Созвездие Девы, или Фортуна бьет наотмашь - Диана Кирсанова

Я сделал глубокий вдох и, несколько раз перевернувшись, как куль с мукой, откатилась к стене. Или нет? Судя по шершавой и ребристой поверхности, в которую я ткнулась щекой, передо мной были упаковочные ящики. Прекрасно! Упершись в них головой и плечами, я подтянула к себе колени и вскоре устроилась – даже вполне уютно.

– Эй… – тихо позвала Даша.

Я что-то промычала.

– Эй, как тебя… даже не знаю, как зовут… Ты жива, да? Ты что делаешь?

Ну и глупая все-таки девка! Помощи от нее можно дожидаться вплоть до дня Страшного суда.

Осторожно ощупывая щекой поставленные друг на друга ящики, я наконец наткнулась на то, что искала: торчавший тонкий гвоздь или скрепку, которым скрепляется тара. Ура! Полдела сделано: следующую минуту я потратила на то, чтобы, обдирая кожу, подцепить край скотча острием гвоздя и располосовать ленту на лоскутки. Ффу!

Положение по-прежнему оставалось незавидным, но теперь я могла говорить, а это уже было кое-что.

– Даша! – тихо позвала я в темноту, отплевываясь от кусочков целлофана, лезших мне в рот.

– Ой, мамочки!!!

– Не кричи. Можешь ориентироваться по голосу? Ползи сюда.

Она вздохнула и зашуршала, передвигаясь неловко, как медвежонок. Наконец я почувствовала рядом с собой ее горячее дыхание.

– У тебя зубы хорошие?

– Что?

– Зубы, говорю, у тебя хорошие? Стоматолога посещаешь регулярно?

– А…

– Грызи!

– Что?

– Скотч грызи! У меня на руках!

Тяжело перевернувшись на живот, я подставила ей руки, схваченные у запястий все тем же скотчем. Правда, на этот раз задача была посложнее – девочке предстояло разорвать зубами сразу несколько слоев липкой ленты, которая к тому же отличалась завидной крепостью и толщиной.

Она не сразу сообразила, что от нее требуется: пришлось повторить еще раз. Только тогда Даша склонилась надо мной.

Всхлипывая, она рвала зубами мои путы, и через пару минут стало понятно, что ей это удалось. Вскоре я уже разминала затекшие руки.

– А я? – всхлипнула Даша.

– Погоди.

Чтобы освободить Дарью, понадобилось еще меньше времени. Наконец она тоже могла двигать руками. Еще несколько минут – и мы встали на ноги.

У меня саднила поцарапанная о стенку ящика щека, ныли обломанные ногти, душу тяготило сознание того, что опять я вляпалась во что-то грязное и страшное. Но все-таки я уже не валялась на истоптанном подвальном полу, перехваченная в трех местах клейкой лентой, как бесполезный рулон бумаги!

– Где мы? – спросила я Дашу.

– В подвале.

– Это понятно. В подвале чего?

– Клуба… «Голубого топаза»…

– Ясно. И как мы сюда попали?

– Ну, как… – плачущим голосом начала Дашка. – Когда Лебедянский тебе… тебя… когда он ударил, ты как подкошенная свалилась. Прямо ему под ноги! А он свистнул охрану и приказал взять тебя и… и меня… потому что это я тебя привела… Сказал: «Связать и – в подвал». А мне сказал: «Я с тобой, сука, еще поговорю, я из тебя все вытрясу, дрянь продажная!» Нет, ну ты скажи – при чем здесь я, а? Я в ваших делах вообще ничего не понимаю!

– Значит, нас принесли в этот подвал…

– Тебя принесли, а я сама шла – меня только в спину толкали. И пинка дали пару раз.

– Связывали нас уже тут?

– Да. Ты совсем как кукла была. Только знай переворачивай.

– А тебе почему рот не заклеили?

– У них просто рулон со скотчем закончился. Едва на мои руки хватило. Тогда Гога, это их главный охранник, сказал – ничего, мол, она кричать все равно не будет, потому что себе дороже, а если даже и заорет – все равно никто не услышит. Тут двери и стены знаешь какие? Как в метро! Ничего не слышно!

– Они обещали вернуться?

– Ничего они не обещали. Ушли и дверь закрыли. Я от страху чуть не поседела! Часа три уже прошло…

«Ого, три часа! Значит, они до сих пор не решили, как с нами поступить, и это хорошо, – лихорадочно соображала я. – Но, с другой стороны, они могут вот-вот до чего-нибудь договориться, и это плохо».

– Словом, надо действовать.

Я сказала это больше для того, чтобы ободрить ее и себя, потому что совершенно не представляла себе, как можно начать действовать в полной темноте.

Скорее для того, чтобы не стоять с опущенными руками, чем веря в какой-нибудь результат, я принялась обшаривать пространство вокруг себя. Коробки, коробки… Ящики, запаянные в пластик бутылки с какой-то жидкостью, опять ящики и дальше снова коробки и коробки, доходящие до самого потолка.

