Танковая бойня под Прохоровкой. Эсэсовцы в огне - Курт Пфёч

– Вальтер погиб.

– Я знаю, – проворчал Эрнст. – Все это вообще скверно выглядит. У нас еще ничего. Шестнадцать убитых в роте! Нашему ротному досталось!

– Убит?

– Прямое попадание из противотанковой пушки!

– Лихой был мужик. Знаешь, как он ходил на отдыхе в тыловом районе? В мягких юфтевых сапогах, шароварах, прошитый комиссарский ремень, тропическая рубашка цвета хаки. Словно английский лорд. И в мягкой фуражке с лихим заломом слева от орла.

– И без орденов.

– Точно, Эрнст. Ни одной побрякушки он не носил, ни Железного креста, ни штурмового значка, ничего – было даже странно.

– У него был Рыцарский крест, не то Крест военной заслуги, и он, кажется, этого стыдился.

– Зато хорошенькая жена!

– Жена? Он что, был женат?

– М-м, я видел ее фотографию, стояла у него в комнате.

– У него тогда были разумные взгляды, когда он говорил: «Мне не нужно торжественных маршей и винтовок «на караул». Почетный караул мне не нужен, мне нужны только бойцы с одиночной подготовкой!»

Эрнст ухмыльнулся:

– «С одиночной подготовкой!» Над этим даже Ханс смеялся. На что сейчас годятся одиночные бойцы, Цыпленок? Ты можешь мне сказать, где, когда и как я могу воевать один? Например, я один против противотанкового района обороны или против минометной позиции? Сражения с использованием техники, и бойцы с одиночной подготовкой? С джиу-джитсу против Т-34? Только в качестве снайпера! Значит, ты еще подходишь под бойца с одиночной подготовкой! – Он рассмеялся. – Но снайперы всегда действуют вдвоем, два бойца – наименьшая боевая единица!

– Но его слова об элите были хороши! – улыбнулся Блондин.

– Мы – элита, а…

– А она всегда впереди! – Эрнст перешел с диалекта на «хохдойч». – И о том, чтобы мы всегда были впереди и первые вступали в борьбу с врагом, об этом я позабочусь!

Эрнст прислушался, схватил друга за рукав:

– Давай, Цыпленок! Там – одиночные окопы! – а отделению крикнул: – Ложись!

Он исчез в окопе. Блондин прыгнул в другой, и тут грохнуло! «Сталинские орга́ны!» Блондин увидел первые разрывы и спрятал голову за кромку окопа. «Великолепный окоп! Вообще, лучшее укрытие! Полная гарантия остаться живым, если только не будет прямого попадания. Кроме того, он почти комфортабельный! Есть узенькая ступенька, чтобы сидеть, и достаточно пространства для ног, так как окоп сильно расширяется книзу. Сделан для того, чтобы продержаться. Если бы была бутылка водки и жратва, то все эти «рач-бум», артиллерия, пулеметы и вся эта дерьмовая война могут идти на… – Он скривил лицо: – Единственное, покакать сейчас нельзя. В животе урчит и булькает – из-за кофе или от голода? Но сегодня вечером надо непременно сходить – с пустой кишкой спится гораздо лучше. Когда же это я ходил в последний раз? Вот тоже большое дело, – он притянул верхнюю губу к носу, – ни в одной книге про войну об этом не пишут. Муштра на казарменном дворе, наступление, артподготовка, товарищество, геройская смерть. Да, но когда и где солдат может сходить по-большому, если приспичит, об этом – ни строчки. Точно так же, как и со страхом. Самое необходимое для всех людей было и будет забыто. Странно, – подумал он, – сижу под огнем «сталинских орга́нов» и думаю, когда могу сходить в клозет. А клозет – это вообще смешно!»

Он глянул за кромку окопа. В нескольких метрах от него показался зачехленный маскировочной тканью стальной шлем. Эрнст тоже осматривается, как и он. «Откуда здесь взялось столько бойцов? Только что прекратился огневой налет, а эти идиоты уже снова побежали». Он узнал Хайнца и окликнул его. Тот рассмеялся, махнул рукой и ответил:

– Мы теперь – авангард! Дрыхните дальше, а мы бежим на Курск!

Ханс прокричал:

– Медленно впере-о-о-од! Держать дистанцию!

Эрнст выругался, повесил автомат на шею, в уголке рта – наполовину искуренная сигарета:

– А у парня хорошее чувство юмора!

– У кого, у Ханса?

– Чепуха! Я говорю про Хайнца!

Снова в ряд тяжело идущих перед ними солдат ударил снаряд. Люди из 3-го взвода вдруг заторопились. Эрнст тоже побежал быстрее и показал вправо от себя. Блондин рванулся туда и услышал нарастающий вой. Когда грохнули первые разрывы «сталинских орга́нов», он на четвереньках влетел в окоп. Эрнст залег рядом с перевернутым набок полевым орудием. Блондин прятался под перевернутым зарядным ящиком. Он глянул вверх – колесо ящика еще крутилось. Он притянул к носу верхнюю губу – будем надеяться, что в зарядном ящике снарядов уже не осталось. В нескольких метрах от орудия лежали убитые русские. Одному вырвало весь бок. Кишки вывалились и лежали в темной грязной луже. У другого не было нижней части туловища. Между поясным ремнем и сапогами – сплошное месиво земли и крови.

