Сабля Чингизидов - Арсений Ахтырцев

— Скажите, а кинжалы на этой фотографии уникальны?

— Да нет. — Панин пожал плечами. — Они, конечно, представляют определенную ценность, но уникальными не являются.

— То есть они не относятся к лучшим экспонатам коллекции? — уточнил следователь.

— Нет, там были куда более ценные вещи.

— А по какому признаку, на ваш взгляд, их могли отобрать?

Панин задумался.

— Вы знаете, ничего не приходит в голову. Разве что по размеру?

— По размеру?

— Ну да, большую вещь, такую, как сабля или шпага, за пазуху не спрячешь, а кинжалы можно. Да и в коллекции они находились рядом.

— Рядом?

— На одном стенде. Я их хорошо помню. И еще, смотрите, они все украшены драгоценными камнями. Это мог быть выбор неспециалиста по чисто внешним признакам.

— Спасибо. — Следователь записал что-то в свой блокнот. — Объясните мне, пожалуйста, кто являлся владельцем коллекции, Самарины?

— Да, — подтвердил Панин.

— То есть наследники Каратаева не могут претендовать на коллекцию?

— Могут. Тут долгая история. Отец Архипа Каратаева, Семен, был женат на сестре тогдашнего владельца Нелюдова Антона Самарина. У Самариных в то время были финансовые проблемы, и имение было заложено. Коллекция тоже была заложена и должна была отойти за долги. Каратаев выкупил закладные на имение и коллекцию и вернул Самарину. Но фактическим владельцем являлся Каратаев и его наследники. Каратаев предлагал оформить дарственную на имение, но Самарины отказались принять этот подарок. Таким образом, они были фактическими владельцами имения и пользовались всеми доходами от него, но юридическими владельцами оставались Каратаевы.

— Да, высокие отношения, — удивленно прокомментировал следователь. — Сейчас таких не встретишь. А остались ли какие-то бумаги у наследников Каратаевых, подтверждающие, что они являлись владельцами имения?

— Да, — утвердительно кивнул Панин, — как это ни странно, все бумаги сохранились и до сих пор хранятся в адвокатской конторе в Лондоне. Архип вел свои дела очень аккуратно и оставил все финансовые документы семьи в образцовом порядке.

— А что потомки Самариных? Вы о них что-нибудь знаете?

— Род Самариных прервался. Последний представитель, штабс-капитан Самарин, был убит при взятии Екатеринодара. Потомства не оставил.

— Он что же, не был женат? — уточнил Синельников.

— Нет. Он был только помолвлен с баронессой фон Аугстрозе.

— То есть вы и госпожа фон Ройбах являетесь законными наследниками коллекции?

— Не только. Есть еще потомки Каратаевых в России.

— Да, я в курсе дела. Скажите, Владимир Георгиевич, вам знаком человек по имени Зубовских? Зубовских Эдуард Иннокентьевич.

— Нет, не имел чести. А кто он?

— Это известный в России реставратор антиквариата.

— К сожалению, не знаком.

— А этого человека вы знаете? — Синельников протянул Панину фотографию Извольского.

— Да, я его встречал в офисе эксперта аукциона «Сотбис».

— Ну что ж, спасибо. Если что-нибудь еще вспомните, сообщите мне по этому телефону. — Следователь передал визитку.

— Должны ли мы беспокоиться о своей безопасности, инспектор? — заволновалась Эмилия.

— Я не думаю, что вам что-нибудь угрожает, хотя ваш кузен, насколько я понимаю, уже принял меры по обеспечению вашей безопасности.

Панин утвердительно кивнул.

— Еще раз спасибо. Не смею вас больше задерживать. Господин Резников готов вам помочь, если вы захотите посетить Красную площадь, Кремль и другие туристические достопримечательности.

— Я еще не растеряла остатки вкуса, чтобы любоваться раскрашенными луковками. Этот татарский китч меня не интересует.

— Ну, все-таки родина ваших предков, мадам.

— Если у родины предков недостаток вкуса, я ей ничем помочь не могу. Да и в Москве я уже была в восемьдесят девятом году.

— Может быть, мадам интересуется театром? Большой театр? Сегодня там прекрасный спектакль.

— Господин Резников, я живу в Париже и Брюсселе, а не в Айдахо, и культурного голода не испытываю. Тем более что мы здесь несколько по другому поводу.

Резников вопросительно взглянул на Панина.

— Я никуда не еду. Посмотрю местное телевидение, оно тут забавное. Я уже был в Москве много раз.

— Вот что, — баронесса обернулась к Резникову, — если хотите оказать мне любезность, помогите выбрать подарок для моей родственницы.

