Убийство в лунном свете - Фредерик Браун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голос Жюстины прозвучал сильно и звонко. Я взглянул на неё и был поражён: в её глазах стояли слёзы! «Пойдём, Эд», — бросила она, и мы вернулись к лестнице. Но у лестницы она сказала вдруг: «Подожди-ка», — и развернулась лицом к залу. Присев на корточки, она расшнуровала туфельки и сбросила их с ног. Пробежав по залу, она потушила торшер в углу, а затем выключила и потолочный свет, падавший на глаза её мужу. Только после этого мы поднялись по лестнице.
— Поставь, Эд, что-нибудь на проигрыватель, — попросила она, — пока я приготовлю ещё выпить.
Я немного покумекал, как обращаться с «Кейпхартом», и вытащил пластинку Джимми Дорси. Как раз в тот момент, как Жюстина вошла со стаканами, заиграла медленная музыка. Мы сели на софу.
Жюстина склонилась головой мне на плечо.
— Я устала, Эд, устала ужасно. Я ведь… только так сказала это, там внизу. Не то чтобы всерьёз.
— Само собой, — ответил я.
— Вот дослушаем эту пластинку, и я тебя выгоню. Но ты ведь не вздумаешь тот час ехать назад? Уже четвёртый час; поезжай домой, завались спать, да спи до обеда.
— Нет, — возразил я. — В Тремонте у меня завтра утром срочные дела.
— Утром? А я полагала, что с этой — ну, с этой девчонкой — у тебя свидание вечером.
— Я не её имел в виду.
— Нежели ты говорил про дядю Стива?
— Про него, разумеется, тоже, но есть и нечто чертовски более важное. — Я издал смешок. — Звучит так, будто бы я собираюсь переделать уйму собственных дел за твой счёт. Но всё не так скверно, как это звучит, и в конечном счёте будет работать на тебя же.
— Так что же тогда ты должен «переделать»?
— Пропустим это.
— Нет уж, расскажи. Если это за мой счёт — значит, я имею право знать.
— Ну, хорошо. Мне предстоит как следует потрясти одного человека, который этим вечером как следует потряс меня. Но об этом я говорить не хочу, и это всё, что я имею тебе сообщить.
— А ты упёртый — а, Эд?
— Вот именно, — ответил я.
— Ты весьма забавный.
— Вот как?
— Да-да. Тебе, скорее всего, так никогда и не удастся заработать денег, зато ты как следует позабавишься. А может быть — угодишь в ловушку. И уже сейчас ты занёс для этого ногу.
— Уже сейчас?
— Вообще сейчас, не в данную минуту. Скорее всего, ты клюнешь на банальную тремонтовскую паршивку, женишься на ней и… воспоследуют все те вещи, которые ты намеревался совершить совсем иным образом.
Я запустил руку ей в волосы.
— Милый котёнок!
На это Жюстина рассмеялась.
— Чёрт возьми, Эд, не говори такого женщинам, если это правда. Но что это я делаю — обучаю тебя правильно обращаться с женщинами! Ты и так всё умеешь.
Она взглянула на свой стакан и увидела, что он опустел.
— Налей ещё.
— Я лучше пойду, — ответил я. — Великое завтра уже наступает.
Она не убрала головы с моего плеча, а я не умел вежливо её отклонить.
— А что случилось с пластинкой Мэгги Спэниера? — спросила Жюстина. — Ты, казалось, просто шутил вчера вечером, желая послушать любую пластинку, только не эту. Но когда ты ушёл, я взглянула на неё.
Я рассказал ей, что произошло. Жюстина произнесла:
— А, лучший друг моего мужа. Как змею меня ненавидит. Ты ведь не подумал, будто это был мой приятель?
— Ни в коем случае.
— Полагаю, теперь ты думаешь — после того, что я сказала Грегу там внизу, — что я порядочная дрянь?
— А это так?
— Немного. Чуть-чуть. Если ты спрашиваешь, хранила ли я верность Грегу, то — нет, конечно. Но и беспорядочные связи не по мне. Было у меня несколько приключений, и всё же много воды утекло с тех пор, как я клала кому-то голову на плечо. Я перешла на добывание денег.
— Что ж, — ответил я. — Иметь деньги — это ведь здорово. А разве твой муж…
— Грег хранит верность — бутылке своей. Не подозревает о существовании женщин, включая и меня. Но тебе не кажется, что этот проигрыватель уже три раза подряд крутит одну и ту же песню? Ты не выставил автоматический останов. — Она убрала голову с моего плеча, а потому я получил возможность встать, подойти к «Кейпхарду» и убрать звукосниматель с пластинки. Когда я обернулся к Жюстине, та уже стояла на ногах. Я приблизился, обхватил её руками и поцеловал; она же прижалась ко мне всем телом — так что я сам с головы до пят перенял её вибрацию.
Затем Жюстина отступила и произнесла:
— Всё, Эд, доброй ночи. Не повреди «кадиллак». И себя тоже.
— Постараюсь, — ответил я. — Доброй ночи, Жюстина.
Я вышел от неё, забрался в автомобиль и поехал к дому с меблированными комнатами, в котором мы квартировали с дядюшкой Эмом. Автомобиль я оставил перед входом, взбежал по лестнице и ключом отпер дверь в наш покой.
Дядюшка Эм сел на постели и спросил: «Кто там?» — но тут свет из коридора осветил меня, и он добавил: «А, Эд. А который час?»
— Четыре утра. Можно мне свет включить?
— Включай. А почему ты вернулся так рано? Уже выполнил задание? Бен тебя не похвалит. Ты должен был растянуть дело на пару дней.
— Ещё растяну, — заверил я дядюшку Эма. — Я ведь даже и не приступал.
Свет был уже зажжён, а потому дядюшка Эм округлил глаза и уставился на меня.
— Сотри эту помаду, — промямлил он.
Я послушно исполнил. А дядюшка Эм свесил с кровати ноги и всунул их в тапочки.
— Что, чёрт возьми, всё это значит? — воскликнул он.
Я усмехнулся.
— Мне бы одежду сменить. А то упал и весь испачкался.
— А помада откуда?
— То другая история. Тебе которую рассказать?
— Ты расскажи мне, какого чёрта ты вернулся в Чикаго?
— Жюстина совершала путешествие до Сент-Луиса и заехала ко мне обсудить дело. Затем она передумала и решила возвращаться в Чикаго. Я привёз её сюда и занял её автомобиль ради служебных нужд. Вот отправлюсь сейчас назад, и тогда у меня будет ещё часа два, чтобы там поспать.
— Так поспи лучше здесь. Вместе позавтракаем, а потом ты сможешь ехать и прибудешь туда к девяти. А здесь поспишь часов до семи.
Я колебался.
— Будь оно так, — сказал я, — мы начнём разговоры, и проговорим все эти три часа.
— Я ни о чём
