Том 3. Стихотворения - Константин Бальмонт

Последнее видение

Я видел виденье,Я вспрянул с кровати,На коей, недужный,Воззрился я в темьНебесны владенья,Сорвались печати,Печати жемчужны,Число же их семь.

Ночные пределы,Крутились туманы,Как пасти ужасны,Над битвой ночнойИ конь там был белый,И конь был буланый,И конь там был красный,И конь вороной.

И были там птицы,И были там звери,И были там люди,И ангелов – тьмы.В лучах огневицыПылали все двери.В неистовом чудеТам были и мы.

Сквозь каждые двери,Стенные разломы,Сквозь трещины, щели,Врывались лучи.И выли все звери,И били их громы,Под звоны свирели,Их секли мечи.

И лик был там львиный,И лик был орлиныйИ лик человечий,И лик был тельца.Ломалися спины,Крушились вершины,В безжалостной сече,В крови без конца.

В небесных пожарах,В верховных разрывах,Стояли четыреНебесных гонца.И малых и старых,Как стебли на нивах,Косили всех в мире,В огне без конца.

И только над крышейТой бездны безбрежной,Той сечи кровавойЗверей и людейВсе выше и выше,Как сон белоснежный,Взносились со славойТолпы голубей.

Дух Брачующий

Отошла за крайность мира молнегромная гроза,Над омытым изумрудом просияла бирюза,И невысказанным чудом у тебя горят глаза.

Темный лес с бродящим зверем словно в сказку отступил,Сад чудес, высокий терем, пересвет небесных сил,В Бога верим иль не верим. Он в нас верит, не забыл.

Обручил с душою душу Дух Брачующий, Господь,Обвенчал с водою сушу, чтоб ступала твердо плоть,Хлеб всемирный не разрушу, хоть возьму себе ломоть.

Стало сном, что было ядом, даль вселенская чиста,Мы проходим в терем садом, нет врага в тени куста,Над зеленым Вертоградом веселится высота.

В великом зареве

Вот, я прочел, не отрываясьВсе то, что должен был прочесть,В великом зареве сливаясьСо всем, что в Звездах звездно есть.

И там, где эти свечи РаяНе достигают Красоты,Я буквы вычеркнул, стирая,Кривые выпрямил черты.

И там, где, в Вечность воплощаясь,Возникла цельно кривизна,Я долго медлил, восхищаясь,Воскликнув: «Да живет она».

И там, где в стройные колонныСложились строки прямоты,Я стих пропел, и, многозвенны,Возникли храмы и цветы.

И там, где в очи смотрят очи,Где на звезду глядит звезда,Благословил я дни и ночи,И быть велел им навсегда.

В великой грамоте, единой,В гремящей книге Родослов,Где каждый лист взнесен пучиной,За каждой буквой сонм веков.

Древо

Наш Сад есть единое Древо,С многолиственным сонмом ветвейЕго насадила лучистая Ева,В веках и веках непорочная Дева,И Жена,И Матерь несчетных детей.

Наш Сад посребряет Луна,Позлащает горячее Солнце,Сиянье заоблачных слав,Изумруды для ствол-облекающих травИ листовНам дарует свеченье нездешних морей,И хоть нет тем морям берегов,Можно в малое зреть их оконце,Что в душе раскрывается в малых озерах очей,В духе тех, кто, от вечного ДреваВоспринявши цветочную пыль,Так покорен качанью зеленых ветвей,Как покорен ветрам легкозвонный ковыль,Где звучит – не звучит многозвучность напева.И сияет наш Сад, и цветет,И цветы голубые даетХороводно-раскинутый Синь-небосвод.И с бессмертной усмешкой АдамПовествует о Еве пленяющей нам,Под раскидистой тенью единого Древа.

Седьмые небеса

Когда раскрылись нам Седьмые Небеса,Когда под звонкий гул златого колеса,Промчались в высоте толпы крылатых птиц,Мы чувствовали все, что светит нам красаНепризрачных существ, нездешних колесниц.