Начали бить танковые пушки. Блондин четко различал их на слух – резкие и громкие – сзади, и глухие и тихие – спереди. Штурмовые орудия и Т-34! Будем надеяться, что русские на этот раз не окопались!

В ходе сообщения, шедшем от позиции полевой артиллерии дальше в глубину советских позиций, снова лежали убитые русские. Один младший лейтенант без лица сидел, прислонившись к стене окопа, позади него стоял на коленях другой – с оторванными спиной и задом. У Блондина перехватило дыхание – словно сырое рубленое мясо – двое лежали друг на друге, перекрученные и изломанные, – следующая позиция артиллерии! Одна пушка перекрывала половину окопа – словно игрушка, подброшенная со своей позиции в воздух и закинутая сюда. Двое русских были прямо-таки приклеены к стенам окопа – взрывной волной их впрессовало в деревянную обшивку и посекло осколками. Посреди траншеи – огромная воронка. В ходе сообщения лежали мертвые – разорванные на куски и наполовину засыпанные землей.

Эрнст и Блондин выскочили из окопа. Кругом рвались снаряды. Блондин отполз назад, залег среди трупов. Летели куски земли и щепки, и он чувствовал их удары по каске и штурмовому снаряжению. Его левая рука попала во что-то липкое и вонючее. Он отдернул руку, снова выскочил из окопа, пробежал немного и спрыгнул в следующий окоп. Снова рядом разорвался снаряд. Лежа он рассмотрел свою руку, испачканную кровавой жижей. Он закрыл глаза и вытер пальцы о кусок дерна.

– Проклятие, проклятие, проклятие! – шептал он. – Проклятие, думают, что мы сейчас прорвались. Что район обороны взломан, а тут показывается новая позиция! Это как длинный коридор с бесконечными дверями. Выламывается одна, и сразу же виднеется следующая закрытая. Ничего общего с прогулкой! Это скорее тяжелейшее прогрызание, шаг за шагом. Приходится пробивать стены головой, и от этого с каждым разом в башке гудит все сильнее, и снова удар, до сотрясения мозга или пока не расколется череп. Если так пойдет и дальше, наступит Рождество, а мы все еще не прорвемся, не говоря уже о том, чтобы добраться до Курска. И все, что было до сих пор с нашей стороны, – лишь булавочные уколы.

Он встал, пробежал несколько шагов, упал, снова вскочил и бежал до следующего укрытия.

«Где они все?» – и услышал на бегу свист подлетающих снарядов. Уткнулся лицом в землю, послышался взрыв – вскочил, побежал – залег, слушая, как пульс колотится в голове. Сам себе командовал: «Встать! Ложись! Встать! Ложись! – Послышалась пулеметная очередь. – Ложись! – Свистнули пули рикошетом. – Встать! Осторожно!» Взрывом высоко швырнуло землю. Свистнули осколки. «Встать! Бегом дальше!» Он видел перед собой вздымающуюся землю и разрывы, от которых низом далеко разлетались куски земли, а в середине взлетали вертикально вверх черные фонтаны. Высморкался! Проверил, не забилась ли грязь в канал ствола. Русская снайперская винтовка Токарева такого не выносит.

«Снова встать! Боже мой! Это же бешеный нарастающий вой орудий залпового огня! Реактивные минометы! Наконец-то наши! Мы здесь! И все же мы здесь!»

Слегка поднимающаяся равнина содрогалась от топота бегущих солдат. «Теперь иванам придется спрятать головы в грязи, теперь пусть мечутся и ищут укрытие! Теперь мы здесь! Бежать во всю силу ног и легких! Чем большее расстояние мы сейчас пробежим, тем меньше останется до следующей русской позиции!

И снова случилось немыслимое! Вдруг открыла огонь и русская артиллерия! И на этот раз это были не остатки орудий, не беспомощный беспокоящий огонь. Русская артиллерия по всем правилам поставила заградительный огонь – густую огневую завесу перед своими позициями, и в тот же момент затрещали русские пулеметы. Немецкая атака была остановлена.

Блондин отполз в воронку и попытался сделаться как можно меньше, поджав колени к животу, втянув голову глубоко в плечи, прижав подбородок к груди. «Хватит!» – кричали нервы. «Хватит!» – стучало сердце. «Хватит!» – проносилось в мыслях. «Хватит!» – Он крепко закрыл глаза. «Хватит!» Третий взвод попал в самое пекло. У его бойцов – никаких шансов. Это было настолько неожиданно, что они даже не успели отреагировать. Когда ударили немецкие реактивные минометы, они подумали, что мы все сделаем теперь играючи, даже, наверное, ухмылялись, вздыхали, и в таком прекрасном настроении… «Черт возьми, какая ирония, – это то, что Эрнст называет случайностью. Случайность, что 3-й взвод пошел в голове наступления. Случайность! В противном случае там бы оказались мы! Эта проклятая артиллерия! Эти проклятые богом свиньи!» И он закричал на скат воронки: «Сви-и-иньи!» – несколько раз, громко и пронзительно.