У железного ручья (Повесть о верном сердце - 1) - Александр Кононов

Шпаковский остановился в нерешительности.

Но из-за дерева уже показался Кейнин и приветственно махал учителю рукой. Шпаковский пошел к нему своими журавлиными ногами так поспешно, что Гриша должен был бежать за ним трусцой, чтоб не отстать.

Уже на ходу учитель вынул что-то из кармана, но Кейнин сказал ему повелительно-спокойно:

- Не здесь!

И повел их обоих к соснам, стоявшим неподалеку от корчевья.

По дороге учитель пробормотал:

- Да, да, конечно, осторожность... Нужна осторожность. Я и то уж подумал: туда ли попал? Женщины какие-то на пеньках сидят... Зачем они тут?

Кейнин засмеялся:

- Женщины? О, это наше интендантство.

- А-а... - понимающе протянул Шпаковский.

Но Гриша решил, что учитель сделал это из вежливости, чтоб не расспрашивать дальше; сам-то Гриша слов Кейнина не понял.

Они пришли к соснам, сели на сухой, колкий от хвои бугорок.

Кейнин вопросительно поглядел на учителя. Тот молча протянул ему что-то. Гриша удивился. Это были всего-навсего маленькие, серые снаружи книжечки; Кейнин бережно перелистал одну из них - мелькнули голубоватые страницы с черным орлом, распялившим хищные лапы.

- О, целых четыре! - с уважением сказал Кейнин. - Как это вам удалось?

- С помощью пива. Волостной писарь - большой любитель этого напитка.

- Да как же это он решился? Так вот взял да и отдал? Или продал? Паспорта - дорогой товар.

- Нет, обошлось недорого: писарь спал в это время.

Кейнин помолчал, разглядывая учителя, потом оглушительно захохотал.

Гриша и раньше уже замечал: латышские мужики смеются реже русских, но когда уж захохочут, так будто из пушки ударило.

На этот пушечный раскат и вышли из лесу люди - пятеро. Трое были с дробовиками... И один из них - Иван!

Гриша сперва даже как-то задохнулся, замер. Потом не помня себя кинулся вперед с криком:

- Дядя Ваня!

Иван прислонил дробовик к сосне, бережно взял Гришу, поднял его и поцеловал.

Он изменился: отросшая борода его была аккуратно подстрижена, на голове новый картуз, пиджак залатан и по-военному подпоясан ремнем.

- Дядя Ваня, а с Кирюшкой-то Комлевым видался ты? Нашел он тебя в лесу?

- Нашел! И с людьми подходящими свел - вон они.

Гриша глянул: рядом с тремя незнакомыми латышами стоял в городской своей одежде, такой необычной здесь, Петр Сметков. У него тоже успела отрасти темная бородка.

- Здравствуй, Шумов! - сказал Сметков, протягивая руку.

Гриша положил в его большую руку свою ладонь и вдруг почувствовал, какой он маленький среди этих людей.

- Ну, как папаня? Меня он не поминал?

- Нет, не поминал. Ни разу, - честно ответил Гриша и добавил: - Нас Перфильевна скоро прогонит.

- Прогонит?

- Ага. Батя тогда в город поедет. И я с ним!

Кейнин в это время говорил учителю:

- Большая ошибка вышла у нас со списками распорядительного комитета. Когда крестьяне выбирали комитет - это было в волостном правлении, секретарь собрания взял да и записал всех выбранных в книгу, в шнуровую книгу волостного правления; революция-то, казалось, победила, чего ж опасаться? А теперь вот - готовенькие материалы для арестов.

Шпаковский спросил:

- Что надо сделать?

- Если нельзя незаметно расшить книгу...

- Шнур прикреплен сургучной печатью.

- Тогда надо просто вырвать листы с фамилиями. Правда, это будет грубая работа, но если любитель пива, писарь, опять заснет... А?

- Постараюсь.

- Удивительно еще, как до сих пор книга не попала в руки жандармов.

- Никто, значит, не догадался. Кому придет в голову читать шнуровую книгу? И писарь-то берет ее в руки редко: лентяй.

- Так если бы вам удалось...

- Постараюсь, - повторил учитель.

И они оба пошли туда, где стояли Петр Сметков, Гриша, Иван и другие. Учитель был взволнован, красные пятна выступили у него на щеках. Кейнин казался спокойным, как всегда. Он весело закричал Грише:

- Свидание друзей?

За Гришу ответил Иван:

- Угадал. Это мой кормилец, Гришка Шумов. Он со своим дружком меня хлебом кормил.

- А, тоже, значит, интендант! - сказал Кейнин - и будто похвалил непонятным этим словом Гришу.

- Как же доставить вам эти листы с фамилиями-то? - будто вспомнив что-то, спросил Кейнина учитель.

- А зачем доставлять? Уничтожьте их на месте...

- Нет, - упрямо сказал Шпаковский, - я вам их доставлю. Я не член организации, и не так уж хорошо вы меня знаете. А организации следует быть убежденной, что листы действительно изъяты.

