Газета Завтра 381 (12 2001) - Газета Завтра Газета

"; y+=" 34 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

35

Напишите нам 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]

Василий Кононов: «В ТЮРЬМЕ МЕНЯ ПЫТАЛИСЬ УБИТЬ»

Арестованный в ноябре 98-го года советский партизан-подрывник Василий Макарович Кононов стал первым воином-антифашистом со времен Второй мировой войны. Триумфально освобожденный в прошлом году в канун президентских выборов после полуторагодовалой досудебной отсидки, Василий Макарович снова оказался под прицелом латвийской прокуратуры. Кононова по-прежнему обвиняют в убийстве десяти жителей села Малые Баты, хотя год назад в ходе суда стало известно, что убитые вовсе не были "невинными ягнятами". Это было подразделение вермахта, сформированное из местных жителей для борьбы с партизанами. Восемь месяцев назад суд над Кононовым вызвал бурю возмущения в России. Новая попытка упрятать ветерана в тюрьму вызовет еще большее возмущение. Сам Василий Макарович держится молодцом, "бежать" в Москву не собирается, говорит, что "мой участок борьбы — здесь, в Латвии". Мы с удовольствием предоставляем ему слово.

В тюрьму-то я впервые в жизни попал. И сейчас анализирую и радуюсь тому, что я сразу взял правильный курс на то, что сажают меня без основания, без причины, незаконно, и рано или поздно я выберусь. Вот сколько мне на это надо будет лет и энергии — я не знал. А для того, чтобы выбраться — нужна борьба. Меня учили, и я так других учил — жизнь это и есть борьба. Меня интересовало: когда поднимется молодежь? Молодежь может ошибаться, но в конце концов она выровняется — главное, чтобы не спала. Ведь самое главное — это преемственность. В тюрьме, когда я ухватил начало кампании в мою поддержку, мне были очень по душе шаги молодежи, национал-большевиков. Мне сообщали: едут люди на работу, на заборы смотрят, а там — "Кононову — свободу, фашистам — пулю!" Хорошие лозунги были, по душе. А посольство Латвии в Москве как черной краской разукрасили! Я понимал, что борьба будет сложная, и многие ее элементы, которые намечал, лопнули, не шло все так гладко... Когда я партизаном был, то планировал — вот до объекта столько-то километров, железная дорога из двух путей, с запада ли с востока поезд пойдет, прикидывал, какой глубины я вырою траншею, сколько надо положить тола, сколько времени на это уйдет, сколько надо бикфордова шнура, сколько детонатора... Все это планировалось. Так же и здесь, для борьбы надо носить всегда несколько вариантов. Я все это последнее время был в борьбе. Меня допрашивали 42 дня! Я серьезные вещи говорил, и все в мою пользу, а они меня специально не слышат! Ничего не выясняя, уверяют, что погибшие от советских партизан люди — мирные. А документы о том, что они были до зубов вооружены немцами и состояли на службе, следствие утаивает. И меня, как будто я опасный преступник, — в тюрьму. Посадили, надеясь запугать, в камеру с исключительно латышскими националистами, отбывавшими наказание за мошенничество. Конфликты с ними продолжались сутками. Они постоянно пытались меня оскорблять как русского человека. А когда увидели, что меня не сломить, в одну из ночей попытались меня убить. Но я хоть и старик-инвалид, но силенок оказалось побольше, чем у этих негодяев. Двоих я скрутил, а третий предпочел не вмешиваться.

Они знали, кого сажают. Почему меня первого, так это понятно. Я ведь из ветеранов один из самых активных был, руководил фондом! Вот с меня и решили начать, посмотреть — проглотит народ или нет. Поначалу у них все пошло гладко, а потом спасибо всем тем, кто вступился на мою защиту. Но сейчас, когда я на свободе, не надо забывать, что я не один тут такой. Постоянно думаю о тех стариках-соратниках, кто остался в тюрьме. Надо за них бороться. Надо вытаскивать из тюрьмы Михаила Фарбтуха. Такой позор для всех нас, ветеранов и наследников, что ему, нашему герою, инвалиду с парализованными ногами (напомнили о себе бои под Старой Русой, где его отряд сражался с захватчиками), пришлось отмечать день рождения в тюремной камере. Пять лет, к которым его приговорили, для старика равны приговору к смерти. Нельзя нам про него забывать.

Владимир СКРИПАЧ

[guestbook _new_gstb]

1

2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" 36 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

37

Напишите нам 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]

Владимир Абель «БАРХАТНЫЙ» ГЕНОЦИД

Российский житель, сошедший на рижский перрон с московского поезда, настороженно оглядывается. Глаза пугливо бегают по сторонам. Глаза ищут эсэсовца или гестаповца, которые должны были уже наметанным фашистским взглядом распознать в нем русского и... ну хотя бы подойти проверить документы. Русский человек приучен московскими ментами, что он всегда под подозрением.

Он делает несколько пробных, неуверенных шагов по перрону. Менты, гуляющие парочками, не обращают на него никакого внимания. Толпа приезжих и встречающих медленно рассасывается. Русский человек решается на рискованный шаг: обращается к парочке ментов (по-русски!) с просьбой объяснить, как пройти туда-то. Ему флегматично, по-русски же, объясняют.

Все две недели, что он живет в Риге, гость из России подсознательно ищет фашистского, антирусского к себе отношения. Ищет в магазинах, в кафе, в поликлинике, на улице. И ничего особенного не находит. Какие-то мелочи, шероховатости, в основном на языковой почве. Зато, сравнивает он, нет и родного московского жлобства, от которого иногда на целый день выпадаешь в моральный осадок. Люди вежливые — если и не помогут, то и не облают.

Гость уезжает из Риги с уверенностью, что те, кто внушили ему образ "фашистское государство Латвия", грубо его обманули. Так же советский человек возвращался из первой загранкомандировки на Запад с перевернутым на 180 градусов мировоззрением.

И так же советский человек, этот российский турист, будет 100-процентно неправ.

Тактика латышских националистов по выдавливанию "русскости" из республики ими самими же называется "step by step", то есть шаг за шагом. Такой по-крестьянски кропотливый подход вообще в стиле латышей, и, главное, на нем настаивали западные консультанты, поскольку понимали, что только такая тактика может иметь успех.

Вот конкретный пример тактики "step by step" — как менялся закон, регулирующий язык общения жителя республики с государством. Даты и всевозможные мелкие промежуточные ходы опускаю как несущественные.

Исходная ситуация: житель Латвии может письменно обращаться в госучреждение на удобном ему языке (на русском или латышском), и чиновник обязан ответить на том же языке.

Step №1: по-прежнему обращаться можно на русском или латышском, но отвечать на латышском обязательно, а добавлять русский перевод — по ситуации, то есть как решит сам чиновник. На практике это выразилось в том, что значительная часть ответов на русские обращения стала приходить только на латышском языке. Человек должен был приводить какие-то особые мотивации, чтобы ему ответили по-русски.

Step №2: закрепление достигнутого. Обращаться можно на русском и латышском, но ответ только на государственном, на латышском языке.

Step №3: свежее нововведение (сентябрь/октябрь 2000 г.): обращаться в госучреждения Латвии можно только на латышском языке. Десятки тысяч людей получили назад свои обращения на русском языке с резолюцией, что они нарушили такой-то пункт закона Латвийской Республики. Сформировался огромный штат посредников-переводчиков: хочешь пообщаться с государством — плати.

Это только основные, крупные "step", а они-то состояли из более мелких, почти неуловимых. Против такой тактики трудно организовать массовое сопротивление. Трудно закрепиться на каком-то конкретном рубеже. Внимание массы можно привлечь только чем-то большим и ужасным, что ей, массе, угрожает, а тут какая-то инструкция, которая чуть-чуть, на копейку, ухудшает положение. Жизнь такая в целом хреновая, рассуждает масса, а изменение в худшую сторону такое микроскопическое, что ну его к черту, вывернусь как-нибудь.