Подвал был сырой, но не очень затхлый, как мне вначале показалось, – по всему видно, что хоть и тонкой струйкой, но откуда-то сюда поступает свежий воздух. Вскоре я наткнулась на часть стены, которая оканчивалась каким-то выступом; дальше все снова закрывали коробки. Я ощупала стену и особенно выступ; пальцы наткнулись на какие-то металлические вставки цилиндрической формы. Имей я возможность видеть, я узнала бы, что это такое, сразу, сейчас же остановилась, мучительно соображая… поперечно вделанные в край стены металлические штучки… небольшие пластины с дырочками по бокам, отходящие от этих штучек… да это же дверные петли!

– Даша! Помоги!

Вдвоем мы сдвинули тяжелые коробки в сторону, для чего их пришлось снимать по одной сверху и оттаскивать на несколько шагов. Работа была тяжелая, но не бесполезная: как только подход к двери (теперь уже было понятно, что перед нами дверь, вторая дверь из подвала, ведущая прямо на улицу!) был освобожден, наша тюрьма осветилась слабым, тусклым, зыбким светом. Он пробивался сквозь узкие, не толще лезвия клинка, щели, видневшиеся под неплотно подогнанной дверью. Свет был неярким и искусственным – его источали уличные фонари и огни подсветок и реклам по ту сторону подвала.

Мы забарабанили в дверь, закричали, прижимаясь губами к самым щелям, принялись отчаянно звать на помощь – но все было бесполезно. Пробовали расшатать дверь, но она была хоть и старая, деревянная, однако хорошо укрепленная на концах железными подбойками. И закрывалась она не на хлипкий замок современных неубедительных конструкций, а на добротный железный засов, причем с внутренней стороны. Засов был заперт огромным, насквозь проржавевшим амбарным замком.

И еще было видно, что этой дверью никто не пользовался по крайней мере уже несколько лет: все железные части, включая дверные петли и засов, тоже были покрыты толстым слоем ржавчины.

Отчаявшись кричать и колотить, Даша села на пол, прижимая к лицу грязные ладони. Она была в панике; плечи ее вздрагивали. Я и сама находилась на грани нервного срыва, но, глядя на Дашу, почувствовала, что просто не имею права сдаваться. От того, как быстро я сумею найти выход, зависела, быть может, жизнь этого ребенка!

– Дарья! – потрясла я ее за плечо. – Не смей рыдать! Знаешь, жил некогда один такой знаменитый товарищ, премьер-министр Великобритании, Уильям Черчилль его звали. Так вот, своим потомкам, а значит, и нам с тобой, он завещал жить по принципу: «Никогда не сдавайся! Никогда, никогда, никогда!»

– Они нас убьют, – пробормотала Даша. – Они убьют нас, уже скоро! Я это чувствую!

– Может быть, они убьют нас еще раньше, если ты будешь сидеть и тратить время на рыдания и переживания! За свою жизнь надо бороться, причем – до конца! Поднимайся!

– А что делать?

– Откуда я знаю? Так, сперва посмотри, что там есть во всех этих коробках, – сказала я просто для того, чтобы отвлечь ее каким-нибудь делом.

Она послушно поползла к коробкам, шмыгая носом и поскуливая. Я тоже принялась лихорадочно обшаривать ящики: крышки их легко поддавались, что говорило о том, что вряд ли в них содержится что-нибудь ценное. Так и оказалось. Здесь, в подвале, хранился большой запас не подлежащих порче продуктов и всякой бытовой химии. Закупленное в огромном количестве, все это, очевидно, использовалось на кухне и в подсобных помещениях.

– Стиральный порошок, туалетная бумага… салфетки, средства для полировки мебели… какие-то тряпки, ах, это скатерти… освежитель воздуха… мыло…

Даша машинально называла мне все, на что натыкалась ее рука. В «моих» коробках были продукты – бутылки с растительным маслом, минеральная вода, банки с пивом, фигурные бутылки заморского алкоголя. Ничего ценного!

– Что-то вонючее, похоже, нафталин… Куски клеенки… ведра… резиновые перчатки…

…Мука, сахар, соль, упаковки сока, консервные банки!

Исследовав ящики возле одной стены, Даша перешла к другой и опять забормотала:

– Кетчуп, горчица, хрен столовый, майонез… укус…

– Стоп! Как ты сказала?! Уксус?!

Полустертое, как выцветшая фотография, воспоминание мелькнуло в моей голове. Начало девяностых годов, я, двадцатилетняя студентка биофака, впервые пришла на практику в Ботанический сад… Руководительница практики, Ольга Леонидовна Барашкова, молодая вертлявая женщина с модной стрижкой, изо всех сил пытающаяся обратить на себя внимание начальника лаборатории экспериментальной фитоценологии, была очень недовольна тем, что на ее голову навязали какую-то практикантку, и, подталкиваемая к тому же еще и ревностью (потому что начальник лаборатории славился своим повышенным вниманием к студенткам), она не придумала ничего лучшего, как сослать меня на склад, поручив привести в порядок садовый инвентарь.