Над каждым колесом, на некой высоте,Был голубь, словно снег в нагорной красоте,Четверократный блеск над каждым, кто был там,Земное все – не то, а эти в высях – те,И можно с ними быть, и это видно нам.

Как быстры кони все. Как сказочен их вид.В очах у каждого был камень-маргарит.А тело – стройное, жемчужно-пышный хвост,У каждого из уст сияние горит,Как будто он испил от разнствующих звезд.

И гривою взмахнув жемчужною своей,Ярился каждый конь дрожанием ноздрей,А вождь крылатых тех держал в руке ключи,Всех жаждущих он мчал к нагорностям, скорей,Туда, где первый день, последние лучи.

Звездоликий

Лицо его было как Солнце – в тот час когда Солнце в зените,Глаза его были как звезды – пред тем как сорваться с Небес,И краски из радуг служили как ткани, узоры, и нити,Для пышных его одеяний, в которых он снова воскрес.

Кругом него рдянились громы в обрывных разгневанных тучах,И семь золотых семизвездий как свечи горели пред ним,И гроздья пылающих молний цветами раскрылись на кручах,«Храните ли Слово?» – он молвил, – мы крикнули с воплем: «Храним».

«Я первый, – он рек, – и последний», – и гулко ответили громы,«Час жатвы, – сказал Звездоокий. – Серпы приготовьте. Аминь».Мы верной толпою восстали, на Небе алели изломы,И семь золотых семизвездий вели нас к пределам пустынь.

Пророчество божьих людей

По левую сторону, в одеянии страшном,Души грешные, сумраки лиц.Свет и тьма выявляются, как в бою рукопашном,Все расчислено, падайте ниц.

По правую сторону, в одеяньи лучистом,Те, которых вся жизнь жива.Золотые их волосы в красованьи огнистом,Как под солнцем ковыль-трава.

Минуты отшедшие, не вспыхнувши золотом,Тяжелым упали свинцом.И в поле неполотом, и в сердце расколотомВсе размножилось цепким волчцом.

Вы, время забывшие, вы Мира не видели,Хоть к Миру пиявка и льнет.Себя не украсивши, вы Солнце обидели,Вас Солнце, вас Ветер сомнет.

Глаза ваши мертвые как будто вы вделаны,Как будто они из стекла.И стрелами будут дела, что не сделаны,Зачем вас Земля родила?

Лежите в болотах гнилыми колодами,В жерле ненасытных котлов.Но к Солнцу – кто солнечный –веселыми всходами –Взойдет до жемчужных садов!

Двенадцативратный

И город был чистый и весь золотой,И словно он был из стекла,Был вымощен яшмой, украшен водой,Которая лентами шла.

Когда раскрывались златые врата,Вступали пришедшие – в плен,Им выйти мешала назад красотаДомов и сияющих стен.

Сиянье возвышенных стен городских,С числом их двенадцати врат,Внушало пришедшему пламенный стих,Включавший Восход и Закат.

В стенах золотилось двенадцать основ,Как в годе – двенадцать времен,Из ценных камней, из любимцев веков,Был каждый оплот соплетен.

И столько по счету там было камней,Как дней в семитысячьи лет,И к каждому ряду причтен был меж днейЕще высокосный расцвет.

Там был гиацинт, и небесный сафир,И возле смарагдов – алмаз,Карбункул, в котором весь огненный мир,Топаз, хризолит, хризопрас.

Просвечивал женской мечтой Маргарит,Опал, сардоникс, халцедон,И чуть раскрывались цветистости плит,Двенадцатиструнный был звон.

И чуть в просияньи двенадцати вратНа миг возникали дома,Никто не хотел возвращаться назад,Крича, что вне Города – тьма.

И тут возвещалось двенадцать часовС возвышенных стен городских,И месяцы, в тканях из вешних цветов,Кружились под звончатый стих.

И тот, кто в одни из двенадцати вратСвоею судьбой был введен,Вступал – как цветок в расцветающий сад,Как звук в возрастающий звон.

Осанна