Всеобщая мифология. Часть I. Когда боги спускались на землю - Томас Балфинч

Богиня Голод послушалась приказаний Цереры и поспешила по воздуху в жилище Эрихтиона. Она вошла в спальню негодяя и нашла его спящим. Затем она окутала его своими крыльями и дышала на него, впуская яд в его жилы. Исполнив задание, она поспешила покинуть землю изобилия и вернуться в привычные места. Эрихтион все еще спал, но во сне страстно желал есть и жевал челюстями, словно ел. Когда он проснулся, его голод был зверским. Не медля ни минуты, он принялся за еду – он пожирал любого рода земные, морские и небесные продукты; и жаловался на голод, даже когда ел.

То, что было достаточно для любого человека или города, или даже целого народа, было не достаточно для него. Чем больше он ел, тем больше хотел кушать. Его голод был, как море, которое поглощает все реки, но никогда не наполняется, или, как огонь, которые сжигает все топливо, которое в него кладут и становится все более ненасытным.

Его имущество быстро уменьшалось под возрастающими запросами его аппетита, но голод не ослабевал. В конце концов, он все спустил, и у него осталась только дочь – дочь, достойная лучшего родителя. Он продал и ее. Ей претило быть рабыней, и, стоя на морском берегу, она подняла руки в молитве к Нептуну. Тот услышал ее мольбу и, хотя ее новый хозяин был рядом и только что смотрел на нее, Нептун превратил ее в рыбака, занятого своим делом. Хозяин, глядя на нее и увидев ее в измененной форме, обратился к ней со словами:

– Добрый рыбак, куда ушла девушка, которую я только что видел, с растрепанными волосами и в скромном одеянии, стоявшая приблизительно там, где ты стоишь? Скажи мне правду; и ты будешь удачлив, и рыба не сорвется с твоего крючка.

Она поняла, что ее молитва была услышана, и в душе обрадовалась, слушая, как к ней обращаются с вопросом о ней самой. Она ответила:

– Извини меня, путник, но я был так занят своей удочкой, что больше ничего не видел; но, пусть я никогда не смогу поймать рыбу, если поверю, что какая-то женщина или кто-то другой был здесь некоторое время, кроме меня.

Покупатель был обманут и ушел своим путем, думая, что его рабыня сбежала. Потом она приняла свой подлинный вид. Ее отец был очень рад обнаружить дочь снова с ним, и деньги тоже, которые он получил за ее продажу; и он снова продал ее. Но под покровительством Нептуна она каждый раз, как он ее продавал, превращалась то в лошадь, то в птицу, то в быка, то в оленя – уходила от покупателя и возвращалась домой. Этим низким способом страдающий отец добывал еду; но не достаточно, чтобы удовлетворить его желания, и, наконец, голод заставил его пожрать собственные члены, и он старался насытить свое тело, поедая сам себя, пока смерть не освободила его от мести Цереры.

Гамадриады не только могли наказывать за причиненный вред, но также и быть признательными за услуги. Это подтверждает история Роэка. Роэк, которому случилось увидеть дуб, готовый упасть, приказал своим слугам подпереть его. Нимфа, которая неминуемо погибла бы вместе с этим деревом, явилась и выразила ему благодарность за спасение ее жизни и спросила его, чего он желает. Роэк смело попросил ее любви, и нимфа уступила его желанию. В то же время она обязала его быть постоянным и сказала, что ее посланницей будет пчела, которая даст знать, когда она будет согласна на его общество. Однажды пчела появилась, когда Роэк играл в шашки, и он неосмотрительно отмахнулся от нее. Это так разгневало нимфу, что она ослепила его.

От редактора. Русский поэт Михаил Михайлов (1829–1865) так описал встречу с дриадой в одноименном стихотворении:

Под явором лежал я. Ветерок листамиИграл шумливыми, – и нежными словамиКазался шелест мне встревоженных листов…Он много нашептал мне сладких, чудных слов.Мне снилось: дерева вершина превратиласьВ головку белую, по ней коса струиласьЗеленою волной, – а из ветвей живыхДве ручки белые искали рук моих.Тут предался вполне я сна очарованьюИ нимфы долго пил горячие лобзанья.

Глава IX. Божество любви

Очаровательная богиня любви Венера была чудом красоты и воплощением земного совершенства, но вовсе не самой праведной и добродетельной особой. Она, говоря откровенно, обладала на редкость вздорным, ревнивым и неуживчивым характером, который сделал бы ее самым настоящим исчадием ада, не будь она так ленива, влюбчива и глуповата. Однако кто сказал, что для того, чтобы влюбиться и народить детей, надо быть семи пядей во лбу?

