И слух ласкает сабель звон - Сергей Зверев

— Вот, кстати, полюбуйтесь, — обратился профессор к офицерам. — У меня в госпитале — настоящие германские герои, пострадавшие за родину. Сейчас они находятся на лечении, но каждый из них рвется на фронт, чтобы продолжить борьбу. А у этого ефрейтора легкая контузия. Я проявил к нему снисхождение, оставил его тут, чтобы он из-под больных горшки убирал. Так он даже с этим не справляется! Идиот! В то время, когда наши солдаты и офицеры проливают кровь за Великую Германию, этот уклонист… — профессор раздраженно махнул рукой.

— Забавный персонаж, — безразлично заметил фон Репель.

— Вы бы послушали, какую ахинею он несет в моменты своих, так сказать, откровений, — презрительно сказал Вайс.

— Ну-ну, и что же он говорит?

— Ну, вот одна из последних его историй: будучи на передовой, однажды среди ночи он внезапно проснулся и, ничего не понимая, вылез из блиндажа, побрел по нейтральной полосе… Как он говорит — очнулся от оцепенения только в момент, когда единственный случайный снаряд попал туда, откуда ефрейтора только что вывели силы, хранившие его для исполнения миссии, которая якобы еще будет ему открыта. После попадания снаряда в блиндаж все находящиеся там погибли.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся фон Репель. — Оригинальный тип.

— И что же мне делать с этим оригиналом? Ведь у меня же не школа мистиков?

— А вы знаете, я готов забрать его к себе, — неожиданно сказал Штрассер, делая пометку в блокноте — Будет переправлять на фронт донесения. Вы ведь говорили, что он по военной специальности курьер? Тем более курьер мне понадобится в самое ближайшее время.

Слушая Штрассера, Вайс понял, что курьер «сумасшедшему капитану», похоже, будет нужен не «просто так».

— Так что — будете травить ипритом лягушатников? — поинтересовался он.

— Не только, профессор. Смотрите шире. Наша цель — все враги Германии! — ответил Штрассер. — Мы их всех ликвидируем.

ГЛАВА 16

Ночь уже давно вступила в свои права, погрузив землю во тьму. Наверху, в небесах, тоже было ненамного светлее. Летучий аппарат плыл под беззвездным небом, закрытым облаками, бывшими так близко.

— Это что там, внизу, не немецкие ли позиции? — поинтересовался Кураев у пилота.

— Именно так, мсье, сейчас они уже остаются позади.

— Черт возьми, если бы каждый раз мы могли оказываться на другой стороне с такой легкостью, а, поручик?

— И что тогда?

— Тогда… Ну, уж не знаю… Во всяком случае, придумал бы, что делать, — размышлял вслух фантазер Кураев. — Ну вот, вообразите себе, Голицын: мы создаем целый дивизион монгольфьеров. Снаряжаем их максимальным зарядом бомб и вылетаем на немецкие позиции. При плотной концентрации огневого, то есть бомбового удара германская оборона в этом районе приводится в полнейший беспорядок. Рвутся бомбы, среди тевтонов поднимается паника. Взлетают на воздух пороховые склады, блиндажи сравниваются с землей и так далее. Один удар нашей пехоты — и линия фронта прорвана. Каково?

Ротмистр Кураев любил помечтать. Натурой он был беспокойной и долго усидеть на одном месте не мог. Да что сидеть — даже думать об одном и том же, о том, что укладывается в конкретные, определенные и установленные рамки, ему было скучно.

Александра Васильевича Кураева всю жизнь, согласно его темпераменту, бросало в самые разные авантюры. Причем большая часть их, затеянная Александром с размахом, обычно оканчивалась печально. Даже игра в карты, которой он отдавался полностью и самозабвенно, как другой — любимой женщине, часто выходила для него боком. Чего стоило, скажем, великолепное имение его тетушки, оставленное непутевому племяннику!

Племянник обошелся с ним совсем не так, как следовало бы. Вместо того чтобы там жить-поживать и добра наживать (тем более что оно давало такие возможности), он пошел другим путем, банально проиграв имение в карты.

— …и наши части вторгаются в прорыв. А там — дело известное, — продолжал, все более увлекаясь, ротмистр. — Ввод в бой новых резервов — и пошло-поехало. Что думаешь, воздухоплаватель? — обратился он к французу.

— Если бы это было так легко, мсье… — туманно ответил тот, не желая расстраивать офицера. — Впечатления тех, кто впервые оказывается в полете, обычно грандиозны.

Пилот прекрасно знал, что новичкам часто кажется — на шаре они всесильны.