— Можем поехать прямо сейчас, машина внизу.

— А я пойду посплю, — зевнул Панин. — Ты там купи от меня что-нибудь мужчинам.

— Ты хочешь, чтобы я выбирала виски? — фыркнула баронесса.

— Не беспокойтесь, мадам, уж в этом я вам точно помогу, — успокоил Резников, легонько подталкивая баронессу к выходу.

Весь вечер баронесса занималась любимым делом женщин всего мира независимо от их родовитости и социального статуса.

Кафа, июнь 1473 г.

Консул Кафы, благородный мессир Галеаццо де Леванто, смотрел на кафинскую гавань сквозь бойницу Доковой башни. Был первый день июня, на небе не было ни облачка, и перед консулом открывалась великолепная панорама бухты.

Но благородный консул не был расположен любоваться морскими видами. Этим утром из бойницы крепостной башни можно было наблюдать кое-что поинтереснее морских пейзажей. На синей морской глади утреннего моря покачивались боевые корабли. Кораблей было много, очень много.

Это была эскадра великого визиря Ахмад-паши. Она блокировала Кафу с моря. А со стороны берега город взяли в плотное кольцо войска турецкого султана. Мессир Галеаццо не мог знать будущего, но с того самого момента, когда он разглядел на горизонте турецкие корабли, его не покидало нехорошее предчувствие, что он войдет в историю как последний генуэзский консул Кафы.

Как он был счастлив, получив назначение! Сколько времени и средств он потратил, в какие только интриги не пускался, чтобы получить место кафинского консула! Местo, которое должно было обеспечить его и его семью на всю жизнь. Такая удача выпадает только раз!

«Желаю вам дожить до конца срока, монсеньор», — пожелал ему на прощание его предшественник Антониото ди Карбелла. Глядя на эскадру турок, мессир Галеаццо был вовсе не уверен, что ему удастся исполнить пожелание предшественника.

Никаких иллюзий по поводу решимости гарнизона защищать город у консула не было. Ни наемники аргузии, ни городское ополчение отнюдь не горели желанием сложить свои головы на крепостных стенах. Да и особенного смысла в героической обороне славной Кафы ни консул, ни кафинские жители не видели. Кафа уже давно пала. Задолго до прихода грозной эскадры.

Когда турки двадцать лет назад взяли Константинополь и закрыли проливы для генуэзских кораблей, судьба Кафы была предрешена. Все последующие годы были просто затяжной агонией некогда могущественной торговой столицы половины мира. Оставшись без свободной торговли, Кафа потеряла не только свое значение, но и сам смысл своего существования. Генуэзский проект «Кафа» стал нерентабельным.

Все эти двадцать лет были для жителей города годами обнищания и непрерывных потрясений. Годами бунтов городской бедноты и неповиновения торговой элиты. Годами разочарований и беззакония. И турецкая эскадра, появившаяся ранним июньским утром на рейде кафинской бухты, была лишь заключительным аккордом затянувшейся агонии генуэзской столицы Крыма.

Золото, живительная кровь Кафы, питавшая ее артерии, — невольничьи рынки, торговые площади и пакгаузы — уже давно покинуло город.

В обед турки начали обстрел цитадели и прибрежных районов. А уже к вечеру следующего дня на площади у консульского замка появилась делегация горожан и передала консулу через выборных массариев прошение о сдаче города. Но консул к горожанам не вышел. Вместо него на балконе консульского замка появились консульский викарий (начальник канцелярии) и генеральный кавалерий (начальник городской стражи) Франческо де Корса. Консул примет вас завтра утром и объявит о своем решении, сообщил викарий. Вдоль площади плотной шеренгой стояли конные аргузии.

— Их тут больше, чем на стенах, — не скрывали своего недовольства горожане. Значительную часть населения Кафы составляли армяне. Они еще помнили резню в Киликии, после которой, собственно, и произошло массовое переселение армян в Крым. И ни у кого не было никаких иллюзий, что сделают турки с жителями, если им придется брать Кафу штурмом.

Этой же ночью от городской пристани тихо отвалила шлюпка. На шлюпке было трое пассажиров — генеральный кавалерий де Корса, викарий и старейшина городского совета. Все — генуэзцы. Шлюпка направилась к турецкому флагману. Поднявшихся на палубу парламентариев встретил молодой толмач в офицерском мундире янычарского корпуса султана. Толмач бегло говорил на вульгарной латыни. Он принял от делегации дары визирю и исчез за дверью кают-компании. Ждать пришлось довольно долго. Наконец генуэзцев пригласили войти. Они отвесили глубокий поклон визирю. Однако адмирал не захотел выслушать делегатов.