Знай свое место - Людмила Фатеева

А из комнаты уже доносились Шурины восторги. Я совсем забыла о совершенной перестановке. И прислонилась к косяку (не путать с "косяком"!), наблюдая его реакцию. Все мои мысли заняли вновь вышедшие на передний план проблемы.

- Здорово, - говорил Шура, - я сам давно хотел поменять мебеля местами, да руки никак не доходили. Как ты все успела?

Я решилась.

- Шура, пойдем на кухню. Правда, мне не удалось разобраться в твоих вегетарианских хитростях, но с удовольствием посмотрю, как ты это делаешь. И нам надо поговорить.

Наверное, голос у меня был еще тот. Шурины глаза перестали быть сонными. Он пытливо глянул мне в самую душу, проверчивая глубокие дыры в моей душе. Ухнуло сердце, но объясниться-то все равно надо. Я жестом пригласила Шуру за собой.

Начинать было сложно. Дождавшись, пока Шура приготовит свою сою в различных модификациях, я приступила к тяжкому разговору.

Я слишком долго молчала. Несколько лет. Поэтому говорила и говорила, как мечтала тогда на крыше, только тему, если бы можно было выбирать, я выбрала бы совсем другую. Начала за здравие, как говорится, кончила за упокой. Со школьной скамьи до снайперской винтовки. Только Федю пропустила, здраво рассудив, что, если сюда и вампира примешать, получится совершенно неудобоваримая ботвинья.

Что удивительно, Шура ни разу не подавился, выслушивая мои откровения. Хотя, по моим расчетам, рассказ с явным шизофреническим уклоном должен был произвести такое же впечатление, как Федин на меня. Однако Шура оставался невозмутимым, как удав. Собирая кусочком хлеба соевый соус, он не проронил ни слова. Я все ждала хоть какой-то реакции. Возмущения, злости, удивления, наконец. Замолчав, я в ожидании уставилась на Шуру.

- Ты ела? - вылизывая тарелку, поинтересовался он.

- Что?! - неужели это единственный вопрос, возникший после всего, что он услышал!

Шура взял пакет сока, налил в чашку и снова спросил:

- Ты, - направил он в мою грудь указательный палец, - ела?

- Да, - вякнула я.

- Вот и молодец. Пойдем, жуткая моя, покажу кое-что.

Покорно я вылезла из-за стола и двинулась за ним. Озадаченная, ошарашенная Шуриным поведением, я совершенно запуталась. Меня осудил даже вампир. Не то, чтобы явно, но дал понять, что он думает о моем способе зарабатывать на хлеб с маслом. А этот человек даже бровью не повел. Может, он идиот?

А Шура уже взял гитару, сел в любимый угол, положив рядом листок и ручку.

- Представляешь, - начал он, - еду в электричке, заходит бабулька. Седенькая такая, сухонькая. И начинает просить милостыню. Впрочем, просить не то слово. Она, обращаясь к пассажирам, не говорила - словно, пела белым стихом - пожелания. Такие простые и в то же время близкие всем и каждому, чуть ли не слеза наворачивалась. Знаешь, не было ни одного человека в тех нескольких вагонах, что я прошел за ней, который не дал ей денег. Вот, я набросал несколько пожеланий из ее репертуара. Хочу песню сделать.

Тут я не выдержала, и наружу полезли многодневные переживания, выливаясь в натуральную истерику:

- Шура! Какая песня?! Ты слышал, что я говорила? Ты что - бегемот толстокожий? Или крутой такой, что тебе плевать на все и всех? Ты понимаешь, что будет, если меня здесь найдут? Или ты дурак полный?!

Я сорвалась на визг и городила всякую чушь, верещала и топала ногами. Шура куда-то уплыл на несколько минут, потом, внезапно материализовавшись из тумана ярости, схватил меня за руку и потащил в ванную. Я вырывалась, но он держал крепко. Свободной рукой Шура открыл холодную воду, и на мою бедную голову обрушилась ледяная струя. Я фыркала, отплевывалась и выдиралась, но не могла освободиться от его железной хватки. Холодная вода мгновенно отрезвила. Подрыгавшись еще для приличия, я сдалась, подняв руки вверх, показывая, что смирилась. Шура выпустил мою руку и швырнул в меня полотенцем.

- Истерики будешь устраивать на своей крыше, для котов. Я думал, при твоем занятии нужны более крепкие нервы.

Потом ляпнул непонятно к чему вообще странное:

- Муза киллерная...

И ушел. Меня еще потряхивали короткие всхлипы, но слезы капали уже по инерции. Вода с волос стекала по шее и проливалась по рукам, груди, по спине, собираясь в капли, от которых на коже вспучивались крохотные пупырышки. Мокро. Холодно. Противно.

В глубине души понимала, что он поступил правильно. Обида сменилась чувством стыда. Наверное, я была похожа на истеричную дамочку. Или на бешеную собаку, сорвавшуюся с цепи. Как же безобразно это выглядело со стороны!

Печально сидела я на крышке унитаза, стыдясь вернуться в комнату, и казалась себе Аленушкой на камне у реки, безнадежно ждущей неразумного Иванушку. Хотя Иванушка-то, к тому же дурак, в данном случае, я и есть. От жалости к себе, любимой, я еще немного всплакнула, но уже больше для приличия. Надо было выбираться отсюда, но, я не представляла, как выйти из дурацкого положения с относительным достоинством. И тут из недр квартиры раздался Шурин голос:

- Ну, ты будешь слушать или нет?

Больше не пришлось повторять. В конце концов, если ему наплевать на мои предупреждения, его дело. Не выгнал - и ладно. А там видно будет.

День откровений закончился неожиданно хорошо. Словно и не было того неприятного разговора и безобразной сцены, устроенной мной. Шура сложил пожелания в замечательную песню и сам от своей вещи обалдел, что, думаю, с ним бывало очень редко. Мне тоже песня понравилась, что мы и отметили весело яблочным соком. Я натянула парик, привыкая к новой прическе, и больше не заводила речи о своих проблемах, решив, что делаю из мухи слона. Во-первых, никто меня с Шурой никак не свяжет, вычислить меня тут невозможно. Во-вторых, Шуре на самом деле было все равно, кто я и что я. Его интересовала только музыка. Не думаю, что ему было чуждо все человеческое, скорее наоборот - для него все люди - человеки, но музыка - на первом месте. Все остальное - шелуха. Мое присутствие же ему не мешало, наоборот, приносило некую пользу. Расставив, таким образом, все по своим местам, я совершенно успокоилась. Снова можно было жить. Я в безопасности, Шура - прелесть, деньги пока есть, чего еще желать? Засыпала я под замысловатый гитарный перебор с единственной и полётной мыслью - жизнь прекрасна.

7.

Окно на пятом этаже светилось до утра. Светлые занавески шаловливо вылетали на улицу, дразня ветер. С крыши хорошо была видна вся комната. Длинноволосый мужик в углу задумчиво перебирал струны, глядя на спящую девушку. Пока все шло без осложнений. Достаточно было направить ее к нему. Если бы люди знали, кто именно кому предназначен, кто для чего в этой жизни существует, какие пути ждут их. И если они не распознают друг в друге свою судьбу - что ж, это только их вина и беда. Но он же должен был узнать ее. Или совсем толстокожий стал? Неудивительно при нынешней сумасшедшей жизни.