Путешествие налегке - Туве Янссон

На следующем этаже они увидели сотни животных, воссозданных с великим искусством и бесконечным терпением в самой типичной для них позе. Их шерсть была мертвенно-тусклой, пасть залита гипсом, но они соответственно своей природе шагали по болоту или пескам либо переваливали через горы, и ни одно из них не считалось диким животным.

— Мне очень жаль, — произнесла она.

— Please, — заверил ее господин Симомура, коснувшись на миг ее пальцев. Его руки красивым жестом обозначили то фатальное, чему ничем не поможешь, даже любезностью. И они отправились дальше.

И вот они подошли к волку. Он был так же изъеден молью, так же жалок, как лис, но выглядел куда более свирепым. Господин Симомура открыл свой альбом с эскизами, а она встала за колонной, чтобы не мешать ему.

Они стояли одни, большой зал был залит ровным белым светом, исходившим от снега за окном. Похоже, никаких медведей здесь не было, было лишь множество круглых тюленей с глазами, прикрытыми ватой, а дальше, за окостеневшими тенями стеклянных ящиков на высоких узких ножках, располагались, вероятно, олени.

Она подумала: «Он не любит чучела животных. А завтра он уезжает. Если бы только так не онемели сегодня колени».

И вот господин Симомура стоит рядом с ней, он двигается так же тихо, как разговаривает. Жестом, выражающим глубокое сожаление, он протягивает ей альбом с эскизами.

Он нарисовал волка с помощью всего лишь нескольких линий, продуманных, грубых и неслыханно выразительных. Рисунок был очень хороший! Внезапно ее охватило желание показать ему живого волка.

Они ожидали паром. Она очень страшилась молчания, но господин Симомура, казалось, больше не обращал на нее внимания. Он бродил по узкой береговой полоске под причалом, собирал мелкие камешки, кусочки угля и внимательно их изучал. «Неужели он не мерзнет в этом тоненьком пальтишке, — думала она. — И без шапки». Рисунок волка внушил ей робкое чувство уважения к нему, гораздо более сильное, нежели то, что обычно испытываешь к чужому человеку. К ее неуверенности прибавилось беспокойство о том, что он мерз.

Очень маленькая юркая спортивная лодка с мотором на борту причалила у мостков. Называлась она «Высокогорье».

— Разве паром туда больше не ходит? — спросила она.

— Только частные лодки, — ответил лодочник. — И ходим мы туда лишь три раза в день.

Она повернулась к господину Симомура и сказала:

— Please!

Они спустились в лодку.

— Это иностранец, — возразил лодочник. — Мы возим только персонал. Зимой все закрыто.

Она внезапно разволновалась из-за того, что господин Симомура не увидит волка. Она объяснила:

— Но он завтра уезжает, вы понимаете, он уезжает завтра в Японию, и тогда уже будет поздно. Это очень важно для него!

— Хорошо, хорошо, — ответил лодочник. — Но у меня нет никаких билетов.

Он прошел на корму.

Они были единственными пассажирами на борту. Моторная лодка направилась обратно к острову, высокому и черно-белому там, где на горе местами лежал снег. Она пыталась вспомнить, где находятся клетки, но это было так давно! Ей припомнилась лама, которая плюнула в нее, и то, как симпатичны были обезьяны, потому что не выглядели запертыми в клетки.

Господин Симомура не произнес ни слова, пока они не вышли на берег, тогда он снова вернул на лицо свою улыбку, отошел в сторону, чтобы пропустить ее вперед, и все время повторял:

— Please… please!

Он ждал, что она покажет ему диких животных. Она шла впереди в глубь острова. Снег был рыхлым и талым, а следов виднелось немного, то тут, то там стояли заколоченные дома и пустые клетки, почти все таблички были убраны.

Посреди острова она все вспомнила. Вот здесь стоял большой павильон в старинном стиле с выпиленными лобзиком узорами на фронтонах и ажурными окнами с тонкими рамами. Там пили кофе, сок и слушали оркестр. Через окно виднелись горы стоявших на полу и перевернутых стульев, нетронутый снег лежал на крыльце. Разумеется, сейчас здесь не было ни единого места, где можно было бы выпить кофе в это время, и ни единой скамейки, где можно было бы сесть и вытянуть ноги, да и согреться тоже было негде. Внезапно она разозлилась и, резко повернувшись, направилась к птичьим клеткам, где птицы, словно темно-бурые плоды, висели на своих деревьях высоко-высоко под самым потолком. «А медведи, верно, спят в своей берлоге, — подумала она. — И пройдет еще несколько часов, прежде чем мы снова поплывем домой».