— Скептицизм никогда ничего хорошего не приносил! — воскликнул ротмистр, делая солидный глоток из фляжки. Ее содержимое бодрило и делало полет еще более волнующим. — Все великие открытия совершались людьми отчаянными, я бы сказал, одержимыми.

Голицын, держась руками за канаты, глядел вниз, туда, где светились едва заметные огоньки немецких позиций. Полет приносил новые, невероятные, неизведанные доселе ощущения. Неприятным было лишь одно — давление воздуха в ушах на барабанные перепонки. Все время хотелось встряхивать головой, чтобы избавиться от дискомфорта. Кроме того, на аэростате, как известно, запрещается курить во избежание взрыва газа, наполняющего шар, так что здесь на табак был запрет.

Все было внове — когда пассажиры разговаривали, то звуки слов выходили такими глухими и слабыми, что хотелось поневоле кричать. Но зато здесь царила такая глубокая тишина, такая чудесная неподвижность, просто волшебство! Да, недаром все народы в своих религиях помещали загробный рай на небесах.

— Кстати, мсье, а когда впервые начались полеты на воздушных шарах? — обратился Голицын к французу. — Расскажите нам, будьте добры.

— Да, и откуда вообще такое название — монгольфьер? — послышался голос Кураева. — Уж не с Монголией ли это связано?

— Нет, Монголия здесь ни при чем, — усмехнулся пилот. — Впервые, как принято считать, аэростат появился на свет в 1783 году. Существуют, впрочем, не слишком достоверные сведения и о куда более ранних полетах воздушных шаров. Например, о том, который был поднят в Пекине еще в четырнадцатом веке во время церемонии вступления на престол императора Фо Киена. Или о том, что в 1709 году на воздушном шаре летал португальский монах Бартоломео де Кусмао. Но все же официальным днем рождения аэростата считается 5 июня 1783 года. В этот день во французском городке Видалон-лез-Адонне, несколько южнее Лиона, поднялся в воздух монгольфьер — наполненный горячим дымом шар из бумаги и льняного полотна. Он был изготовлен братьями Жозефом и Этьеном Монгольфье — мастерами по производству бумаги, которых на идею создания такого шара натолкнули наблюдения за сжигаемой на костре бумагой и улетающими в небо ее обгоревшими клочками.

— А-а, так вот откуда все пошло…

Русские офицеры за несколько минут из короткой импровизированной лекции узнали о том, что первые аэростаты были беспилотными, но уже в ноябре того же 1783 года на монгольфьере впервые поднялись люди — Пилатр де Розье и маркиз де Арланд. Пилот рассказал и о том, что в следующем десятилетии — во время Великой французской революции — воздушные шары начали свою военную карьеру, активно продолженную и в XIX веке. Во франко-прусской войне 1871 года, например, с их помощью была налажена постоянная связь с окруженным немцами Парижем.

— Однако странно, — пробормотал француз, прервав свой рассказ и вертя головой по сторонам, как будто в этой кромешной тьме и на такой высоте можно было еще что-то увидеть. Время от времени он вынимал из кармана круглый металлический прибор и смотрел на него, определяя высоту.

— Что такое? — спросил Голицын.

— Да вот, извольте видеть, технические проблемы, — развел руками француз. — Несмотря на все мои старания, шар так и не достиг нужной высоты.

Пилот с поразительным спокойствием и с ловкостью обезьяны взобрался вверх по канату, поправив там что-то.

— Может, поломка какая? — влез в разговор Кураев. — Шарик — вещь ненадежная, я всегда об этом говорил. Это вам не лошади.

На эту тему ротмистр мог распространяться бесконечно. Как считали его знакомые, для Кураева лошади были ценнее человека. Впрочем, он и сам соглашался с этим утверждением. Как говаривал он: «От лошадей нельзя ожидать всех тех неприятностей, которые каждую минуту устроит вам человек». Второй его коронной фразой была: «Лошадь свинью не подложит».

— Нет, — отрицательно качнув головой, ответил француз. — Все вроде в порядке. Да и конструкция аппарата весьма проста. Повреждений нет, нагревательная лампа работает на полную мощность, — он кивнул на горелку, отправлявшую все новые потоки нагретого воздуха под огромную оболочку монгольфьера.

— И что из этого следует?

— Налицо перегруз аппарата. Необходимо избавиться от лишнего веса.

Через некоторое время выяснилось, что выбрасывание балласта за борт ситуацию не спасает.

— Давайте посмотрим, чем мы можем пожертвовать.

— От людей мы точно не избавимся, — сострил Кураев, — а вот со снаряжением придется разобраться. Давайте глянем, что тут у нас есть.