Молилась ли ты на ночь? - Елена Логунова

Обуваясь, она зорко посматривала на квадратную тушу под оборванной занавеской и с беспокойством думала: куда это она попала? Вернее, куда это попали они с Кузнецовой? С виду вполне приличная квартира, но порядочным девушкам сюда лучше не заглядывать!

– Ох, а где же Инка? – встревоженно прошептала Трошкина.

По идее верная подруга, заслышав ее крики, должна была влететь в гостиную с подручными дубильно-молотильными средствами и тут же вступить в борьбу за освобождение Трошкиной из плена жадных лап секусального маньяка Темы. Кстати, и еще кто-нибудь из присутствующих в квартире вполне мог бы поспешить на истошные женские крики о помощи!

– А где все? – Алка зачем-то заглянула под ближайший диван, потом подкралась к двери за миткалевой шторкой и толкнула ее.

Дверь была тугой и открылась неохотно, но без громкого протестующего скрипа. Алка успела слабо порадоваться этому обстоятельству, но тут же выяснила, что скрип двери вряд ли потревожил бы находящихся в помещении людей.

Их было двое: Инка и мелкий плешивый дядька в белой рубашке, украшенной под горлом красным бантиком, какие носят на головах щеголеватые йоркширские терьеры, в черных брюках и в блестящих туфлях. Прямо в одежде и обуви он свернулся мелким кренделем на большой кровати, уютно уткнувшись лицом в бок Кузнецовой. Она тоже валялась на кровати, однако поза ее была лишена особой грации.

Инка лежала по диагонали ложа, вытянувшись во весь рост и раскинув руки, что придавало ей большое сходство с телеграфным столбом, поваленным бурей. Однако, что именно выступило в роли необоримого природного катаклизма, Трошкина не поняла.

– Кузнецова, ты живая? – замирающим шепотом позвала она и подошла поближе.

На пути ей пришлось обогнуть низкий столик на колесиках. С него Алка прихватила пустую винную бутылку. Разумеется, не для того, чтобы при случае сдать ее в пункт приема стеклотары, хотя в былые голодные и холодные времена ей действительно случалось собирать в парке пивные бутылки. Винный сосуд с длинным горлышком, удобно поместившимся в Алкину руку, мог пригодиться как оружие ближнего боя. Трошкина, когда на нее не оказывала дурное влияние импульсивная подружка, была довольно рассудительной особой. Не уяснив себе причины, повергшей Кузнецову, Алка склонна была предполагать худшее. Например, то, что Инка и доходяга с собачьим бантом подверглись нападению злодея, который прячется где-то поблизости. На случай, если этот гад захочет приобщить к своей скромной коллекции лежачих трофеев и саму Трошкину, Алка приготовилась к обороне.

Впрочем, на нее никто не покушался. Совершенно беспрепятственно она подошла к кровати и внимательно осмотрела Кузнецову. Плешивый дядя с бантом ее ничуть не заинтересовал.

С виду Инка была цела и невредима. С легкой горечью Алка отметила, что у подружки даже все пуговицы на месте, не то что у нее, побывавшей в медвежьих лапах сексуально озабоченного дурня Темы! Дышала Кузнецова тихо, но ровно и выражение лица имела самое безмятежное. По всему было видно, что она просто спит и при этом отсматривает какой-то вполне симпатичный сон.

– Вот это наглость! – шепотом, чтобы не потревожить лежащего в соседней комнате квадратного дурня, возмутилась Трошкина. – Кузнецова, тебе больше переночевать негде, что ли? Растянулась на чужой кровати, как мачтовая сосна на лесоповале! Вставай, соня несчастная! Нашла время дрыхнуть! Надо драпать из этой подозрительной ночлежки!

Причитая, Алка бесцеремонно и грубо сотрясала плечи подруги, заставляя волноваться дорогой матрас из латекса и кокосовой койры. Эта размеренная тряска пуще прежнего укачала плешивого дядьку, который поелозил щекой по своим сложенным корабликом ладошкам, с удовлетворением пробормотал:

– Поднять паруса! – после чего подтянул поближе к нагрудному бантику тощие коленки, для увеличения парусности которых имело смысл надевать не узкие брючки, а аршинные украинские шаровары.

– М-м-м? – вопросительно промычала Инка.

– Ну, наконец-то! – обрадовалась Алка. – Хоть «м-м-м» сказала! А то лежит, как загнанная лошадь, и ни мычит ни телится!

– Мычат коровы, – слабым голосом, в котором, однако, сквозила твердая уверенность в своей правоте, промямлила Кузнецова.

– Вставай, корова! – в грубой форме потребовала Трошкина.

– Ага, – вяло согласилась Кузнецова и открыла глаза.

Секунд десять она хлопала ресницами, разглядывая подружку, а потом с интересом спросила:

– А ты кто?