Господин Симомура шел по ее следам в снегу, его ноги были гораздо меньше, чем у нее. Беспокойные стада коз разглядывали их, пока они пересекали остров. Животные не поворачивали головы им вслед, они перемещали всю свою тушу разом, с абсолютной точностью, и лес из толстых изогнутых рогов снова замирал. Вся округа была погружена в тишину, и ни единой души не видно было между клетками. Снег таял, вокруг текли ручьи. Остановившись, она прочитала на табличке: «Вместе с диким ослом, прибывшим из Ростока 05.04.1970 г., в клетке находится старая ручная ослица Кайса (серая)». Это показалось ей забавным. Никаких ослов там вовсе не было. Ее заинтересовало, где живут белые медведи.

Они спустились вниз к берегу, он назывался «Кошачья долина». Снежный барс без всякого любопытства смотрел на нее. Он был серо-желтым, с очень длинным хвостом. Она повернулась следом за господином Симомура, который направился прямо вниз, к воде, кошачьи его не волновали. Его черное пальто мелькало меж берез, он быстро двигался, вот он уже оказался в зарослях желтого тростника. «Может, у него какая-нибудь личная нужда», — подумала она, снова глядя на снежного барса. Некоторое время спустя она медленно двинулась дальше, иногда останавливаясь, чтобы подождать, но господин Симомура не возвращался. Тогда она с трудом спустилась вниз по береговому склону, не смея окликнуть его. На острове было слишком тихо, может, все животные начинали реветь и кричать одновременно, и вообще у нее нет никакого права здесь находиться.

Господин Симомура шел по кромке воды мимо портовых отбросов из пластика, бумаги и фруктовой кожуры, он собирал обломки дерева, которые море смыло на берег. «Ну конечно, — подумала она, вздохнув с облегчением, оттого что догадалась, — он собирает удивительной формы ветки. Они так делают, я читала…»

Они уже долго не разговаривали, это был отдых. Он показал ей свои находки, и она ничего на это не сказала. Одинокое странствие на фоне замкнутого со всех сторон ландшафта кое-что упростило. Мало-помалу они вернулись назад к пустым клеткам. И вот появились медведи. Она быстро взглянула на него: да, он явно заинтересовался, и не бурыми медведями, а белыми. Один из них лежал на спине, подняв лапы, большой и бесформенный, грязно-желтый на фоне белого снега. Глаза — черные как уголь. Глядя через плечо на господина Симомура, он тяжело поднялся. Движения его были похожи на жесты усталого человека, который собирается вылезти из кровати, медведь неотрывно глядел вниз, в снег возле собственных лап. Господин Симомура не стал доставать свой альбом с эскизами, он лишь внимательно разглядывал медведя.

Сырость и холод поднимались по ее ногам, ведь этот остров таил опасность и был невыразимо печален. Он отрезал от нее все, что было настоящим и живым, он пугал ее. Почему он не начал рисовать — ждал, что медведь поднимется? Она ничего не сказала, только обмотала шляпу шарфом и ждала.

Наконец господин Симомура повернулся к ней с поклоном и, улыбнувшись, дал понять, что видел медведя. Они прошли мимо бизона и норки. На заднем дворе стояли в затоптанном снегу ведра и пара лыж, все-таки люди жили здесь и работали. Но за все время им не встретился ни один человек.

Когда она наконец нашла волков, ландшафт в наступивших первых сумерках уже помрачнел.

— Господин Симомура, — тихо позвала она.

Почти застенчиво улыбнувшись, она показала ему волков. Их было трое, и каждый сидел в своей клетке.

Все трое ходили взад-вперед вдоль решетки какой-то скользящей рысцой, не поднимая головы. Господин Симомура подошел ближе и посмотрел на волков.

Беспокойное движение волков показалось ей опасным. Они жили вне времени; неделю за неделей, год за годом бегали они вдоль решетки, и если они ненавидят нас, то эта ненависть, должно быть, гигантская! Она мерзла, внезапно ей стало неудержимо холодно, и она заплакала. У нее болели ноги, ей хотелось домой, ничего общего с волками и господином Симомура у нее не было.

Трудно сказать, сколько времени господин Симомура разглядывал волков, но, когда он от них оторвался, сумерки сгустились. Вытерев лицо рукавичкой, она последовала за ним. Когда они проходили мимо пустых обезьяньих вольеров, он повернулся и начал что-то объяснять. Положив руку на альбом с эскизами, он улыбнулся, покачал головой. Жестом поднесенной ко лбу руки он объяснил, что запечатлел в своей памяти волка, да, он сделал это. Мол, будьте абсолютно спокойны.