволилась. Поначалу ей даже было скучно: все-таки в институте было какое-то подобие активной жизни – сплетни, склоки, дрязги…

Но прошел год или два, и она сама не заметила, как отвыкла от повседневной суеты. Одну суету сменила другая: она возила сына на машине в престижную школу в центре, на корты, где он усиленно занимался с личным тренером (и подавал большие надежды… как хотелось думать Марине), готовила еду, ждала мужа…

Мужа… Он исчез из ее жизни так неожиданно, словно… умер.

«Тьфу ты, Господи, что я такое говорю?» Нет, конечно, она не желала ему смерти… Ну, может быть, каких-нибудь мелких неприятностей – это да («он это заслужил»), но не смерти. Он исчез, и жизнь ее снова круто изменилась. Теперь, к сожалению, в худшую сторону.

И ведь с тех пор прошло уже три года. Да, почти три, но она так и НЕ СМОГЛА ПРИВЫК– НУТЬ к этой перемене. Не зря говорят, что к хорошему быстро привыкаешь, правоту этой пословицы Марина узнала на собственном опыте, но теперь она знала ее продолжение: «А к плохому привыкнуть очень трудно». Нет, наверное, в конце концов можно, но это слишком болезненно.