– Твоя Крошечка-Хаврошечка! – гаркнула Алка. – Известная также, как Алла Трошкина!

– Трошкина-Хаврошкина! – Инка обрадовалась, села в кровати и попыталась обнять подружку, едва не смахнув при этом с ложа прикорнувшего обочь нее плешивого дядечку. – Ой, а это кто?

– Тебе лучше знать! – язвительно ответила Трошкина, вручную перемещая не в меру длинные ноги подружки ближе к краю кровати. – Спишь тут с кем попало!

– Я попрошу! – Инка обиделась и сама слезла с кровати, но зашаталась, как тонкая рябина, и Алке пришлось поднырнуть ей под руку, чтобы послужить подпоркой. – Что это со мной? Я снова в обморок упала?

– Ага! Полегла, как яровые посевы!

Трошкина, надрываясь, волокла вялую, как отварная спаржа, подружку к выходу из комнаты.

– И Андрей Аркадьевич тоже полег? – вспомнив имя-отчество плешивого сони, Инка доказала, что полностью пришла в сознание.

– Полег, как колосок под серпом! – хрипя от натуги, отозвалась Трошкина, которую разговор о коровах и лошадях крепко загнал в сельскохозяйственную тематику.

Толкаясь плечами о дверной косяк, они выбрались в гостиную, а там мутный взор Кузнецовой наткнулся на тело Темы, небрежно задрапированное оборванной занавеской.

– И этот тоже полег?! – ужаснулась непонятному Инка.

– Да! Случился массовый падеж! – отчеканила Трошкина, маневренно буксируя Кузнецову в прихожую.

Инка издала слабый булькающий вздох. Алка распознала в нем сигнал о готовности впечатлительной подружки полечь вторично и с разворота впечатала Кузнецову спиной в одежный шкаф, при этом упреждающе просвистев ей в ухо:

– Не спать! Косить!

– Кошу! – согласилась Кузнецова и очень убедительно изобразила тяжелый случай расходящегося косоглазия.

– Блин! – Трошкина прицельно уронила обмирающую подружку задом на обувную тумбу, сбив с нее телефон и лежавщий рядом блокнот.

Подбирать чужое барахло она не стала. Подпирая кренящуюся Инку собственной макушкой, Алка кое-как обула подружку в ее сапоги и выдернула из шкафа тулупчик и шляпу. Головной убор она плотно нахлобучила на бледное чело Кузнецовой, а тулупчик сгребла в охапку и таким манером вывалилась из квартиры, чувствуя себя добычливой расхитительницей гробницы Спящей красавицы.

Глава 8

Ночь была темной и прекрасной. В бархатном небе, очистившемся от снежных туч, искрились сотни звездочек, и еще тысячи сверкали на снегу. В слепящем сиянии я летела, почти не касаясь ногами земной тверди. Глазам было больно, но я так прониклась дивной красотой ночи, что зажмурилась, откашлялась и запела:

– Выхожу один я на доро-огу! Ночь темна, кремнистый путь блестит!

– Ты жива еще, моя старушка? Жив и я, привет тебе, привет! – вполне подходящим по размеру стихом ответил мне хорошо знакомый ехидный голос.

Он доносился у меня из-под мышки. Навыками чревовещания я не владею, поэтому с интересом скривила шею вопросительным знаком и посмотрела, кто это так кстати разделил мое увлечение классической поэзией. Оказалось – Трошкина.

– Алка! – обрадовалась я. – И ты здесь? А что ты тут делаешь?

– Тащу тебя на своем горбу! – свирепо огрызнулась подружка.

Свирепость ее была совсем не страшной и комичной. Так рычать и скалиться мог бы умильный щеночек пекинеса. Я засмеялась и добродушно спросила еще:

– А куда ты меня тащишь?

– Спросила бы лучше, почему я тебя тащу!

– Почему ты меня тащишь? – послушно спросила я.

Мне и в самом деле было интересно. В голове, насквозь простреленной лучами звездного света наподобие дуршлага, ледяными стекляшками звенел космический вакуум. Я не помнила ничего! Кроме обрывков классической поэзии, конечно. То, что я с первого взгляда узнала и вспомнила Трошкину, можно было считать чудом.

– Ты что, ничего не помнишь?

Трошкина остановилась, мои пятки ударились о твердое, и что-то крепко стукнуло меня по спине.

– Это кто тут дерется? – обиженно спросила я, пытаясь оглянуться.

Глубоко надвинутая и косо нахлобученная шляпа мешала мне увидеть, что там, за спиной.

– Это дерево, – сердито ответила Алка. – Стой спокойно!

Она вылезла из-под руки, встала передо мной, как лист перед травой, и, придерживая меня в вертикальном положении пятерней, крепко упертой в диафрагму, повторила: