Фасс! О юных собаководах - Анастасия Владимировна Суворова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вроде тебя, — шепнула Диме Лана.
Дима только отмахнулся.
— Вид у паренька, — продолжал летчик, — был необыкновенно боевой, и видно было, что он непрочь в любой момент подраться.
«Ну, знакомьтесь, нечего петухами друг на друга смотреть. — И отец подтолкнул меня к парнишке: — Это мой Колька, а это Митяй, сын хозяйский».
Я протянул руку, и Митяй с силой ее сжал. Паренек был крепкий, хоть и мал.
«Давай коня отведем, а потом в бабки пойдем играть», сказал он. Коня повели во двор. Двор был крытый, и вот тут-то, ребята, признаюсь, я струхнул: совершенно неожиданно из темного угла на меня бросился пес. Хорошо, что он на цепи был, но, сделай я еще один только шаг, быть бы мне в его лапах.
«Куда лезешь? Не подходи — разорвет», оттолкнул меня Митяй.
Я никогда не видел таких собак. Громадная, как медведь, рвется ко мне, хрипит от злобы, пена из пасти брызжет.
«Ему еще и году нет», похвастался Митяй, подошел и погладил собаку.
Я очень любил собак и никогда их не боялся. У меня в кармане был хлеб, я его бросил, но пес даже не понюхал, а опять кинулся на меня.
«Пойдем, чего там, ишь, невидаль какая!» потащил меня Митяй на улицу.
Летчик на мгновение замолчал.
Ярко вспыхнул подброшенный в костер хворост. Тихо сидели ребята, только изредка хлопал кто-нибудь себя по голым ногам, убивая надоедливого комара.
— Ну, а как собака? — не утерпела Лана.
— Собака? Собака не тронула хлеб, и когда, набегавшись, мы шли домой, она еще злее начала на меня бросаться.
«Эх ты, укротитель! — пренебрежительно сплюнул Митяй. — А вот вечером не выходи! Спускаем Матроса. Вцепится — ни от тебя, ни от галстука ничего не останется».
Но мне захотелось обязательно приручить Матроса. Я носил ему по нескольку раз в день хлеб, кости и даже сахар. Понемногу стал он ко мне привыкать, но близко к себе никак не подпускал.
С треском рассыпались искры, осветив спокойно лежавшего Троса.
— …Ну вот, подружились мы с Митяем крепко, да еще человек десять парнишек всегда были с нами. Я решил у них пионеротряд организовать. Отец обещал помочь, а Митяев папаша, как узнал о нашей затее, избил Митяя так, что он несколько дней провалялся на печи. Но охоту быть пионером отбить у Митяя было не так просто.
У Димы невольно сжались кулаки.
— А что же вы?
— Почему ваш отец не помог? — раздались голоса возмущенных ребят.
— Тише, тише, ребятки! Я был очень зол, но злобой ничего не поделаешь, и я ничего не мог сделать, а отца в то время не было, он объезжал район.
Как только отец вернулся, я все ему рассказал. Он обещал поговорить с хозяином. В этот день, вечером, должно было быть общее собрание колхозников, а хозяин целый день где-то пропадал. Я уже говорил, что колхозы тогда только еще налаживались, много было кулаков, вредителей, они мешали правильной организации работы.
На собрании выяснилось, что наш хозяин особенно много путал. Он подбивал народ выходить из колхоза.
Мы, ребята, во всем, что творилось, принимали живое участие, и пока шло собрание, все наши ребятишки собрались у крыльца правления и тоже беседовали на колхозные темы.
Митяя с нами не было.
«Отец, верно, не пустил, — сказал кто-то. — Надо бы пойти к нему поглядеть».
Меня самого отсутствие Митяя очень беспокоило. «Не в клеть ли его заперли?»
Но тут из-за угла выбежал он сам, бледный, губы дрожат. Слова выговорить не может.
«Тятька мой, — наконец заговорил он, — подбил народ птицу резать. Он говорит, бумага пришла — живую птицу задарма у колхозников отбирать и в город везти. Я знаю, что это ни к чему, никто зря отбирать не станет, а все село птицу бьет!»
Я пробрался на собрание и подошел к сидевшему у стола отцу.
«Так, так, — сказал он, выслушав меня. — Вот когда хозяин коготки-то показал! Обойди со своими ребятами дворы, скажи — нечего птицу изводить».
Мы разделились на партии и побежали на село.
Кругом гогот, кудахтанье. Бабы ревут. Жалко ведь им своих кудлатой!
Во дворы мы вбегали с криком:
«Что вы делаете? Зачем птицу губите?»
«Как люди, так и мы», отвечали нам почти в каждом доме.
«А какие же люди режут?» спрашивал Митяй.
«А у вас, Митяйка, не режут?» отпуская кур, в свою очередь спрашивали бабы.
«Нет… ни к чему», отвечал Митяй, и мы бежали дальше.
Нам начали попадаться колхозники. Они шли с собрания и ожесточенно спорили, то и дело называя имена хозяина и моего отца.
Подошли мы к нашему дому — Митяй пригорюнился. «Узнает батька, что я с тобой ходил, — убьет! Не пойду!» И он спрятался под крыльцо.
Я рассказал отцу, как нам удалось прекратить птичью бойню.
«Видали? — обратился отец к товарищам, с которыми пришел с собрания. — А твой Митяй молодец, настоящий пионер, вот только батька у него неподходящий. Ну, иди к нему…»
Пошел я Митяя искать, открыл дверь во двор и остолбенел. Хозяин палкой, как цепом, по Матросу молотил:
«Так тебе, прихвостень пионерский, и Митьку излупцую, будет помнить…»
Борода всклокочена, рубаха порвана, глаза кровью налились, а несчастный пес даже выть перестал.
Я бросился к нему, вырываю палку, кричу, отца на помощь зову, а хозяин-то наш как схватит меня за горло, душить начал. Сам хрипит:
«Ах ты, гаденыш! Отнял у меня сына!..»
А я уж и дышать не могу, в глазах потемнело.
Вдруг откуда-то прямо сверху, Митяй, и прямо ему на плечи.
«Пусти его, пусти!» кричит. Побледнел весь. Дрожит.
«Ты что это, тварь, а? Отпусти мальчонку!» услышал я голос отца.
«Я ничего, я так, поиграл вот с ними», заюлил хозяин и, сбросив на землю Митяя, шмыгнул на улицу.
«Живой, сынок, а? — Отец поставил меня на ноги. — Игра-то вроде кошки с мышкой».
Митяй горько плакал.
«Не плачь, — наклонился над ним отец: — я в город тебя возьму, хороший ты парень, тут тебе делать нечего. Ну, а пес-то ваш как, подох, кажется?»
Я подошел к собаке. Голова разбита. Морда в крови. Отец принес воды, помог промыть раны. Матрос застонал и впервые лизнул мне руку.
Вылечил я Матроску. Привязался он ко мне сильно…
— А хозяина-то арестовали? — перебил Вовка рассказчика.
— Нет, хозяин ласковый да обходительный такой стал. Митяя даже ни разу