- Достаточно будет вашего слова. Хранить листы, а потом еще пересылать совсем незачем: мало ли что может случиться. Как только они попадут вам в руки, уничтожьте сразу же! Порвите, сожгите! А меня известите об этом. Ну, вот через мальчика известите. Пусть он прибежит сюда и скажет: "Дело сделано". Если меня не будет, любому из братьев пусть скажет - мне передадут. Слышишь, мальчик?

- Слышу. А где ваши братья?

- О, - улыбнулся Кейнин, - у меня братьев много. Любому рабочему, который будет тут корчевать пни, можешь сказать: "Передай Кейнину - дело сделано". Понял?

- Понял!

...Когда учитель и Гриша уходили с корчевья, у пней, где час тому назад сидели женщины, уже работали рослые латыши: обрубали топором мелкие корни, а под большие подкладывали бревна. Женщины - с пустыми мешками, с укладками, в которых были завязаны порожние горшочки, - уходили по тропинке в сторону деревни... Знакомая картина: жены отнесли мужьям полдник.

По дороге в "Затишье" учитель сказал Грише:

- А ты, брат, конспиратор!

- Чего это?

- Конспиратор - это такой толковый, сноровистый человек. Он знает, что можно сказать другим, а о чем надо и помолчать, тайну сохранить. Вишь ты, с Иваном видался в лесу, а никто об этом и не знал... Или батя знал?

- Нет, и батя не знал.

- Ну как же ты не конспиратор! От отца родного тайну хоронишь.

- А это не моя тайна. Если б Иван позволил, я б сказал папане. А может, и вам сказал бы. Если б Иван позволил.

- Растолковал. Спасибо.

- Вы не обижаетесь?

- Нет.

- А что это такое: инти... интентан...

- А... интендантство. Это ты Кейнина вспомнил? Как он про женщин сказал? Интендантство доставляет армии все, что надо, - ну, в первую очередь, конечно, хлеб...

- А бабы работникам полдничать принесли.

- Выходит - не только работникам. Большая-то часть хлеба да сала пошла в лес, можно сказать - солдатам. Потому Кейнин и сказал: интендантство.

- Каким солдатам?

- Да ты их только что видел. Трое еще с ружьями были.

- Это не солдаты. Из них один Иван - солдат, да и тот теперь вольный.

- Экий ты какой... Ну, не солдаты. Можно по-другому назвать... Народ их зовет лесными братьями.

18

Через два дня учитель снова появился в "Затишье". Приехал он веселый, довольный. Отца в избе не было. Шпаковский, потирая руки, сказал Грише:

- Ну, пойдем поищем его. Должно быть, в саду, где же еще?

А выйдя во двор, быстро проговорил:

- "Дело сделано".

У Гриши сильно забилось сердце.

- Когда мне идти в лес-то?

- Завтра. Сегодня уж не успеешь.

- Успею. Можно мне с Яном?

- А уж это я не знаю. Уговора с Кейниным не было, чтоб вдвоем...

И Гриша пошел в лес один. Теперь дорогу к корчевью он знал хорошо.

Те же работники - молчаливые рослые латыши - возились с пнями. На Гришу они, как и в первый раз, не взглянули.

Он постоял в нерешительности, потом подошел поближе, тронул одного из работников за рукав и сказал:

- Передай Кейнину: "Дело сделано".

Работник поглядел удивленно на Гришу, на своих товарищей. Потом все вместе, оставив работу, стали глядеть на Гришу.

Он покраснел и сказал упрямо:

- "Дело сделано". Передайте Кейнину.

Работник помолчал еще с минуту, раздумывая, потом ответил по-латышски:

- Подожди, мальчик. Посиди тут на пеньке, я сейчас вернусь.

- Лаби (хорошо), - сказал Гриша и сел на пень.

Сидел он довольно долго. Работники перестали глядеть на него и, не сговариваясь, молча взялись за работу.

Гриша видел теперь совсем близко, как корчуют пни. Это труд богатырей. Малорослый, слабый народ для этого не годится. Латыши просунули бревно под огромный, подрубленный с одного края пень, и все вместе навалились на бревно. Лица у них налились кровью, пень не двигался, и Гриша испугался, что богатыри не одолеют его. Но через минуту пень сдался: крякнул, полез кверху, показались темные, покрытые землей корни. Скоро на месте пня осталась глубокая, с рваными краями яма. А пень лег в общую кучу, выставив к небу свои корни-рога.

Наконец вернулся работник, усадивший Гришу на пень. С ним пришел незнакомый латыш с дробовиком за плечами.

Латыш сказал:

- Ты из "Затишья", мальчик? Передай вот это Августу Редалю.

И он протянул Грише небольшую связку бумаг, перевязанную бечевкой:

- Только никому больше не показывай. Если не будет Редаля, оставь у него в избе. Теперь иди. Ты все понял? Кому надо передать сверток?

- Августу Редалю. Чтобы никто не видал.