Подобно другим богам и богиням, Венера обожала, чтобы люди ее почитали и приносили ей жертвы. И самых верных своих поклонников она вознаграждала, а тех, кто пренебрегал ею, она наказывала самым суровым образом. Об этом сохранилось несколько удивительных историй.

Однажды Венера, играя со своим сыном Купидоном, поранилась одной из его стрел. Она вытащила стрелу, но рана оказалась глубже, чем она думала. До того, как рана зажила, Венера увидела Адониса и была им очарована. Она больше не проявляла интереса к своим любимым местам: островам Пафосу, и Книдосу, и Аматосу, богатому металлами. Она даже не бывала на небе, потому что Адонис стал ей дороже неба. Она следовала за ним и докучала ему безмерно.

Любившая подремать в тени, не зная никаких иных забот, кроме как совершенствовать свои чары, теперь она скиталась по лесам и горам, одетая, как охотница-Диана; и звала ее собак, и преследовала зайцев и оленей и других зверей, на которых можно безопасно охотиться, но избегала волков и медведей, запятнанных многими убийствами. Венера и своему возлюбленному Адонису наказывала остерегаться таких опасных животных.

– Будь смелым с робкими, – говорила она, – но отвага на бесстрашных – не безопасна. Опасайся подставлять себя опасности и подвергать мое счастье риску. Не нападай на зверей, которых вооружила сама Природа. Я не ценю твою охотничью славу столь высоко, чтобы согласиться получить ее такой ценой. Твоя юность и твоя красота, которые очаровали Венеру, не тронут сердца львов и щетинистых вепрей. Подумай об их ужасных когтях и чудовищной силе! Я ненавижу весь их род.

Предупредив Адониса таким образом, Венера взобралась на колесницу, запряженную лебедями и улетела. Но Адонис был слишком доблестным воителем, чтобы принимать во внимание такие советы. Собаки подняли из логова дикого вепря, а юноша бросил копье и ранил животное боковым ударом. Зверь оскалился и бросился на Адониса, который повернулся и побежал; но вепрь настиг его, вонзил в него свои клыки, и повалил умирающего на поле брани.

Венера в своей запряженной лебедями колеснице еще не достигла Кипра, как услышала поднимающиеся по воздуху стоны возлюбленного; она повернула своих белокрылых коней обратно на землю. Когда она подъехала ближе и увидела с высоты его безжизненное тело, утонувшее в крови, то приземлилась и, склонившись над ним, била себя в грудь и рвала на себе волосы. Упрекая богинь судьбы Фат в жестокосердии, она говорила:

– Но ваше торжество будет не полным, воспоминания о моем горе будут длиться, и зрелище твоей смерти, мой Адонис, и мои стенания будут ежегодно возобновляться. Твоя кровь превратится в цветок, этому моему утешению никто не будет завидовать.

Напрасно Венера упрашивала Адониса не ходить на охоту…

Сказав так, она брызнула нектаром на кровь; и, когда они смешались, поднялись пузырьки, как в луже, в которую падают капли дождя, и в течение часа там выросли цветы, красные, как кровь, как гранат. Но живут они недолго. Говорят, это ветер дует в открытый цветок и сдувает лепестки прочь; поэтому их называют анемонами или цветами ветра, потому что он помогает равно как их образованию, так и их гибели.

Мильтон обращается к истории Венеры и Адониса в своем «Комосе»:

Эдисейскою росойРассыпает над землейСвой воздушный мост Ирида,Устелив простор луговКрасочным ковром цветов,Ярким, как ее хламида;И когда лежит на немАдонис, забывшись сном,И от крови дерн багрится,Ассирийская царицаВозле друга бдит в слезах;

Скульптор Пигмалион столько натерпелся от женщин, что проникся отвращением к любви и решил никогда не жениться. Однако это не мешало ему заниматься любимым ремеслом, и он с большим мастерством продолжал ваять статуи богов и богинь. Однажды он сделал статую из слоновой кости, столь прекрасную, что никакая живая женщина не могла сравниться с ней. Она действительно была очень похожа на живую, словно лишь скромность удерживала ее от движения. Его мастерство было настолько совершенно, что стало незаметным, и его творение смотрелось как творение природы. Пигмалион был восхищен своей собственной работой и, в конце концов, влюбился в искусственное создание. Часто он прикладывал свою руку к ней, чтобы убедиться, живая она или нет, и даже не мог поверить, что это просто слоновая кость.