Алхимики - Рудольф Баумбах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эльза смотрела на бакалавра большими глазами. Ей всегда казалось, что он вряд ли умеет досчитать до трех!.. И вот он говорит почти так же красиво, как магистр, — нет, еще гораздо лучше, так как магистра бывает трудно понять, а мысли господина помощника так просты, что кажутся ей ее собственными….
— Вы вероятно, очень учены? — спросила она робким голосом.
— Нет, не слишком, юнгфер Эльза! Но с Божьей помощью из меня мог бы выйти недурной ученый, если бы меня не постигло несчастье.
В Эльзе проснулось любопытство. Отец строго запретил ей расспрашивать нового помощника о его прошлом, и до сих пор она ни разу не нарушала этого запрета. Но теперь, когда Фриц Гедерих сам начал говорить о своей судьбе, она решилась спросить:
— Вы, должно быть, много пережили, господин Фриц?
— Да, — ответил он со вздохом, — много было и хорошего и дурного, особенно последнего…
— Знаете что? — сказала, рассмеявшись, Эльза. — Старая Ганна считала вас вначале заколдованным принцем или кем-то в этом роде….
Фриц Гедерих улыбнулся.
— Нет, отец мой был не королем, а только пастором. Впрочем, я смутно помню его: я был совсем маленьким, когда умерли мои родители.
— У вас нет ни отца, ни матери? — спросила Эльза.
— Да, они умерли от чумы. Мне было всего пять лет, когда великий мор пришел в нашу деревню. Сначала слег отец; к вечеру он скончался, и в ту же ночь умерли два моих брата. Я видел все это и ничего не понимал. На другой день мать подозвала меня к своей постели и сказала слабым голосом: «Возьми каравай хлеба в мешок и беги к брату Габриэлю!» Я обрадовался словам матери, хотел обнять ее и поцеловать. Но она отстранила меня и сказала: «Беги, беги, словно за тобой горит!» Я выбежал из дома и помчался по деревне. На улице не было ни души, все двери были заперты, выли собаки… Мне сделалось жутко, и я бежал изо всех сил. Брат Габриэль был учителем в соседней деревне. Он ласково принял меня и оставил у себя. Своей матери я больше уже не видал: она умерла и ее похоронили вместе с другими.
Фриц Гедерих замолчал. Эльза смотрела на него влажными глазами.
— Вы хоть знали свою мать… а моя умерла тотчас же после моего рождения. Это еще гораздо грустнее!
Фриц сочувственно посмотрел на Эльзу и протянул было ей руку, но, вспомнив, что она запачкана в земле, тотчас опустил ее.
— Дайте мне вашу руку, господин Фриц, — сказала Эльза. — Это не беда, что она в земле.
И они пожали друг другу руки, словно старые боевые товарищи.
Фриц Гедерих сбегал к колодцу и принес лейку с водой. Эльза первая опустила в нее свою маленькую ручку, потом вымыл руки и господин помощник. Но полотенца у них не было, и Эльза стала размахивать мокрыми руками, так что капли воды полетели в лицо господина помощника. При этом она хохотала, как расшалившееся дитя. Наконец, руки у них обсохли.
— Не расскажете ли вы мне еще о своей жизни? — спросила Эльза.
— Охотно, — отвечал Фриц, — мне было бы приятно высказаться, только не думаю, чтобы мой рассказ доставил вам много удовольствия…
— Обязательно расскажите! — поспешно сказала Эльза. — Пойдемте вон туда, на скамью. Там больше тени, чем здесь!
Под бузиновым кустом стояла грубо сколоченная скамья: на ней было места как раз для двоих. Здесь сидела теперь Эльза рядом с Фрицем, который рассказывал о том, как приемный отец отвез его в город, в латинскую школу, чтобы он мог стать настоящим ученым, к чему тщетно стремился сам Габриэль. Потом его воспитатель умер, предварительно вручив Фрицу отцовское наследство, которого было вполне достаточно для поступления в университет. Дальше Фриц стал рассказывать о своей жизни в университетском городе, о знаменитых профессорах и о веселых проказах студентов.
— Почти три года, — по-латыни это называется trien-nium, — продолжал Фриц, — изучал я в Цехштадте медицину. Стал бакалавром и готовился к диспуту, чтобы получить звание доктора, как вдруг все рухнуло…
Бакалавр остановился и опустил глаза.
— Если вам неприятно рассказывать о дальнейшем, я не стану настаивать, — сказала Эльза и хотела уже встать, но Фриц Гедерих удержал ее.
— У меня будет легче на сердце, если я выскажусь до конца. Юнгфер Эльза, я расскажу вам все, как на исповеди, а вы скажете мне, велик ли в ваших глазах мой проступок.
Маленькая белокурая исповедница была очень смущена. Господин помощник говорил так торжественно, дело начинало принимать серьезный оборот. Не лучше ли прекратить разговор? Кто знает, что за чудовище этот Фриц? Эльза вспомнила подслушанные ею обрывки его разговора с отцом, и мурашки пробежали у нее по спине. Но любопытство взяло верх, она осталась на скамье и стала слушать исповедь бакалавра.
— Был у меня один товарищ, — рассказывал Фриц, — очень странный человек! Его не радовали ни вино, ни веселье, ни песни. Он чувствовал себя хорошо только среди пожелтевших, запыленных пергаментов. Он просиживал над ними дни и ночи, стараясь постичь разные запретные тайны. Я пробовал уговаривать его, пытался силой ввести его в нашу веселую жизнь, — все было напрасно! Он продолжал уверять, что никакие земные радости не смогут заменить ему того тайного восторга, который он испытывает каждый раз, когда перед ним поднимается занавес, отделяющий видимый мир от невидимого. Только тот, говорил он, достигает высшей степени учености, кто может подчинить себе тайные силы природы, кто может заклинать духов…
Эльза вздрогнула.
Бакалавр продолжал:
— Я сам почувствовал любопытство, и друг мой охотно согласился обучать меня. Мы часто сидели за полночь у лампы, разбирая магические формулы заклинаний, не раз пытались также вызывать духов, но они не являлись.
Однажды приехал из Кенигсберга странствующий студент, с которым товарищ мой вскоре подружился. Выяснилось, что приезжий студент был основательно посвящен в сокровенные тайны природы. За стол и квартиру он согласился обучать нас магии. Мы часто просили его совершить заклинание духов; он дал свое согласие, но откладывал со дня на день исполнение задуманного. Наконец, он назначил ночь, когда
